Цыганский барон - Мартин Кэт - Страница 34
- Предыдущая
- 34/74
- Следующая
— Ты прав, — продолжала Кэтрин. — Ты сообщил мне чудесную новость. Это и в самом деле все решает.
Согласись Кэтрин на это унизительное предложение, ее честь и честь семьи была бы запятнана навсегда. А еще был тот человек, который хочет ее смерти. Не очень-то он обрадуется появлению Кэтрин! Один Бог знает, чего еще от него ждать.
— Конечно, — согласился Доминик, однако в голосе его не было уверенности. — Ты будешь счастлива. Обещаю тебе. Только верь мне, а об остальном я позабочусь.
— Я верю тебе, Доминик.
«Когда-то это было так».
— Всегда верила.
Доминик пристально посмотрел ей в глаза. Что-то она скрывает, по сейчас нет времени выяснять что.
— Мне пора. Я вернусь к завтрашней ночи. Если все пойдет гладко, дня через три мы уедем.
— Как скажешь.
Доминик взглянул на нее исподлобья. Стоило бы поговорить с ней, развеять ее сомнения, но времени не было.
— Поговорим об этом потом, — пообещал он. — Все будет хорошо,
Кэтрин кивнула.
— Прости, Доминик. Все произошло так неожиданно. Я уверена, что ты поступаешь правильно. Когда мы вернемся в Англию, все будет хорошо.
Он наклонился и поцеловал ее, поцеловал как собственник, как мужчина, сознающий свое право на нее, и в этом жесте не было ни теплоты, ни трепетности.
— Завтра поговорим. А потом я отвезу тебя домой.
— Да, хорошо бы вернуться домой поскорее.
Сообщение из Англии поступило еще в апреле, но к Доминику письмо попало только сейчас. Отцу стало хуже. Маркиз просил сына приехать как можно скорее. Видимо, так и не дождавшись вестей от Доминика, старик Грэвенвольд отправил второе послание, в котором просил Доминика встретиться с курьером из Англии.
Встреча должна была состояться в маленькой таверне за Пальвасом, небольшим городком на юге Франции. Туда и ехал Доминик.
Нельзя сказать, что Доминик совершенно не испытывал угрызений совести. Старый маркиз, каким бы несносным человеком ни был, все же его отец. Всякое могло случиться с человеком в его возрасте. Оправдывало Доминика лишь то, что отец так часто слал ему письма с жалобами на здоровье, требуя немедленного возвращения, что Доминик перестал воспринимать их всерьез. Однако, похоже, на этот раз дело обстояло серьезнее. Во втором письме не было ни жалоб, ни угроз, его только просили встретиться с курьером из Грэвенвольда в таверне «Три сестры» возле Пальваса. То, что отец не требовал возвращения сына, настораживало Доминика. Посыльный должен был приехать двадцать шестого апреля и остаться до приезда Доминика.
Может, и не стоило клевать на заброшенную стариком наживку, думал Доминик, сворачивая на разбитую дорогу, ведущую к «Трем сестрам», но курьера было жалко: парню пришлось проделать немалый путь, пересечь линию фронта, пробираться по враждебной стране. Доминик не мог не отдать ему должное и чувствовал себя обязанным выслушать то, что посланец должен был ему сказать.
Кроме того, Доминик и сам собирался возвращаться. А значит, можно было убить одновременно двух зайцев, да еще и сделать необходимые приготовления.
Доминик готов был посмеяться над выкрутасами судьбы. Сейчас, уладив отношения с Кэтрин, он ловил себя на том, что сам жаждет скорейшего возвращения в Лондон. Как можно скорее покончить с обустройством ее жизни в Лондоне, а потом… Доминик представлял, какими прекрасными будут долгие часы неги, проведенные в ее постели. Он хотел научить ее десяткам способам любви, хотел покупать ей красивые платья, а затем любоваться ею, зная, что она наряжается для него одного. Он мечтал баловать ее подарками, окружать роскошью и ласками.
То, что она не приняла сказанное им так, как должна была, не удивило его. Кэтрин — женщина гордая. Ему следовало дать ей привыкнуть к мысли о том, что ей рано или поздно предстоит стать его любовницей, постепенно, вместо того чтобы выложить все сразу. Надо было объяснить ей, почему он не может жениться, рассказать, что самое последнее, чего бы ему хотелось в жизни, — это сделать папаше, которого он глубоко презирал, наследника состояния Грэвенвольдов.
