Никто, кроме нас - Васильев Владимир Николаевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/71
• Следующая

– Какие-нибудь указания будут? – справился он деловито.

– Собираемся, – велел Попов. – Не забудь упаковать скатерть, мне без нее плохо думается.

– Что вы, господин полковник, как можно! Никогда не забывать о скатерти – это первое, что вбил в меня мой предшественник! – Ординарец непринужденно улыбнулся. – Еще что-нибудь?

– Да вроде ничего сверх обычного. Почта была в последние четверть часа?

– Нет.

– А Равиль не вернулся еще?

– К сожалению, нет.

– Чего он тянет?.. – задумчиво протянул полковник. – Ладно, я пошел обедать, а ты собирайся.

– Приятного аппетита, господин полковник!

– Спасибо.

Скотч угрюмо глядел, как тает в зените слабенький инверсионный след только что улетевшего бота. Очень хотелось, чтобы кто-нибудь – например, Мельников – подошел и ободряюще хлопнул по плечу, без дурацких и неуместных слов, просто дабы подчеркнуть: ты не один, крепись, старина.

Но никто не подошел. Солянка так же угрюмо глядел в низкое чужое небо, Мельников по обыкновению шушукался в сторонке с неразговорчивым напарником, а пиратская братия занималась высевом зародышей под походные домики-палатки. Первые пузыри будущих палаток уже проклюнулись, набухли и вяло колыхались на слабом ветру, но долго им не колыхаться: скоро обретут положенную форму и отвердеют.

На душе было гадко. Сначала война эта ненатуральная – до того ненатуральная, что Скотч живо себе представил, как воротилы «Квазара» втихую договариваются с президентом Клондайка, совместно решают произвести войнушку (подумаешь, пристрелят десяток другой тахирцев!), а потом, достигнув своих таинственных целей, преспокойно отваливают Клондайку заранее оговоренный куш, забирают свое и отбывают восвояси. А тех, кто был вынужден стрелять по ни в чем не повинным солдатам из президентской охраны, банально кидают на позициях.

И что? Кому они теперь нужны?

Еще недавно все было просто и понятно. Скотч был десантником и командовал взводом таких же прямодушных обормотов. Был враг, его следовало уничтожать, были свои, их следовало оберегать и выручать из всяческих передряг. И вдруг все в одночасье изменилось.

Скотч прекрасно понимал: вокруг истории с инопланетным захоронением вяжется целый клубок событий, неприглядных и откровенно грязных, потому что политика занимается исключительно такими делами – неприглядными, грязными и лживыми. Скотч перестал быть защитником, солдатом родной доминанты и вместе с коллегами превратился в игрушку, солдатика, разменную фигуру на чужом игровом поле. Он прикоснулся к государственной тайне, поэтому назад хода нет, слишком велика вероятность, что его изловит враг и препарирует мозги, выудив попутно все, что Скотч умудрился узнать за последние год с небольшим. И с остальными героями Табаски такая же история.

Гадко было на душе, ой гадко… Вот ребятам легче – далеко не все понимали, что происходит, для большинства нынешние события выглядели просто очередным боевым заданием. Вражеские импульсы над головами не стрекочут – и то ладно. Но кое-кто прекрасно осознавал происходящее.

Скотч опустил голову и исподлобья взглянул на Мельникова. Тот, кривовато улыбаясь, поманил его пальцем. Словно ждал этого взгляда, тихушник чертов…

Сейчас Скотч злился и на него тоже – ведь ежу понятно, человек знает куда больше, чем говорит. И в происходящем видит какую-то неумолимую и однозначную логику. Нет, чтобы поделиться, вдохнуть жизнь в номинального командира, – так нет, молчит, зараза, улыбается только кривенько да снисходительно…

Скотч зло сплюнул под ноги и направился к нему. Мож, соизволит просветить?

– Чего? – хмуро спросил он, приблизившись.

Мельников отослал приятеля-погранца к работающим «пиратам» и поманил Скотча дальше, к пологому берегу озера, разлившегося посреди парка.

Они уселись на крутобоких валунах у самой воды. Валуны были крупные и явно привозные – уж слишком декоративно и живописно были расставлены.

– Сейчас Саня Веселов подойдет, – сообщил Мельников непринужденно.

