Узник страсти - Блейк Дженнифер - Страница 31

• Предыдущая
• 31/93
• Следующая

– Я думала о Равеле Дюральде, – сказала она с напускной небрежностью в голосе. – Скажите мне, каким он вам кажется?

– Я всегда думала о нем как о самом несчастном молодом человеке.

Аня метнула в сторону мадам Розы удивленный взгляд.

– Несчастном?

– Каком же еще, если он вынужден был стать затворником по милости своего эгоистичного до безумия отца, человека, который выставлял на всеобщее обозрение свою крайне далекую от идеальной семейную родословную? Затем еще его мать, весьма чувствительная женщина слабого здоровья. Жизнь в подобной семье наложила на него тяжелейшие обязательства, которые только усилились, когда он убил своего лучшего друга. Я жалею его всем сердцем.

– Он убил Жана!

– Но ты ведь не думаешь, что он сделал это намеренно или что он не переживает это, может быть, даже еще тяжелее, чем ты? Он так долго пытался избавиться от этого, найти забвение в путешествиях, войне, азартных играх, женщинах. Это невозможно, и после стольких лет он, должно быть, уже понял это. Болезнь матери вынуждает его оставаться в Новом Орлеане. Он не может больше скитаться по миру, чтобы забыть о случившемся, он должен попытаться сделать это, находясь здесь, где он родился.

– Сначала Эмиль защищал его, теперь вы. Это кажется мне странным.

– Порядочные люди одного круга стремятся защищать друг друга и присущие им привычки от людей посторонних: пятно на репутации одного из креолов ложится на всех. Не думай, что Эмиль равнодушно относится к смерти своего брата или что он простил человека, который стал причиной его смерти. Не стану утверждать, что мсье Дюральд тот человек, с которым хотелось бы поддерживать знакомство, хотя есть многие, особенно среди americains, кто не видит ничего в этом предосудительного.

– Не является несколько смешным это подчеркивание происхождения креолов, учитывая, что Новый Орлеан был основан солдатами и авантюристами?

Мадам Роза пожала плечами.

– Не я устанавливаю правила, я лишь следую им. Пытаться изменить что-либо трудно, да и очень утомительно.

Этот ответ был по крайней мере честен. Именно так, насколько Аня могла вспомнить, мадам Роза всегда относилась к жизни. Она была щедра, терпима и бесконечно любезна, но существовала черта, которую она не стала бы переходить, черта, за которой становилась велика вероятность того, что усилия превысят ожидаемый результат. Она не была эгоистична, но и не была гедонисткой, она стремилась сохранить равновесие.

– По правде говоря, сейчас уже может быть слишком поздно. Мсье Дюральд – гордый человек, который много страдал. Чувство обиды, если не за себя, то за мать, было бы сейчас вполне естественным. Даже если креольское общество и приняло бы его сейчас, он мог бы совершенно справедливо презирать его.

Конечно, это было возможно, Равель был горд.

– А что же Муррей? Вы позволили бы ему обручиться с Селестиной, и это при том, что как американец он должен был бы быть даже менее респектабельным, чем мсье Дюральд?

– Слава богу, эта семья состоит не только из креолов, и я свободна принимать тех, кто приятен лично мне. Кроме того, если ты простишь мне эти слова, chere, будучи женой американца, я и сама в течение нескольких лет уже не являлась creme de la creme[17] . Я искупила свои грехи и вернула себе прежнюю репутацию, став вдовой! Забавно, не правда ли?

Их прерван шум остановившегося возле дома экипажа. Через несколько минут в комнату вошел Гаспар. Он отдал шляпу, тросточку и пелерину горничной и подошел к дамам своей элегантной, слегка семенящей походкой.

Он низко поклонился дамам, а затем, поправив полы фрака, сел возле мадам Розы. Произнеся все приличествующие случаю приветствия и комплименты, он перешел к вежливой и легкой беседе, которая требует большой искусности, но почти не требует мыслей.

