Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста - Бирман Джон - Страница 34

• Предыдущая
• 34/102
• Следующая

«— Это было бы в ваших собственных интересах, — заявил Седерблум, — потому что есть люди, которые в отсутствие объяснения делают свои собственные неправильные заключения.

— Обещаю вам, — ответил Сталин, — что это дело будет расследовано и выяснено. Я сам прослежу за этим» [47].

Неудивительно, что замечания Седерблума Сталин мог понять как признак того, что Валленберг более не интересует шведское правительство. Возможно, не случайно приблизительно в то же время, согласно показаниям, которые позже шведы признали достоверными, комиссар НКВД сказал Валленбергу в Лефортово: «Вы никому не нужны».

После обнародования в 1980 году записки Седерблума о его беседе со Сталиным шведские средства массовой информации потребовали от Седерблума, тогда уже семидесятидевятилетнего пенсионера, удобно устроившегося в отставке в Упсале, объяснить свою тогдашнюю позицию. «Я не хотел прямо обвинять русских, что это они убили Валленберга или совершили что-нибудь в этом роде, — сказал он. — Подобное неуместное предположение намного осложнило бы ситуацию».

В интервью, данном «Дагенс нюхетер», Седерблум отрицал, что при встрече со Сталиным «объявил Валленберга умершим». «Предположение, что он мог погибнуть в результате несчастного случая, было только одной из теорий, которые я выдвинул. Это, в конце концов, учитывая тогдашнее положение, было вполне возможно. Или его могли ограбить люди, посчитавшие, что он везет с собой много денег или драгоценностей».

Седерблум утверждает, что предположение, будто за исчезновением Валленберга стояли русские, было в то время для него «немыслимо». Кроме того, он верил, что русские действительно хотели докопаться до истины. «Я не считаю, что действовал в тогдашних обстоятельствах слабо или трусливо. Я делал, что мог, и мне удалось поднять этот вопрос до решения его на самом высоком уровне».

О свидетелях, выступавших на протяжении ряда лет с новыми сообщениями о том, что Валленберг жив, Седерблум отозвался крайне скептически. «Они слышали о нем, и любой слух о шведе преображали в фантазию о Рауле Валленберге». В то же время он допускал, что «дело Валленберга — из разряда тех, что не оставляют тебя в покое… Оно из тех, что преследуют».

По мнению Таге Эрландера, премьер-министра социал-демократического правительства в 1946 году, «между Седерблумом и Сталиным состоялась опасная беседа, опасная и, возможно, гибельная. Предпочтительнее, если бы ее вообще не было».

Эрландер был также не в восторге от момента, выбранного для рассекречивания документов, происходившего в момент усиления напряженности между Востоком и Западом из-за советского вторжения в Афганистан. «Публикация документов может быть воспринята как маленький вклад Швеции в дело усиления напряженности, — заявил он [48]. — С другой стороны, следует помнить, что рассекречивание планировалось заранее. Мировая общественность все громче требует объяснения загадки исчезновения Валленберга, но как раз сейчас русские не особенно склонны ее выслушивать».

Приблизительно одновременно с фатальной беседой Седерблума и Сталина советскими властями был освобожден из-под ареста шведский журналист Эдвард аф Сандеберг. Во время войны его корреспондентский пункт (ныне уже не существующей шведской газеты) располагался в Берлине, и Сандеберг был арестован русскими по подозрению в шпионаже. Когда, после возвращения домой в июне 1946 года, он рассказал историю своих злоключений в МИДе, он между прочим упомянул нечто, что должно было служащих министерства насторожить. Он сообщил, в частности, что во время своего заключения встречался с румынским и немецким военнопленными, каждый из которых независимо друг от друга рассказывал ему о встречах в тюрьме со шведским дипломатом по имени Валленберг. Ничего еще не зная о Валленберге, Сандеберг не понимал значения сообщенных ими сведений. Но не поняли этого и министерские служащие, на переданную им информацию не отреагировавшие никак. Позже, узнав, что дело Валленберга представляет собой haut affaire [49], Сандеберг напечатал в газете статью о нем, но и она осталась чиновниками не замеченной.

