Сумерки - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 46
- Предыдущая
- 46/130
- Следующая
Обернулся назад и замер. На дерматиновой обивке моей железной входной двери было что-то написано. Аккуратно прикрыв её, я недоверчиво уставился на чёрные буквы, выведенные, кажется, сажей. Надпись была сделана на испанском — вроде без ошибок, но мне всё же не удавалось отделаться от ощущения, что эти слова стали первым, что их автор написал в своей жизни, так странно и коряво были вырисованы буквы.
«el conocimiento es una condena»
...я мог перевести и без словаря...
«Знание это приговор».
– Совсем уже распоясались! — возмущённо пропыхтел кто-то за моей спиной.
Я обернулся, поспешно пытаясь смахнуть с лица меловой след испуга. Уперев руки в бока, у лифта стояла моя бескомпромиссная соседка из двери напротив. Второй подбородок, скрывая шею, уходил прямо в расстёгнутый ворот нутриевой шубы. Под надвинутой на лоб круглой меховой шапкой мрачно горели глубоко посаженные глаза.
Что же, будет мне сейчас делать внушение за поздних гостей, которые спьяну барабанили в мою дверь ночь напролёт и перебудили весь дом?
– Вы посмотрите, что делают, а? Вот и Леониду Аркадьевичу с седьмого тоже такое написали, да ещё и похлеще, про дочку его. Это, конечно, не из наших. Здесь вечно в подъезде чёрт-те кто ошивается, на втором этаже всегда окурков набросано! В следующий раз увижу — участкового вызову, с меня хватит! Зачем их учат английскому этому, чтобы они двери людям портили?! – ткнув в зловещее послание на моей двери своим пухлым пальцем, она чудесным образом превратила его в заурядную хулиганскую выходку.
– Это испанский, — сообщил я ей доверительно, но наткнулся на колючий подозрительный взгляд.
– А вы тоже хороши, — отрезала соседка.
– Серафима Антоновна... А вы вчера ночью ничего не слышали? Такой грохот был на лестнице, несколько раз просыпался!
Я тоже нахмурился, всем своим видом показывая, что твёрдо стою на стороне добропорядочных жильцов, и настроен решительно против хулиганов, алкоголиков с пятого и семейки этажом выше, которая постоянно дрелит стены после десяти вечера. Не говоря уже о големах.
– Стучали, стучали! Это на пятый этаж милиция приходила, так они там дебоширили. Мне Светлана Сергеевна рассказывала. Пора их уже выселять, пьяниц этих. Надо начать подписи собирать, — она гневно затрясла подбородком, от чего жир на её лице и шее всколыхнулся и пошёл мелкой рябью.
Серафима Антоновна принялась расстёгивать пуговицы на шубе, явно рассчитывая на продолжение беседы о наболевшем, но я проворно ретировался за дверь.
– Полностью солидарен. Вы извините, мне работать надо, заказчик ждёт.
– А что же, похабщину эту вы не станете оттирать? И так весь подъезд загажен! Заходите, я вам моющего средства дам, у вас нету ведь наверняка, у холостого?
И, когда дверь уже захлопнулась, сквозь неё приглушённо донеслось «Хам...».
«Знание это приговор». Куда уж яснее... Не просто какое-нибудь абстрактное знание, а то самое, о котором мы все подумали — писавший недаром использовал определённый артикль. То, за которым и была отправлена экспедиция в непроходимые заросли нынешнего мексиканского штата Кампече. То, которое так оберегали Хуан Начи Коком и полукровка Эрнан Гонсалес. То самое знание, ради сохранения и передачи которого живым людям, быть может, и писался дневник.
Вполне вероятно, ночной визит был последним предупреждением; рассчитывать и дальше на снисхождение я не мог:та судьба, что постигла моего предшественника, которому в руки попала первая глава, и страшная смерть сотрудника бюро переводов подтверждали это.
Однако со мной творилось нечто необыкновенное. Вместо того, чтобы заставить меня отказаться от этого дела, вселить в меня ужас перед продолжением работы, надпись на моей двери разжигала во мне любопытство. Когда я вспоминал о ней, слово «condena» было не в фокусе, мысленный взор притягивало только чарующее «conocimiento».
Для чего же я проделал с отрядом конкистадоров весь его непростой и запутанный путь сквозь сельву и арбатские переулки, сквозь опасности, болезни и искушения? Неужели я готов бросить всё и повернуть назад в тот самый миг, когда впереди показалась прямая дорога? Если испытания и угрозы не испугали испанцев, потерявших девять из десяти своих товарищей, хватит ли мне храбрости, чтобы следовать за ними дальше хотя бы в воображаемые дебри? Обещанноевознаграждение за отвагу и настойчивость спустя пятьсот лет было всё тем же. Как, впрочем, и ставка, но о ней я старался не думать.
Продолжение дневника просто обязано было скрывать что-то невообразимое. Секрет изготовления золота из свинца? Рецепт средства, бесконечно продлевающего жизнь? Предсказания будущего? Разгадка тайны гибели цивилизации майя? Учитывая то, какие церберы охраняли эти сведения, на меньшее я был уже не согласен.
Возможно, об этом догадывался и его автор, не излагавший на бумаге всех своих мыслей. Стал ли бы он с таким упорством вести свой отряд вперёд, несмотря на тяжёлые потери? Если такое знание стоило того, чтобы хладнокровно пожертвовать ради него сорока человеческими жизнями, имел ли я право, оказавшись на пороге обладаниям им, смалодушничать и не поставить на кон всего одну — пусть и свою собственную?
Закрыв дверь на оба замка и собачку, я наспех умылся и, не завтракая, стал перепечатывать перевод начисто.
Работал я так быстро, что справился со всем за пару часов, хотя из-за спешки несколько раз и ошибался клавишей, после чего мне приходилось вытаскивать лист, замазывать опечатку, бешено дуть на неё, чтобы быстрее подсохло, а потом, с точностью часовщика проворачивая ручку на каретке, пристраивать бумагу — не дай бог, буквы будут не на том уровне.
Меня подстёгивало не только желание узнать наконец, что же находилось в пункте назначения испанской экспедиции, но и проступающая сквозь него боязнь не успеть этого сделать. Теперь я работал словно наперегонки со смутной тенью за моей дверью. Она всё ещё отставала от меня на полкорпуса, и если я приду к финишу первым, смогу хотя бы несколько секунд посмотреть на главный приз, пусть в конечном итоге всё же и проиграю.
- Предыдущая
- 46/130
- Следующая