Гаспар был облачен в черный фрак с шелковыми отворотами и пуговицами, обтянутыми шелком, и черные кашемировые брюки. Под фраком был серебристый муаровый жилет с вышитыми серебряными точками. На нем была накрахмаленная и отглаженная до сверкающего атласного блеска рубашка со стоячим воротничком, вокруг которого повязан двойным бантом серебристый шелковый галстук. Ботинки были из качественной кожи и с достаточно высокими каблуками, что добавляло их хозяину несколько сантиметров роста.

Гаспар всегда выглядел как совершенный образчик портновского искусства, так что Аня и Селестина часто обвиняли его в том, что он является тем самым мистером Приттибриджи[18] . Это имя было придумано редактором луизианского «Курьера» для вымышленного джентльмена, который представлял в газете новости о модной мужской одежде. Гаспар воспринимал эти поддразнивания как комплимент или же с присущим ему блестящим тактом делал вид, что он воспринимает их именно так. Он был таким добродушным, таким внимательным к удобствам и благополучию мадам Розы, таким готовым к развлечению и в то же время настолько неосознающим, что в нем самом есть черты, которые могут показаться смешными, но Аня не могла не любить его.

Через некоторые время к ним присоединилась Селестина, и они направились в столовую. Покончив с обедом, спустились к экипажу и поехали в «Сент-Чарльз Театр».

Дощатый настил, превращавший театр в бальный зал неделю назад, сейчас был убран, и театр снова принял свой прежний вид. Спектакль тянулся долго и, возможно, потому, что содержание пьесы было знакомо, казался неинтересным. Начальные сцены пьесы мало соответствовали таланту Шарлотты Кушман, так как состояли в основном из перечислений и уточнений деталей того, как, когда и почему Генрих VIII собирался избавиться от неугодной ему первой жены королевы Екатерины. Было забавно наблюдать за тем, как актер, игравший Генриха, напыщенно расхаживал по сцене и принимал важные позы, но самым большим развлечением было разглядывать в бинокль зрителей в ложах и предвкушать, как в антракте джентльмены начнут наносить визиты из одной ложи в другую. На довольно шумное прибытие Муррея в середине действия никто не обратил внимания.

Едва опустился занавес после первого действия и зажглись газовые лампы между ложами, как появился Эмиль Жиро. Младший брат Жана был в прекрасном настроении и казался восхищенным от того, что он смог нанести им визит и продемонстрировать дамам свою галантность. Они обсудили игру актеров и даже миролюбиво поспорили насчет таланта актера, игравшего кардинала Вулси. Аня и мадам Роза сочли его вполне приличным, тогда как Селестина и Эмиль нашли его игру скучной. Когда все захотели узнать мнение Гаспара, тот встал на сторону своей возлюбленной. Муррей же озабоченно хмурился, глядя, как молодой креол, завладев стулом позади Селестины, наклонился вперед и положил руку на спинку стула девушки. Он не смог даже сразу понять, о чем они спорят. Эмиль, будучи чутким молодым человеком, сразу же убрал руку и повернулся, чтобы поговорить с Аней.

Все сразу ощутили какую-то неловкость. Чтобы разрядить обстановку, Аня сказала:

– Каким эгоистом был Генрих! Постоянно восторженно и напыщенно говорит о наследнике престола, при этом убирая женщин одну за другой, приказывая их убить, и все это только за то, что, возможно, было его собственным недостатком.

– Но ведь у любовницы был от него сын, – возразил Муррей.

– Так она утверждала, но кто мог бы это подтвердить? Этот человек был просто одержим! Посмотрите на разбитые им сердца, не говоря уже о разрушенных жизнях и том вреде, который он нанес Англии, посеяв семена гражданской войны, Людей, подобных ему, нужно устранять любыми средствами.

– Свергать тиранов? – задумался Гаспар. – Но если вы не уничтожаете их, то они имеют привычку возвращаться, становясь еще хуже.

– Рассчитанное убийство там, где это необходимо, помогло бы многим избежать горя, – продолжала решительно настаивать Аня.

Мадам Роза сжала губы.

– А кто будет держать в руках клинок? Не станет ли он еще худшим тираном?

• Предыдущая
• 31/93
• Следующая