Боевая машина любви - Зорич Александр - Страница 12

Буквально до последнего часа оставалось столько же надежд на благоприятный исход шторма, сколько и опасений по поводу исхода неблагоприятного.

Из-за землетрясения моряки упустили шанс пристать к берегу, когда буря только начиналась, а начиналась она стремительно.

Из-за пьянства – упустили возможность вовремя задраить палубу и положить мачту, которая на таких небольших судах крепилась шарнирно специально на случай бурь и прочих морских несчастий.

В результате двое матросов сгинули в пучине, одного зашибло упавшей реей, остальные набили себе изрядно синяков и ссадин.

Но Эгин и Есмар, проявив с подачи капитана неожиданную оперативность, счастливо достигли недр «Гордости Тамаев» вместе со своими вещами. Правда, на них не осталось сухого места, но в данной ситуации это было наименьшим из зол.

Настроение в темном и зловонном мешке трюма было карнавально-поминальным.

Матросы откупорили бочонок с гортело и, нализавшись до свинских кондиций, орали песни.

Всю ночь капитан мерился силой с лоцманом «на пальцовках», а одноногий повар травил байки про «Смерть-рыбу свирепую», демонстрируя, для убедительности, свою изувеченную ступню и руку с отрезанным за долги указательным пальцем.

– Пойду отложу личинку, – вдруг громко сообщил повар и направился в темный угол трюма справить большую нужду.

Эгин и Есмар, устроившись на подстилке из вонючего сена, играли «в города». Оживший Есмар выказал удивившую Эгина эрудированность.

– Ит.

– Таргон.

– Нелеот.

– Тардер.

– Рем Великолепный, – с плохо скрываемым торжеством назвал Есмар столицу Синего Алустрала.

– Нет никакого Рема, матьево, – буркнул возвратившийся повар, ловко насаживая зазевавшуюся крысу на нож с широким лезвием. – Все это выдумки книжников. И Алустрала никакого нету. Все враки.

Эгин с Есмаром переглянулись. Неужели им суждено встретить смерть в обществе таких непроходимых долбодятлов?

И все-таки какая это, в сущности, приятная штука – жизнь!

Когда буря успокоилась, а над морем Савват встало утро нового погожего дня, командой и пассажирами «Гордости Тамаев» овладел оптимизм без удержу и без края.

Счастливые и обессиленные Эгин с Есмаром вылезли на палубу, щурясь от слепящего солнца.

Матросы братались, в свойственной себе манере сдабривая хвалу Шилолу легким матерком.

Капитан пялился в морские дали, пытаясь определить местоположение судна. Они по-прежнему были в виду берега.

Вдруг выражение лица капитана резко изменилось.

Блаженная улыбка пропала, лоб пересекли борозды морщин. Он обернулся к своим людям и вполголоса сказал:

– Братва, лихо. Неужто это Новый Ордос?

Это действительно был Новый Ордос. Точнее, то, что от него осталось.

Когда «Гордость Тамаев» входила в гавань, никто не шутил, не смеялся и даже не сквернословил.

Зрелище к этому не располагало.

То, что издалека смотрелось как необитаемые окрестности Старого Ордоса, на деле оказалось Новым Ордосом, начисто разрушенным вчерашним землетрясением.

Это потом, когда придворные ученые мужи вдоволь начешутся в своих многомудрых бородах, они скажут, что такой страшной катастрофы Варан не знал со времен Инна окс Лагина, когда Пиннарин, называвшийся поэтами «белостенным», а его башни «целующими небо», за одну ночь превратился в курганы белого щебня и барханы белой пыли.

А пока экипажу «Гордости Тамаев» оставалось молчаливо взирать на руины некогда цветущего порта – третьего по красе и богатству города княжества Варан.

Берег был усеян остовами разбитых кораблей, бочками, трупами животных, глубоководными водорослями, галькой.

Прямо на пристани лежали синерожие утопленники – первая партия была выброшена милостивым морем буквально только что.

На знаменитой Новоордосской набережной, где разворачивалось действие каждого второго варанского любовного романа, было серо от трупов. Даже с моря было слышно, как вопит одна молодая особа, прижимаясь лицом к изуродованному телу безвестного мужчины.