Доминик усмехнулся. С того самого дня, как пятнадцать лет тому назад его забрали из семьи, отец — Самуил Доминик Эджемонт, пятый маркиз Грэвенвольд, мечтал лишь о том, что его незаконнорожденный сын станет продолжателем рода. Доминик стал единственной надеждой маркиза, после того как его законный сын погиб, защищая славу королевства на Флоте Его Величества.
Вот почему маркиз признал своею незаконного сына, вот почему он дал ему образование, вот почему он кормил его, почему вообще вспомнил о его существовании. Только ради того, чтобы Грэвенвольды не исчезли с лица земли. Только ради этого пятый маркиз угрохал кучу денег на усыновление ребенка, рожденного от цыганки, на получение личного разрешения Короны на наследование титула человеком весьма сомнительного происхождения. Так вот, не бывать тому никогда.
Пятнадцать лет назад Доминик поклялся себе в этом. До сих пор он не нарушил клятвы. И не нарушит до конца своих дней.
Доминик остановил лошадей у двухэтажного кирпичного здания с выцветшей вывеской, спешился, передал коня мальчику-конюху, затем открыл тяжелую деревянную дверь и вошел. В таверне было темно и дымно, пол низким потолком висели масляные тусклые лампы, пахло вином и подгорелым мясом. Посетители смеялись и горланили песни.
— Добрый вечер, месье. Чем могу быть полезна? — спросила пышная дама за стойкой, некогда бывшая блондинкой. Ее голубые глаза быстро окинули стройную фигуру Доминика.
Сегодня, он больше не был цыганом. На нем была белоснежная накрахмаленная рубаха и черные обтягивающие бриджи, заправленные в начищенные до блеска сапоги. Никаких пестрых шелков, никаких монет и сережек. Ему не хотелось шокировать англичанина, посланного отцом.
— Вина, — приказал Доминик, — и побыстрее.
— Oui, m'sieur.
Женщина подошла к мужчине, сидящему за столиком в углу, что-то сказала ему и вышла. Как только хозяйка ушла, солидный лысоватый мужчина встал и направился к Доминику.
— Лорд Найтвик? — тихо спросил он.
— Не здесь. Во Франции в такое тревожное время лучше обходиться без титулов и фамилии. Просто Доминик.
— Хорошо, сэр.
Мужчина говорил на чистом французском, да и одеждой мало отличался от крестьян. Никто бы не догадался, что он англичанин.
— Меня зовут Харвей Мальком. Я здесь по поручению вашего отца.
— Он еще жив?
— Жив, сэр, но, боюсь, жить ему осталось недолго.
— Мой отец смертельно болен уже лет десять. Если вы здесь, чтобы уговорить меня поехать домой, можете не беспокоиться. Я и так собираюсь покинуть Францию в ближайшие дни.
— Слава Богу, — сказал Мальком.
Доминик удивился:
— Вы, кажется, обеспокоены всерьез. Не хотите ли вы сказать, что отец совсем плох?
— Да, сэр. Было бы лучше, если бы вы вернулись поскорее.
— Вам больше не о чем беспокоиться. Через несколько дней я отправляюсь.
— Я вынужден просить вас не медлить с отъездом три дня. Неизвестно, сколько осталось вашему отцу.
Доминик пристально посмотрел на собеседника. Тот был очень серьезен. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Кажется, час маркиза пробил.
— Вы можете доложить о моем незамедлительном выезде, — усмехнулся Доминик. — Мне бы не хотелось пропустить напутственных слов отца.
Харвей попрощался и ушел. Доминик заказал комнату, переночевал там и рано утром пустился в обратный путь.
Когда Доминик поздно ночью приехал в табор, праздник был в разгаре. Склеп, в котором покоились останки святой Сары, был открыт, и паломники из итальянских, французских и испанских цыган совершали церемониальные двухсуточные бдения. Внутри склепа цыгане сидели прямо на полу. В храме было светло от сотен зажженных свечей.
Снаружи стражники сдерживали буйную толпу изрядно выпивших цыган, стремящихся оказаться поближе к святой покровительнице. Доминик с трудом протискивался сквозь толпу к своему вардо — и к Кэтрин.
Сейчас он встретит Кэтрин и все объяснит ей. Ему не давали покоя ее слова, обида, звучащая в них. «Ты собираешься провести меня по улицам Лондона как свою шлюху? Как это мило, Доминик». Надо было сказать все начистоту с самого начала. Сказать, что он любит ее, что хочет быть с ней.
- Предыдущая
- 34/74
- Следующая
