Безмолвный Джо - Паркер Т. Джефферсон - Страница 39

• Предыдущая
• 39/84
• Следующая

Что касается стоимости нового строительства, то Блейзек предлагает направить на эти цели восемь миллионов долларов из федеральных отчислений табачных компаний. Ранее эти "табачные" средства предполагалось использовать на развитие здравоохранения, хотя формально каждый округ самостоятельно решает, куда направлять эти деньги.

Сторонники нового проекта, называющие решение Блейзека гениальным, собрали пять миллионов долларов, чтобы убедить избирателей поддержать строительство. А партия противников, считающая подобные планы противозаконными и аморальными по сути, истратила на агитацию два миллиона долларов.

Это была чрезвычайно больная тема, на которую были изведены литры чернил и километры видеопленки. Словом, самый ключевой момент за всю историю округа. На ноябрь был назначен специальный референдум, и уже заранее предполагалась высокая активность избирателей.

И как только Блейзек выдвинул эту идею, Уилл стал ожесточенно бороться против строительства аэропорта.

Да, Уилл презирал Блейзека за безграничную алчность, но я не мог представить, как сюда вписывалось дело с Саванной. Уилл просто не мог воспользоваться одиннадцатилетней девочкой как козырной картой. Не такой это был человек.

Меня сильно удивили слова матери:

– Я так зла на него, Джо. За его постоянные интриги, обман, волокитство. Я знаю, ты многому был свидетелем. А вот я пребывала в неведении. Мне почему-то кажется, что это и привело его к преждевременной смерти. Этот его ночной бизнес. И хитроумные планы, без которых он жизни не представлял.

Я почувствовал, как мое лицо вытягивается от стыда.

– Все в порядке, Джо. Во всяком случае, тебя я не виню. Уж поверь мне.

Я потерял дар речи. Даже теперь я не мог представить, что отец имел от жены секреты, даже если о многих из них она догадывалась, даже если мое лицо выдавало мою осведомленность.

– В этом ты его подлинный сын, – добавила она. – Уилл-младший перенял от него преуспевание. Гленн – умение радоваться. А ты стал хранителем его тайн.

Я отвел взгляд, потому что у меня защипало в глазах. И немного опустил поля шляпы, чтобы скрыть свое смущенное лицо от матери.

– И еще, Джо. Я ненавижу себя за то, что держу зло на него. Обдумывая все произошедшее, я корю себя, что к этой огромной боли и потере у меня примешивается злость. Но это так.

– Я тоже чувствую нечто подобное, мама.

Она задержала на мне свой взгляд.

– Держу пари, что больше всего ты обозлен на себя и тех людей. И продолжаешь пытать себя, как ты допустил такое и не спас его.

– Именно так.

– О мой милый, молчаливый Джо!

"Молчаливый" – так мама выражает свою ласку.

– Хорошо, хватит.

– Ты хочешь отомстить, не так ли?

– Очень хочу.

– Что ж, смотри... я опять разозлюсь на Уилла за то, что он втянул тебя в это дело.

– Если мы не отомстим, то будем чувствовать себя идиотами и все станет еще хуже.

– Понимаю.

Я почувствовал, как моего лица коснулся теплый июньский бриз, наполненный соленым океанским ароматом. Я физически чувствовал, как пролетают мгновения. Это не были мгновения счастья, но сейчас они были мне нужны.

– Джо, знаешь, как я иногда провожу время по ночам? Когда не могу уснуть, сажусь за руль и еду куда глаза глядят. Уилл тоже так делал. В это время почти нет людей. И мне кажется, что я начинаю с самого начала. Хотя, что именно начать, так и не знаю.

– Я же говорил, тебе понравится.

– И ты был прав.

Мы подошли к могиле, закрытой прямоугольным пластом свежего дерна. Выше по склону бригада могильщиков готовила мини-экскаватором новую яму. Рев мотора подтверждал, что и жизнь, и смерть продолжаются. Вдалеке на западе можно было разглядеть окутанный дымкой остров Каталина. Над ухоженным травяным ковром кружились и жалобно кричали чайки.

