Отзвуки серебряного ветра. Мы — есть! (Честь+Вера) - Эльтеррус Иар - Страница 6
- Предыдущая
- 6/379
- Следующая
— Еще раз простите. Да, у нас действительно благополучно. Но мне самому в жизни довелось повидать немало. К тому же, в орден я попал уже взрослым и вытаскивали меня из ситуации, подобной вашей.
— Даже так? — прищурился Ненашев, остальные промолчали, только посмотрели на звезды на стене, и в глазах каждого загорелся огонек безумной надежды.
— Кого только среди нас нет… — усмехнулся дварх-лейтенант. — Есть бывшие принцы и есть бывшие рабы. Кем являлся человек до ордена не имеет ни малейшего значения. Важно то, каков этот человек. Однако, я отвлекся, продолжу. Меня высадили под Иркутском. Как уже говорилось, я сглупил и не слишком хорошо изучил обстановку. Потому мой образ оказался недостаточно совершенным и меня взяли. Хотя все же не совсем понимаю, что вызвало у них такое подозрение, ведь одет я как сущий оборванец…
— Ваше лицо, — усмехнулся Николай. — У вас на лбу аршинными буквами выбито: «АРИСТОКРАТ»! Что-что, а различать дворян по лицам «товарищи» хорошо обучены.
— Да… — смущенно пробормотал дварх-лейтенант. — Вот об этом я и не подумал. Эх, знали бы, что тут населенная планета, послали бы «Бешеных Кошек», а не нас. Наш легион ведь к разведке никакого отношения не имеет…
— Значит, у вас есть и разведка? — прищурился Ненашев. — Эти ваши, как вы там говорили, «Бешеные Кошки», что ли?
— Куда же без разведки-то? Сами должны понимать…
— Да уж… — ухмыльнулся себе под нос контрразведчик.
— А что было дальше? — спросил поручик Оринский, до сих молчавший.
— Это я могу даже показать, запись ведется все время, пока я здесь.
И перед замершими офицерами на стене вместо звездного неба возникла допросная комната иркутской тюрьмы, в которой каждый из них в свое время побывал. Возникало ощущение, что они смотрят глазами допрашиваемого. Почти все было так, как и с каждым из них. Только дварх-лейтенант не пытался выдумать какую-то легенду, а прямо сказал кто он и откуда. Но «товарищи» не обратили на его слова никакого внимания. Они орали, сыпали трескучими демагогическими фразами, вопили: «Признавайся, контра!» Но били на удивление мало, действительно пару раз дали в зубы и все. Похоже, им было совершенно безразлично, кем явялется сидящий перед ними человек и откуда он в действительности. Да что говорить, им, кажется, было попросту скучно. И чему удивляться — еще один пытающийся сохранить себе жизнь офицер, самое обычное дело. Понятно, почему комиссары не поверили словам дварх-лейтенанта. Каких только рассказов не слышали в этой допросной, ну еще один. Ишь, офицерская морда себя за какого-то инопланетянина выдает. А что его слушать, когда у него классовое происхождение на лбу написано. К стенке и нечего долго мусолить.
— Выходит, — задумчиво протянул дварх-лейтенант, — меня приговорили к смерти только потому, что мое лицо походит на лицо дворянина? Без всяких доказательств моей вины?
— Сударь! — искривила губы Ненашева ироничная ухмылка. — Вы, похоже, забыли куда попали! Идет гражданская война, людей тысячами убивают без всякого суда и следствия. Скажите спасибо, что вас на месте не пристрелили!
— Да, вы правы, — грустно улыбнулся инопланетянин. — Я действительно успел позабыть о том, что бывает во времена гражданской войны…
Он задумчиво потер переносицу, потом мечтательно чему-то улыбнулся и достал из чехла, отданного красноармейцами, непривычной формы потертую черную гитару.
— Давайте, господа, лучше спою вам… Я все-таки бард, как-никак.
— С удовольствием послушаем, — кивнул Николай. — Раз уж вы даже краснопузых впечатлили, то должно быть неплохо поете.
— Надеюсь, — приподнялись в ироничной улыбке уголки губ дварх-лейтенанта.
Он тронул рукой струны гитары. Николаю в голову никогда не приходило, что можно заставить гитару издавать такие звуки. Музыка подымалась вверх, тревожила, заставляла оглядываться на самого себя, пытаясь понять кто ты сам, зачем жил. А потом бард запел…
Слова были странными, непривычными, ритм стиха рваным, но чем-то он задевал за душу, что-то в нем слышалось такое… Какое? А кто его знает. Да еще и потрясающий голос поющего. Правду сказал красноармеец-хохол — изумительно поет. С таким голосом человеку место на сцене императорского театра, а никак не в армии. Ему бы весь Петербург стоя рукоплескал. Дварх-лейтенант полностью прав, ему нужно отдавать музыке всего себя, такой голос — божий дар, от которого грех отказываться. Николай помотал головой, пытаясь отвязаться от навязчивого рефрена: «Волки уходят…» Он почти не пытался понять смысл незнакомой песни, но все равно видел четкую аналогию между ней и всем происходящим вокруг. А дварх-лейтенант улыбнулся и запел другую. А потом третью. Он много пел, а слушатели замерли в почтительном внимании — бард возносил их на небеса и бросал в пропасти, такого не слышал ни один из них ни разу в жизни. Губы Николая сами по себе шептали: «Господи! Да как же можно так петь?.. Как?!» И все песни были странными, совершенно незнакомыми, но каждая звала куда-то далеко, за горизонт, туда, где человек еще не бывал. Да что там, туда, куда он раньше попросту боялся заглянуть.
— Лар! — прервал вдруг пение мелодичный голос. — Эрхл'э р'ланг фар'эль. Р'эбд Релир м'эркаль.
Офицеры резко повернулись на голос и онемели. Прямо в стене около входа вертелась похожая на смерч черная воронка, возле которой стояла подтянутая светловолосая, очень симпатичная девушка в черно-серебристой форме. На ее левом плече живым огнем переливался страшноватый символ — когтистая лапа, на которой расположился глаз с вертикальным багровым зрачком.
- Предыдущая
- 6/379
- Следующая