Румын, упомянутый Сандебергом, так и пропал в безвестности, но немец, которого звали Эрхард Хилле, после массового освобождения военнопленных в середине 1955 года вернулся на родину. Рассказанное им точно подтверждало историю, изложенную Сандебергом девятью годами ранее. Сам Сандеберг считает, что безразличное отношение министерских чиновников к тому, что он сообщил, объяснялось позицией министра иностранных дел Эстена Ундена, считавшего его нацистским приспешником, пытавшимся своими выдумками внести раздор между СССР и Швецией. Действительно, Унден отзывался о Сандеберге, как об «этом нацисте». По заявлению же самого Сандеберга, «нацистом он никогда не был, и это легко проверить». Только в мае 1949 года, по просьбе более молодых и энергичных старших чиновников министерства, Сандеберга пригласили для официального интервью.

Еще одна возможность была упущена в момент, когда после отъезда из Москвы Седерблума новый поверенный в делах Ульф Барк-Хольст, надеясь восполнить вред, нанесенный розыскам Валленберга его бывшим шефом, стал проводить в них новую энергичную линию. Барк-Хольст сообщил в МИД, что он хочет попытаться добиться еще одной встречи со Сталиным, и предложил министру иностранных дел Ундену поднять вопрос о Валленберге на предстоящей встрече с советским министром иностранных дел Вячеславом Молотовым в ООН в Нью-Йорке. Унден, однако, никак на его предложение не отреагировал; не одобрил он и еще одной инициативы Барк-Хольста — несмотря на данный американцам год назад отпор, попросить у них помощи.

Не смущенный серией отказов Стокгольма на свои предложения, Барк-Хольст предложил в декабре 1946 года Ундену добиться продвижения в розысках, «послав госпоже Коллонтай какой-нибудь красивый рождественский подарок». Таким образом, там, где Седерблум проявлял сверхосторожность, Барк-Хольст, как представляется, слишком полагался на энтузиазм. Тем не менее в предположении, что с русскими можно было бы договориться о какого-либо рода обмене, он мог оказаться прав. 30 декабря он телеграфировал в Стокгольм, сообщая, что «каждый раз, когда нами поднимался вопрос о поисках Валленберга, как правило, возникал встречный вопрос, не поступили ли новые обнадеживающие известия о Макаровой, прибалтах или Грановском [50]. Таким образом, они пытались использовать дело Валленберга в качестве основы для переговоров».

14 января 1947 года Барк-Хольст предложил Стокгольму приостановить на некоторое время кампанию по делу Валленберга в шведской прессе и приготовить для русских практические предложения по обмену. Как заявлял Барк-Хольст, «у него сложилось, возможно, излишне оптимистическое впечатление, что вопрос наконец сдвинулся с мертвой точки», но он не сможет сделать ничего, если не получит приемлемые для русских предложения.

В рассекреченных документах нет никаких указаний, получил он одобрение своим планам или нет, — по всей вероятности, однако, вопрос о выдаче лиц, которым было предоставлено политическое убежище, Швеция рассматривать не пожелала бы. После рассекречивания соответствующей переписки в 1980 году бывший премьер-министр Таге Эрландер заявил: «Предложение об обмене не поступало, и я бы его не одобрил». Правда, Эрландер согласился, что дело предстало бы в ином свете, если бы шведы на то время держали у себя советского шпиона, которого могли обменять [51].

Обозревая все важнейшие события в деле Валленберга в течение первых двух лет после его исчезновения, Эрландер признал: «Нам не удалось освободить одного из самых замечательных наших соотечественников, одного из самых великих. Продолжая попытки внести в его дело ясность, мы должны исходить из того, что Валленберг до сих пор жив, иначе дальнейшие расследования были бы бесполезны. Очень вероятно, что он до сих пор жив».

• Предыдущая
• 34/102
• Следующая