На могильной плите был выбит простой текст:

Уилл Трона

1947-2001

Любящий муж и отец,

служивший людям

Стоя у могильной плиты, я сильнее ощутил свою близость с матерью. Меня обожгла мысль, какими одинокими мы с ней стали и как далеки от нас Уилл-младший и Гленн, занятые своими делами. Мэри-Энн всегда была чемпионом по воспитанию в своих детях независимости и уверенности в собственных силах. Она всегда доверяла мне, прививая чувство ответственности и самостоятельности. Сама она была довольно замкнутой личностью и неохотно демонстрировала свои чувства. И обладала безукоризненными манерами. Но сейчас я бы не взялся точно определить, был ли этот изящный стоицизм опорой для нее или тяжелой ношей.

Я взял Мэри-Энн за руку.

– Мама, отец говорил мне, что у тебя было неважное настроение в тот вечер. Ты снова, как он выразился, была чем-то расстроена. Не могла бы ты мне рассказать об этом?

Взглянув вниз на могилу, она качнула головой. Потом вздохнула и посмотрела мне в глаза.

– Поговорим об этом в машине.

Через полчаса мы покидали кладбищенские холмы. У ворот нам помахал рукой человек в черном.

– У него кто-то был. На похоронах до меня дошло, что это та симпатичная мексиканка из конторы Хаима. У него это уже далеко не первый роман. Да ты и без меня знаешь, не так ли?

За последние пять лет, когда я был его шофером, охранником, доверенным лицом, слугой и оруженосцем, мне было известно о четырех таких романах. Два из них длились не больше месяца, а два других были продолжительнее. Но я подозревал, что были и неизвестные мне "случаи".

– Да.

– Ты, наверное, смотрел на меня и думал, что твоя мама одна из тех простоватых блондинок, которые слишком тупы, чтобы догадаться об измене мужа?

– Я всегда считал тебя самой красивой женщиной в мире. И не понимал, почему отец проводит время с кем-то еще. Вначале мне казалось, что ты не догадываешься. Но потом понял, что тебе все известно.

– Каким образом?

– Той ночью, когда ты плакала в своей комнате. В свое время я смотрел кино или читал роман, где обманутая женщина плачет в одиночку в своей комнате. И мне все стало ясно. Мне было тогда лет четырнадцать.

– Ну, это лишь один из множества таких эпизодов.

Я обернулся к ней. Мать улыбалась, но я заметил, как из-под оправы ее очков выкатываются слезинки. Голос ее звучал слабо и надтреснуто, словно морской ветер разрывал его.

– Я так любила этого сукина сына. Но иногда просто ненавидела. О чем я сожалею больше всего, так это о том, что Уилл умер, будучи мною ненавидим.

Я сразу направился к зданию тюрьмы, но не зашел в диспетчерскую. Несколько минут я трепался с Майком Стейчем, Великаном, надеясь привлечь внимание Сэмми Нгуена, и это сработало. Он окликнул меня и попросил подойти к решетке. Я придвинулся немного ближе.

– С Сэндз все получилось, – сказал я.

– Симпатичная бабенка.

– Но Алекс там практически не объявляется.

– Выходит, она одна. Ты можешь ей заняться.

– Мне не до этого.

Казалось, Сэмми что-то обдумывал.

– Два раза они его чуть не зацепили.

– Везунчик.

– И параноик. Это и спасает.

Великан не выдержал и проревел:

– Потому что эти федералы просто идиоты.

– Если уж говорить про одиноких девушек, то как поживает Бернадетт?

При этих словах Сэмми сразу взглянул на меня с подозрением:

– С ней все в порядке. А чего бы ей не быть в порядке?

– Это ты затеял разговор про одиночество, а не я.

Сосед Майк опять проснулся:

– Она одинока, Сэмми. Они все становятся одинокими – рано или поздно. Чем симпатичнее, тем раньше.

– Заткнись, Майк. Ты снова выводишь меня из себя.

Сэмми обхватил прутья двумя руками. Оранжевая тюремная роба висела на нем, как на подростке.

– Джо, ты хочешь назначить свидание Бернадетт?

– Нет. Но я подумал, что мог бы взглянуть на нее, если, конечно, ты не против. Просто убедиться, что с ней все в порядке.

Сэмми уставился на меня, гримаса замешательства перекосила его лицо.

• Предыдущая
• 39/84
• Следующая