Стихотворения - Ахмадулина Белла Ахатовна - Страница 58

В подоле горы, в подоле горы

подольше гори, подольше гори...

А он говорит и на солнце горит,

и все это так не расскажется.

О сердце, немало ты примешь обид

и все же потом не раскаешься...

Михаил Квливидзе

Стихотворение с пропущенной строкой

Земля, он мертв. Себе его возьми.

Тебе одной принадлежит он ныне.

Как сеятели горестной весны,

хлопочут о цветах его родные.

Чем обернется мертвость мертвеца?

Цветком? Виденьем? Холодком по коже?

Живых людей усталые сердца

чего-то ждут от мертвых. Но чего же?

Какая связь меж теми, кто сейчас

лежит во тьме, насыщенной веками,

и теми, кто заплаканностью глаз

вникает в надпись на могильном камне?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что толку в наших помыслах умнейших?

Взывает к нам: - Не забывайте нас!

бессмертное тщеславие умерших.

Михаил Квливидзе

Песня

Я, как гора, угрюм. А ты горда,

как город, превзошедший города

красой и славой, светом и стеклом.

И вряд ли ты займешься пустяком

души моей. Сегодня, как всегда,

уходят из Тбилиси поезда.

Уходят годы. Бодрствует беда

в душе моей, которая тверда.

в своей привычке узнавать в луне

твое лицо, ниспосланное мне.

Но что луне невзрачная звезда!

Уходят из Тбилиси поезда!

Уходит жизнь - не ведаю куда.

Ты не умрешь. Ты будешь молода.

Вовеки оставайся весела.

Труд двух смертей возьму я на себя

О, не грусти в час сумерек, когда

уходят из Тбилиси поезда.

Михаил Квливидзе

* * *

Когда б я не любил тебя - угрюмым,

огромным бредом сердца и ума,

я б ждал тебя, и предавался думам,

н созерцал деревья и дома.

Я бы с родней досужей препирался,

и притворялся пьяницей в пивной,

и алгебра ночного преферанса

клубилась бы и висла надо мной.

Я полюбил бы тихие обеды

в кругу семьи, у скромного стола,

и развлекался скудостью беседы

и вялым звоном трезвого стекла...

Но я любил тебя, и эту муку

я не умел претерпевать один.

О, сколько раз в мою с тобой разлуку

я бедствие чужой души вводил.

Я целовал красу лица чужого,

в нем цвел зрачок - печальный, голубой,

провидящий величие ожога,

в мой разум привнесенного тобой.

Так длилось это тяжкое, большое,

безбожное чудачество любви...

Так я любил. И на лицо чужое

родные теки горечи легли.

Михаил Квливидзе

* * *

Я, человек, уехавший из Грузии,

боготворящий свой родимый край,

колена преклонив, просить берусь я:

дай, боже, мне уменья, силы дай

такое написать стихотворенье,

чтобы оно, над скалами звеня,

спасло бы не от смерти

от забвенья

на родине возлюбленной

меня!

Михаил Квливидзе

Посвящение

Ты - маленькая ростом. Я - высок.

Ты - весела, но я зато - печален.

На цыпочки ты встанешь - и висок

с моими поравняется плечами.

Вот так мы и встречаем каждый день,

и разница сближает нас глубоко...

О ты, моя коротенькая тень!

Я тень твоя, но павшая далеко.

Михаил Квливидзе

Бегство от тебя в мцхету

О, как дожди в то лето лили!

А я бежал от нас двоих.

Я помню мертвенные лики

старух молящихся,

до них

о, не было до них мне дела,

их вид меня не поражал.

Я помню лишь, как ты глядела,

как улыбалась... Я бежал!

И здесь, в старинной Мцхете вещей,

смеялся я, от солнца слеп,

но в этой клинописи вечной

твоей руки я видел след,

ты здесь играла, рисовала,

ты и тогда была умна

и камням этим раздавала

иероглифы и имена.

Гора лежала, словно буйвол,

так тяжела и высока,

у ног ее, в движенье буйном,

текла и падала река.

И ворот неба был распахнут,

и синевою обжигал,

и луг был заново распахан...

А я - все от тебя бежал!

Зеленые, как у рыбачки,

глаза мне виделись твои,

я словно в каменной рубашке

спасался от твоей любви.

Я помню плач и конский храп.

Как долго мной ты помыкала!

Я гордо превращался в храм,

но... это мне не помогало!

Михаил Квливидзе

* * *

Домик около моря. О, ты

только ты, только я в этом доме.

И невидимой формы цветы

ты приносишь и держишь в ладони.

И один только вид из окна

море, море вокруг без предела.

Спали мы. И его глубина

подступала и в окна глядела.

Мы бежали к нему по утрам,

и оно нас в себя принимало.

И текло по плечам, по рукам

и легко холодком пронимало.

Нас вода окружала, вода,

литься ей и вовек не пролиться.

И тогда знали мы и тогда,

что недолго все это продлится.

Все смешается: море, и ты,

вся печаль твоя, тайна, " прелесть,

и неведомой формы цветы,

н травы увядающей прелесть.

В каждом слове твоем соловьи

пели, крылышками трепетали..

Были губы твои солоны,

твои волосы низко спадали...

Снова море. И снова бела

кромка пены. И это извечно.

Ты была! В самом деле была

или нет! Это мне неизвестно.

Михаил Квливидзе

На смерть Э.Хемингуэя

Охотник непреклонный!

Целясь,

ученого ты был точней.

Весь мир оплакал драгоценность

последней точности твоей.

Михаил Квливидзе

Тийю

Чужой страны познал я речь,

и было в ней одно лишь слово,

одно - для проводов и встреч,

одно - для птиц и птицелова.

О Тийю! Этих двух слогов

достанет для "прощай" ;и "здравствуй",

в них - знак немилости, и зов,

п "не за что", и "благодарствуй"...

О Тийю! В слове том слегка

будто посвистывает что-то,

в нем явственны акцент стекла

разбитого

н птичья нота.

Чтоб "Тийю" молвить, по утрам

мы все протягивали губы.

Как в балагане - тарарам,

в том имени - звонки и трубы.

О слово "Тийю"! Им одним,

единственно знакомым словом,

прощался я с лицом твоим

и с берегом твоим сосновым.

Тийю! (Как голова седа!)

Тийю! (Не плачь, какая польза!)

Тийю! (Прощай!)

Тийю (Всегда!)

Как скоро все это... как поздно...

Тамаз Чиладзе

Солнечный зимний день

Вот паруса живая тень

зрачок прозревший осеняет,

и звон стоит, и зимний день

крахмалом праздничным сияет.

Проснуться, выйти на порог

и наблюдать, как в дни былые,