От здания морского порта с огромной шестигранной башней, от величественных построек главной княжеской резиденции на море Савват, от здания местного Свода Равновесия, наконец, остались просто никчемные кучи мусора.

В этих кучах рылись редкие и такие маленькие с расстояния людишки.

Кто это – мародеры, падкие до нательного золотишка и кошельков? Или спасатели?

Или, может быть, отцы семейств, отыскивающие своих домашних? Вдовы, отыскивающие своих детей?

Что делает Внутренняя Служба? Куда смотрит Свод Равновесия? Кто теперь заправляет городскими делами? В чем заключаются «городские дела» в отсутствие «города»? Не повторятся ли подземные толчки снова? Как всегда бывает в таких случаях, вопросов было вдесятеро больше, чем ответов.

На западном холме виднелись публичные сады, превратившиеся в неопрятный и грустный бурелом.

Огромные лиственницы были вырваны с корнем и попадали наземь, фонтаны обрушились мраморными водопадами. Беседки и павильоны осели на своих переломанных ногах.

Кое-где на желтых дорожках сада горожане рубили на дрова пятисотлетние дубы, используя резные каменные фонари в качестве колод.

На кострах, тлевших поодаль, дозревали освежеванные ручные косули, которых изловили и изжарили те, кому посчастливилось выжить во вчерашней катастрофе.

Две краснолицые бабы деловито ощипывали тушку белого павлина. Голова птицы была размозжена. Павлин нашел свою смерть среди смятой золоченой клетки.

– Вот мы и на месте, – заключил капитан, кося на Эгина и его маленького попутчика.

– Наверное, нам не следует заходить в порт, – предположил Эгин.

– Это ты верно подметил, гиазир. Значит, высадитесь ночью возле Квасцов. Поплывете на шлюпке. Десятой дорогой обойдете Ордос и сразу на Пиннаринский тракт. А там – как договорились.

– Это неглупо, – подтвердил Эгин.

– Как думаешь, за неделю мои люди обернутся?

– Если по дороге их не съедят ополоумевшие жертвы этого проклятого землетруса.

– Но смотри, гиазир хороший, если мои люди вернутся без денег, я твоему дружку Вице голову в задницу засуну.

– О чем речь, капитан. О чем речь…

В этот момент Эгин думал только об одном. О том, что если Пиннарин сейчас представляет собой такое же историческое зрелище, что и Новый Ордос, то не видать ему ни Альсима, ни Свода, ни гнорра Свода, Лагхи Коалары. А капитану «Гордости Тамаев» не видать его денег и его подарков. Самое смешное, винить в этом будет некого.

Без малого шесть десятков спешенных лучников барона Шоши впервые в своей жизни стояли на каменной площадке перед чашей, полностью готовые к бою. Как и наставлял их барон, повсюду горели костры.

Жмущийся к земле огонь разбрасывал по склонам горы длинные изломанные тени. Приблизиться к вершине горы незамеченным было невозможно.

Лучники во всем следовали указаниям барона. На шее каждого болталась на свитом из волос нутрии шнурке низка заговоренных стеклянных шариков. Шапки из волчьих оголовьев с торчащими ушами и оскаленными клыками были надеты лучниками поверх стальных касок.

Наконечники стрел и клинки были смазаны эликсиром, состава которого лучники не ведали. Если бы не горели костры, если бы царила кромешная тьма, лучников ожидало бы немалое удивление: сталь наконечников полнилась едва приметным, ровным светом.

Вместе с лучниками был и барон Шоша. Была здесь и Зверда. Ее появление настолько приободрило дружинников барона, что они забыли поинтересоваться: откуда здесь взялась госпожа? Зверда была безоружна, но привычная рассеянная полуулыбка по-прежнему блуждала по ее губам.

Солдаты стояли к ним спиной и не могли видеть, как барон и баронесса то и дело прикладывались к воде в каменной чаше и пили долгими, жадными глотками. Бароны Маш-Магарт называли ее «земляным молоком», но никто из лучников об этом не догадывался.