Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - Биссон Терри Бэллантин - Страница 5
- Предыдущая
- 5/127
- Следующая
Тихие смешки и хихиканье заставили Джарада нахмуриться.
– Дабы доказать, что я не враг империи, я пересеку Залив привидений и двинусь через провинцию. Но я должен перенести срок завтрашней мессы. В любом случае день это будничный, так что перед моим отбытием мы исполним псалом старой мессы «Избавление от ереси».
Он распростер руки, словно обнимая свою паству, размашисто начертил в воздухе большой крест, спустился с кафедры и покинул помещение.
Чернозуб остался в крайнем беспокойстве. Он попросил разрешения поговорить с его преосвященством Джарадом до его отбытия, но ему было отказано. В состоянии, близком к панике, он на рассвете поймал под крытой аркадой настоятеля Олшуэна, направлявшегося к заутрене, и вцепился в рукав его рясы.
– Кто тут? – раздраженно спросил Олшуэн. – Мы опаздываем, – он остановился между тенями, которые отбрасывал единственный факел на колонне. – Ах, это ты, брат Чернозуб. Говори же, что там у тебя?
– Его преосвященство Джарад сказал, что выслушает меня, когда я закончу Боэдуллуса. Я почти все кончил, но он уезжает.
– Сказал, что выслушает тебя? Если ты не будешь говорить тише, он и так тебя услышит. Так что он должен был от тебя услышать?
– О перемене работы. Или об уходе из ордена. А теперь он уезжает на долгие месяцы.
– Этого ты не знаешь. В любом случае, что я могу сделать? И что ты имеешь в виду, говоря, что хочешь оставить орден?
– Можете ли вы до отъезда аббата напомнить ему обо мне?
– Что именно относительно тебя?
– Я не могу так жить дальше.
– Даже не спрашиваю, как именно. Мы опаздываем, – с Чернозубом, спешащим бок о бок с ним, Олшуэн двинулся в сторону церкви. – Если у его преосвященства Джарада будет свободная минута этим утром и если я упомяну, в каком ты возбуждении, поймет ли он, о чем идет речь?
– Я уверен, что поймет! Уверен!
– Напомни, что ты там говорил об уходе из ордена? Впрочем, заутреня ждет. Если хочешь, через день-другой приходи ко мне в кабинет. Или я пришлю за тобой. А теперь успокойся. Он недолго будет в отлучке.
Аббат Джарад после того, как провел мессу об устранении ереси, с кафедры выразил пожелание, чтобы вдень, назначенный для открытия конклава, все отслужили обещанную мессу для избрания папы и еще одну такую же мессу в первый же день, когда в аббатство поступят новости из Валаны, возможно будет объявлено об избрании нового папы.
После чего Джарад отбыл в сторону Залива привидений. Две дюжины или более того монахов, включая Чернозуба и Торрильдо, сгрудились у парапета восточной стены, наблюдая за столбом пыли, пока тот не скрылся за горизонтом.
– Дабы доказать, что он не враг империи, его преосвященство Джарад проложил свой путь через провинцию, – угрюмо припомнил Чернозуб слова своего господина. – Но взял с собой вооруженную охрану. Зачем она нужна?
– Это тебя огорчает? – спросил Торрильдо, который куда чаще проникался чувствами Чернозуба, чем улавливал его мысли.
– Будь он врагом империи, Торрильдо, для меня все могло бы сложиться иначе.
– Как?
– Так же, как и для остальных, если бы никто не шел на соглашение. И он еще осмелился говорить мне о бисере перед свиньями…
– Не понимаю тебя, брат
– Я и не ждал, что поймешь. Если мои двоюродные братья Крапивник и Поющая Корова не понимают, то где уж тебе, – смягчая резкость своих слов, он коснулся руки Торрильдо, лежащей на парапете. – И не стоит тебе беспокоиться.
– А я беспокоюсь. Честное слово, – послушник смотрел на Чернозуба серо-зелеными глазами, которые так напоминали ему мягкий и взыскательный взгляд матери. В облике Торрильдо была какая-то женственность. Смущенный напряженностью этого момента, Чернозуб убрал руку.
– Ну, конечно. Только давай забудем. Как ты усваиваешь те трудные куски Меморабилии?
– Они называются уравнениями Максвелла. Я могу их цитировать сверху вниз и снизу верх, но так и не знаю, что это такое и что они означают.
