Порочный ангел - Блейк Дженнифер - Страница 66

• Предыдущая
• 66/86
• Следующая

Элеонора знала, что только этот человек способен дать ей такое наслаждение. Грант действовал на нее как катализатор, доводя ее до безумия, способного преодолеть любые преграды. Его обжигающие поцелуи распаляли ее страсть, биение сердца отдавалось в ушах, его дыхание обжигало щеку, смешиваясь с ее собственным, а тело таяло от прикосновения его крепких рук. И, не в силах больше сдерживаться, она рванулась ему навстречу, и волна наслаждения захватила ее растопленным серебристым потоком, который поглотил все ее тело, проникнув в каждую клеточку.

Элеонора открыла глаза и улыбнулась, глядя в глубокие, темные, как океан, глаза человека, лежащего рядом. Он поцеловал ее трепещущие губы, и она вздохнула, чувствуя ни с чем не сравнимое блаженство и то, как она сама растворяется в волнах любви.

— Элеонора?

Настойчивость его голоса вернула ее к действительности. Она медлила, собираясь с силами, чтобы откликнуться, и в этот момент стыд, ужасный и отравляющий, охватил ее. Что в ее поступке было по собственной воле, а что — служило задаче, которую она обязана выполнять?

Делать то, что она хотела, притворяясь, будто должна, или делать то, что должна, притворяясь, что ей этого хочется? Что из этого отвратительнее? Медальон Святого Михаила жег ей кожу плеча, как клеймо. Клятвы, которыми они обменялись с Луисом, ни к чему не обязывали, она не была ими связана, но, конечно, другие будут с пристальным вниманием наблюдать, как она переносит утрату. Но Элеонора знала: ничто для нее несущественно, кроме одного, — что думает о ней Грант.

Лицо Элеоноры запылало, она приподнялась на локте и потянулась к нижней юбке. Грант перехватил ее руку, но она вырвалась, соскользнув с постели.

Одно движение — и он выхватил нижнюю юбку, притянул ее обратно к себе и держал, пока она не перестала сопротивляться.

— Куда ты собираешься? — лениво спросил он, сдувая с губ прилипшую прядь ее волос. Элеонора откашлялась.

— Я… обратно в «Аламбру».

Ее ответ явно разочаровал его. Когда Грант наконец заговорил, она услышала в его голосе нечто, испугавшее ее.

— Я думаю, ты не пойдешь… пока не скажешь мне, зачем сюда пришла, если не собиралась оставаться. И в чем дело, ради бога? Что с тобой случилось, почему ты стала похожа на робкую фарфоровую куклу с вытаращенными глазами?

— Грант…

— Все с самого начала, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

Она затаила дыхание.

— Если бы ты знал, о чем спрашиваешь…

— Я знаю. Но не стоит делать вид, что ничего не было. Или ты предпочитаешь все рассказать генералу? Я могу тебя оградить от этого.

— Не думаю, что я смогу найти слова… — начала Элеонора. Мысль о том, чтобы рассказать о происшедшем, изложить все короткими холодными фразами, приводила ее в отчаяние. Так легко сделать ошибку и сказать больше, чем ему следует знать.

— Попытайся, — посоветовал он, и ей пришлось уступить.

Заикаясь, она начала с момента ареста в госпитале. К ее удивлению слова находились без труда, и она рассказала о бегстве, о горной долине, о том, как лечила Луиса, как он заботился о ней и ее безопасности. Голос Элеоноры постепенно окреп. Она подробно рассказала, как угасла их надежда, когда они узнали о смерти Хуаниты и о казни людей, вернувшихся в Гранаду. Дорога по джунглям, путь по заливу, смерть Курта, их арест, Гондурас. Все это Элеонора изложила легко. Она споткнулась, когда дошла до появления майора Кроуфорда, за которым последовало благословение отца Себастьяна и одиннадцатичасовое замужество.

— Ты говоришь, что Луис и другие были еще живы, когда Кроуфорд встретился с вами? — спросил Грант, пристально глядя на нее.

— Да. — Она вдруг ощутила, как напряглись его мускулы, и насторожилась, почувствовав опасность оттого, что рядом с ним может поддаться слабости.

