Тигрица - Блейк Дженнифер - Страница 36
- Предыдущая
- 36/114
- Следующая
Дрожащими руками она отогнула металлические усики замка и открыла конверт. Внутри оказался только один глянцевый снимок.
Джессику бросило в жар; кровь отхлынула от ее лица, а кожу закололи десятки невидимых иголочек. Тошнота и воспоминание об испытанном ею жгучем желании заставили ее судорожно сглотнуть. В эти мгновения Джессике больше всего хотелось спрятаться в каком-нибудь укромном месте и остаться там до утра.
Когда-то давно она читала статью о старом кино, проиллюстрированную, в частности, кадрами из немого фильма «Экстаз» с Хеди Ламар в главной роли. В свое время кадры эти были изъяты цензурой, и Джессика понимала почему — в те годы, когда фильм шел на экранах, подобная откровенность не могла не шокировать общественное мнение. И вот спустя годы эти кадры были опубликованы в журнале. На снимках актриса была запечатлена в непристойной позе, причем по лицу ее было ясно видно, что в эти минуты она переживает бурный оргазм. Однако по свидетельству самой исполнительницы чувство, написанное на ее лице, не имело никакого отношения к сексу. Оказывается, продюсер, стараясь добиться максимальной достоверности, ткнул ее булавкой, и на искаженном от боли лице актрисы на экране читалась подлинная страсть.
На фотографии у Джессики было примерно такое же лицо.
Черно-белый снимок был сделан крупным планом и сильно увеличен, так что на фотографии поместились только ее лицо и обнаженное плечо. Мужчина на заднем плане был похож на призрак, на серую тень на фоне беленой стены патио.
На фотографии Джессика выглядела так, словно она отдается сладострастию, не помня себя от восторга и жестокого наслаждения. Она выглядела так, как будто умирает от любви.
Собственно говоря, так оно тогда и было. Непроизвольно вскрикнув, Джессика отшвырнула от себя снимок и конверт, как будто в руках у нее оказалась гремучая змея. Прижав ладони к лицу, она крепко зажмурилась, стараясь справиться с дрожью, сотрясавшей все ее тело. В голове все плыло, а грудь сжимало словно в тисках, так что она с трудом могла дышать.
Самоуважение, гордость, чувство собственного достоинства и уверенность — всего этого она лишилась в один миг. У нее не осталось ничего — даже воспоминаний, которыми она могла бы дорожить.
Какой же пошлой, вульгарной комедией оказалась, в конце концов, та ночь! И ведь она знала, знала это с самого начала, но не верила, обманывая себя день за днем, час за часом. Она просто не хотела верить, и вот теперь наступила расплата. Зачем только она так упорно цеплялась за свою надежду на чудо? Чуда не произошло, и ей осталось только горькое разочарование.
Джессика знала, что теперь она потеряла все. А какой уступчивой она была! С какой готовностью она отдавалась ласкам незнакомца! Должно быть, он потом долго хохотал над ее доверчивостью и наивностью.
Даже сейчас Джессика не могла постичь, что же все-таки с ней случилось тогда. Наверное, она выпила больше, чем следовало, — больше чем она могла себе позволить, — и не поняла этого, потому что как же иначе объяснить ту легкость, с которой она забыла о приличиях и благоразумии — качествах, которые воспитывала в себе годами? Скорее всего так оно и было, решила Джессика, ведь иначе она превращалась в старую деву с изуродованной психикой, которая, поддавшись гипнозу музыки и соблазненная атмосферой вседозволенности, падает в объятия первого же мужчины, который до нее дотронулся.
Боже! Страшно подумать, что это прикосновение, эти безумно-сладкие ласки и поцелуи — все было проделано с холодным расчетом. Наемный любовник… это было хуже всего. Ни страсти, ни желания, ни наслаждения. Ее использовали. Ее просто…
Даже мысленно Джессика не осмелилась произнести слово, которое в последнее время употреблялось так часто, что его уже почти перестали считать нецензурным. Джессика сама переносила его довольно спокойно, но никогда еще оно не казалось ей таким постыдным и грязным, как теперь. Подумать только, что это проделали с ней.
Дура! Какая же она дура! Но кто? Кто состряпал этот грязный сценарий, в котором ей была отведена главная роль?