– Я тоже. Но ты и не должен знать. Хотя вот что я могу тебе сообщить: их смысл пытались понять в течение всего прошлого столетия. Предполагалось, что они оказались среди записок, которые Тон Тадео Пфардентротт привез с собой в Тексарк примерно семьдесят лет назад. Я слышал, что уравнения Максвелла числятся среди самых больших сокровищ Меморабилии.
– Пфардентротт? Не тот ли, кто изобрел телеграф? И динамит.
– Думаю, что тот.
– Но если их смысл уже усвоен, почему я должен их запоминать наизусть?
– Предполагаю, что в силу традиции. Нет, не только. Просто слова прокручиваются в памяти, подобно молитве. Повторяй их достаточно долго, и Бог просветит тебя. Так говорят старцы.
– Если кто-то проник в их смысл, может, и я смогу найти его.
– Скорее всего, он ускользнет от тебя, брат. Но если хочешь, можешь попытаться. Ты можешь прочитать труды брата Корнера, который писал о наследии Пфардентротта, но не думаю, что ты их поймешь.
– Брат… кто?
– Корнер. Он придумал ту старую электрическую машину, что хранится в наших подвалах.
– Которая не работает.
– Она работала, когда он ее сделал, но здесь у нее нет практического применения, и на то есть свои причины. Его аббат так и не разрешил ему научить кого-то, как с ней управляться. Ты когда-нибудь видел электрический свет?
– Нет.
– Как и я, а вот дворец Ханнеганов в Тексарке залит им. Они кое-что раздобыли из университета. Брат Корнер и Пфардентротт стали друзьями, но аббат Джером не одобрял их дружбу. А почему ты не прочел тот плакат, что висит над машиной Корнера?
– Я видел его, но никогда не читал. Чистка машины доставляет массу хлопот. В ней масса щелей и отверстий, куда забивается пыль… – Торрильдо был уборщиком подземных помещений и складским учетчиком. – Ты никогда не рассказывал мне о своей Меморабилии, брат Чернозуб.
– Ну, это в основном религиозные тексты. Не думаю, что они представляют какую-то научную ценность. Называются они «Список бакалейных покупок святого Лейбовица», – он постарался скрыть прилив гордости от мысли, что допущен к Меморабилии Основателя, но Торрильдо ничего не заметил.
– Случилось ли что-то особенное, когда ты впервые увидел их?
– Не скажу ни да, ни нет. Может, я так и не удосужился как следует разобраться в них. Как говаривал сам святой Лейбовиц: «Что увидишь, то и бери, мудрая головка».
– Где это высказывание записано? И что оно означает?
Чернозуб, которому нравились загадочные «Высказывания святого Лейбовица», уже приготовился ответить, как колокол пробил шесть ударов сексты, напоминая о возобновлении правила молчания, которое аббат восстановил в утро своего отъезда. Монахи, стоящие у парапета, начали расходиться.
– Если у тебя будет возможность, загляни ко мне в подвал, – нарушая установление, шепнул Торрильдо.
Кочевники, предки Чернозуба, всегда придавали большое значение экстатическим, религиозным или магическим практикам, это наследство, пусть и доставшееся от язычников, считалось вполне совместимым с традиционными мистическими поисками, которые во время жизни в монастыре казались столь естественными и привлекательными. Но по мере того, как его ощущение приобщенности к жизни общины постепенно тускнело, его все менее связывало формальное поклонение ей. Шествия, процессии, совместное распевание псалмов больше не заставляли его воспарять духом. Даже получение евхаристии Святых Даров во время мессы не трогало сердца. Чернозуб чувствовал, что, несмотря на сомнения относительно обетов, данных ордену, он что-то заметно теряет. Он попытался вернуть себе потерянное, погружаясь в одинокие медитации, с которыми расстался в ходе публичного преклонения.
Время, которое монах проводил в одиночестве в своей келье, было ограничено семью ночными часами, и минимум полтора часа из них полагалось проводить в размышлениях или в сосредоточенных молитвах. Часть этого молитвенного времени было отдано чтению боговдохновенных текстов, что было его ежедневной обязанностью в аббатстве, избавлявшей от хорового пения в предписанные часы, но Чернозубу редко требовалось больше двадцати минут, чтобы покончить со своим требником, и оставшееся время он посвящал обращениям к Иисусу и Деве Марии. Тем не менее во сне его часто посещали цветные видения детских мифов и облик Женщины Дикой Лошади, которую ему довелось увидеть.
- Предыдущая
- 5/127
- Следующая