— Майор был уполномочен вести переговоры о том, чтобы освободили всех заключенных, — сказал он. — Интересно прочесть его отчет. Но не останавливайся. Я начинаю удивляться. Теперь расскажи мне о свадьбе. Любовная пара, преодолевшая все препятствия, без сомнения, довела дело до конца в великолепной омерзительности грязной тюремной камеры.

— Нет-нет, — сказала она, вздохнув, стараясь, чтобы слезы, вставшие комом в горле, не слышались в голосе. — Все было не так. Это — великодушный жест, не более. Луис хотел защитить меня своим именем, как настоящий рыцарь. Никакого конца, о котором ты говоришь, не было. Уверяю тебя, — добавила она поспешно. — Не потому, что я не хотела, а потому, что он не мог. И на следующее утро я видела, как он шел на смерть с моим именем на устах… Я думаю, он умирал без страха, он боялся только оставить меня… Боялся за меня…

Ее голос дрогнул, когда она произнесла последние слова, и наконец горькие слезы, которые она так долго сдерживала, хлынули из глаз и побежали по лицу обжигающими ручьями. С силой она попыталась вырваться из рук Гранта, но он ее не отпускал. Чувствуя его защиту, она больше не старалась остановить этот болезненный и безнадежный поток слез. Грант долго молчал, а потом тихо выругался в освещенной луной тьме. Словно почувствовав, что движение принесет ему облегчение, он рывком сел в постели, нашел ее нижнюю юбку и отдал ей в руки, чтобы она вытерла слезы. Затем, обняв руками колени, долго сидел, всматриваясь в контур комода в углу.

Его сочувствие и смягчало и тревожило раны, нанесенные ее душе, усиливая сознание ее вины так, что она не могла больше сдерживать желание сознаться во всем.

Набрав воздуха, она было начала:

— Жан-Поль…

— Ничего не говори, остальное я знаю.

Его голос с легкостью заглушил слабый голос Элеоноры. Его последующие слова без усилий перечеркнули то, что она пыталась ему сказать.

— Я знаю все… Кроме одного — почему ты сейчас пришла сюда?

— Это же очевидно, — после минутного молчания сказала Элеонора.

— Мне нет. — Он снова лег рядом с ней, опираясь на локоть. Грант не касался ее, но она нервничала, чувствуя, как он напрягся, сдерживая свои чувства.

— Я пришла потому, что… Я боюсь, что я не поняла что-то насчет платья…

— Ты собираешься мне его вернуть? — спросил он с явным недоверием.

Щеки Элеоноры пылали, слезы медленно текли из глаз, она не вытирала их, не замечая.

— Нет, — ответила она, решив сказать полуправду, хотя и не в силах была смотреть ему в глаза. — Я хотела остаться, и я думала, что тебе окажется труднее меня вышвырнуть, если я разденусь.

Он задержал дыхание, затем пальцем коснулся ее мокрой щеки и сказал:

— Очень мудро. Мне хочется еще раз показать, как мудро ты поступила, но лучше, если ты постараешься заснуть.

Он поверил ей и ни о чем не спросил. И это было больше, чем она могла ожидать от человека с таким отношением к жизни, и больше, чем она заслуживала. Видимо, она слишком ослабела, если Грант, всегда такой подозрительный, не задал вопросов, которые должен был задать. Его отношение к ней заставило ее устыдиться, но в то же время она не могла не почувствовать, что ее напряжение спало. Ее зеленые глаза слабо светились в темноте, когда она повернулась к нему.

— Я, может, и выгляжу хрупкой, — сказала Элеонора, — но я сильнее, чем ты думаешь, гораздо сильнее.

Луна уже зашла, когда они, наконец, закрыли глаза. Элеонора, совсем выбившись из сил, заснула глубоким сном. На заре ее разбудили собственные рыдания, но она не могла вспомнить, какой кошмар ей привиделся. Грант обнял ее и держал, пока она не успокоилась. И хотя Элеонора пыталась, лежа в его объятиях, рассказать, что ей приснилось, она не могла. Сон ускользал, оставляя лишь необъяснимое чувство страшной потери.

— А что ты подумал, когда вернулся из Риваса и не нашел меня?

Они сидели за завтраком, мухи облепили кожуру апельсина и обрезки бекона на тарелках; под навесом галереи уже поднималась жара. Чашка Гранта опустела и Элеонора налила еще кофе из синего эмалированного кофейника, чтобы не поднимать глаз, когда он станет отвечать.

• Предыдущая
• 66/86
• Следующая