Помимо когорты Скотча, на поверхности оставили нескольких искателей, в том числе Веселова, аналитика МакГрегори, пяток научников и зачем-то двоих офицеров из службы наблюдения – хорошо всем знакомых Дариуша Маримуцу и Рафика Раджабова. Никак герои Табаски не разлучатся, сводит их судьба вместе раз за разом.

– И что? – буркнул Скотч не слишком радостно.

– Поговорить надо. Кроме того, нужно будет устроить вылазку кое-куда. Но об этом пока лучше помалкивать.

Скотч горестно вздохнул. Терпеть он не мог ситуаций, когда собеседник знает и понимает в разы больше. Ужасно неприятно чувствовать себя идиотом – во-первых, потому, что не в силах дойти до истины своим умом, а во-вторых, что тебя до сих пор не сочли достойным рассказа.

Веселов, одетый в длинный плащ серо-стального цвета, пришел минуты через три. Он уселся на прибрежный валун напротив Скотча и Мельникова.

– Ну что? – начал Мельников. – Ты, Скотче, явно ломаешь голову над смыслом того, зачем нас здесь оставили. Не трудись, смысла немного, но на месте этих, – Мельников многозначительно указал взглядом в зенит, – я бы тоже стал держать нас подальше от Земли и вообще планет доминанты.

Скотч угрюмо слушал. Пока понятнее не стало.

– Расскажи ему, Саня, – неожиданно мягко попросил Мельников.

Веселов задумчиво плюнул в набегающую волну, поправил лучевик на груди, а потом и вовсе его снял, положил на валун рядом с собой.

– Ты вообще догадываешься, зачем мы здесь? – спросил он Скотча. – Здесь, на Тахире?

– Глобально? Захватить склад древних хреновин, которые позволяют путешествовать без затрат времени. Я так думаю, с их помощью союз намерен выиграть решающую битву с имперцами.

– Верно, – кивнул Саня. – Эти, как ты выразился, хреновины внешне выглядят как полутораметровые цилиндры. Эдакие гильзы-переростки. Тот, что остался в нашей галактике, до поры до времени ничем от своего собрата не отличался. Но потом на нем проступило голографическое изображение. Не поверишь, но это мое лицо. Портрет, так сказать, на родине героя. Впрочем, чего я, на родине героя все было гораздо интереснее: несколько раз на несколько часов в небе появлялось огромное голографическое изображение опять-таки моей физиономии. Над городком, где я родился, над Волинском. По времени первое изображение над Волинском возникло раньше, чем голограмма проявилась на генераторе. Сначала я думал – это оттого, что я прошел нуль-коридором одним из первых. Однако в небе над очередным городком, правда, не на Земле, а на Офелии, вскоре появилось другое лицо, возникшее впоследствии и на генераторе.

– Кто? – угрюмо спросил Скотч.

– Дариуш Маримуца.

– И родился он, надо понимать, в этом городке на Офелии? Над которым проявилось его лицо?

– Верно мыслишь. Именно в этом городке Дариуш и родился.

– Н-да, – вздохнул Скотч. – Полагаю, теперь весь стартовый генератор испещрен нашими рожами, а в небесах наших э-э-э… как родина во множественном числе? Ну, в общем, там, где мы родились, в небесах наши морды. Я угадал?

– Почти, – вмешался Мельников. – Саня, слушай, ты этого тоже пока не знаешь. Лиц на генераторе уже какое-то время восемь и новые появляться перестали. Собственно, на генераторе и места больше не осталось. Сохранилась и закономерность с появлением голограмм в небе над местами рождений. В семи случаях – в восьмом мы вынуждены просто поверить, потому что обладатель лица не знает, где родился.

– И все восемь сейчас тут, на Тахире?

– Да.

– Кто?

– Кроме нас троих – уже упоминавшийся Маримуца, Тамура, МакГрегори, Цубербюллер и Солянка.

Насчет себя Скотч уже пару минут как не сомневался: зачем бы ему все это рассказывали? А вот о Мельникове он сразу не подумал, хотя догадаться было несложно – кто еще мог оставаться в неведении относительно места своего рождения?

• Предыдущая
• 28/71
• Следующая