Во что бы то ни стало Джессика должна была выяснить это. Она должна узнать, кто этот негодяй, этот сукин сын! Она найдет способ причинить ему такую же сильную боль, какую он причинил ей, и не пожалеет сил, чтобы уничтожить его, превратить в ничто, растоптать без жалости. А потом, глядя этому подлецу прямо в лицо, она объяснит ему, что никто не может делать с Джессикой Мередит все что угодно и надеяться уйти от возмездия. Кем бы ни был этот человек, как бы высоко ни стоял, он заплатит ей за все, заплатит полной мерой.
Джессика знала, что сделает это. Обязательно сделает, потому что только после этого она сможет жить дальше, чувствуя себя человеком, а не половой тряпкой, о которую кто-то вытер ноги и выбросил за ненадобностью.
Успокаиваясь, она глубоко вдохнула воздух и открыла глаза. Приняв решение, она сразу почувствовала себя лучше. Единственное, чего ей не хватало, это продуманного и четкого плана действий.
Сделав несколько нетвердых шагов, поскольку ноги еще плохо слушались ее, Джессика подобрала фотографию и конверт. Конверт она разве что не обнюхала, даже заглянула внутрь, но там не было ни письма, ни записки с инструкцией или угрозами. Решительно ничто не указывало на то, кто мог отправить ей фотографию и что этому подонку от нее надо.
Вместе с тем фотография сама по себе представляла угрозу, прозрачный намек на то, что может последовать. Джессика была уверена, что этот снимок не был единственным и что фотограф сделал еще несколько гораздо более пикантных кадров.
При мысли об этом у Джессики снова закружилась голова. Окажись этот подонок рядом, она бы не постеснялась сказать ему пару крепких словечек. И плевать ей на то, что она благовоспитанная леди! Эти шантажисты лучше понимают именно такой язык! Конечно, не годилось забывать о том, что Джессика смертельно устала от страха и тревог и хотела только одного — покоя. Покоя и безопасности любой ценой!
Она по горло сыта мужчинами, их самодовольной заносчивостью, снисходительной надменностью и непрекращающимися попытками попользоваться ею в свое удовольствие. Когда-то она решила попробовать сыграть по их правилам и посмотреть, что из этого получится. Один человек решил, что она — неисправимая дура, одержимая манией ходить по магазинам; другой не верил, что она вполне кредитоспособна и может сама отвечать по своим финансовым обязательствам; третий таскал ее по ресторанам, надеясь усыпить ее бдительность, чтобы за ее спиной повернуть все по-своему. Даже дед частенько разговаривал с нею так, словно Джессика была несмышленышем-подростком, которую еще рано отпускать во взрослую жизнь.
Свое расследование она решила начать с Рафаэля Кастеляра. Каким вежливым, каким воспитанным и сладкоречивым он был в их последнюю встречу. И каким двуличным! Ну что ж, любопытно будет посмотреть, как изменятся его манеры, когда она использует против него его же собственную тактику.
Кипя от злости, Джессика засунула в сумочку злополучный конверт и отыскала на своем столе листочек бумаги с названием отеля и номером комнаты Кастеляра. Сжимая его в руке, она выскочила из офиса и побежала к лифту. Джессика была так взвинчена, что, только оказавшись на улице, вспомнила, как не решилась открыть дверь и выглянуть в коридор из опасения, что человек, доставивший ей конверт, может оказаться где-то поблизости. Но никто ее не остановил, и она никого не встретила. Очевидно, ее мучитель покинул здание вместе с последними служащими.
Как и многие новоорлеанские отели, «Уэстин Кэнал» был обставлен массивной резной мебелью, имитирующей поздний викторианский стиль; стены вестибюля были увешаны внушительных размеров репродукциями известных полотен, а от фарфоровых ваз и статуэток просто рябило в глазах. Все, вместе взятое, производило впечатление вызывающе-безвкусной, бьющей в глаза роскоши, но Джессика едва обратила на это внимание. Долгий путь от Пойдраса до гостиницы нисколько не умалил ее решимости, и, войдя в отель, она прямиком направилась к украшенным затейливыми латунными накладками дверям лифта.
- Предыдущая
- 36/114
- Следующая
