Моги и их могущества - Секацкий Александр Куприянович - Страница 12

Затем, пристально взглянув на меня, Фань улыбнулся:

– Ну давай, рискни. Дело ведь благородное, вдруг выгорит. Да и азарт нельзя терять впустую. Потом брякнешь мне в котельную, какой счет.

С блондинкой я познакомился самостоятельно, использовав на сей раз все навыки красноречия. И все-таки побывав в этот день в кафе.

Утром я заглянул к Фаню в котельную, он как раз был на смене и вновь в СП.

– Поздравляю, – сразу же сказал Фань, не давая мне рта раскрыть. – Много лапши пришлось повесить?

– Отборные макароны, – признался я, не теряя, однако, ощущения своего торжества.

Состояние приема имеет много разновидностей и стадий. То, о чем шла речь в предыдущем примере, относится к высокой стадии (т.е. далеко не сразу осваиваемой) и называется могами «СП-переноска». То есть при глубокой погруженности сохраняется возможность общения и внешняя непринужденность. Прогуливаясь по городу, подметая улицу и даже разговаривая, мог способен оставаться в СП, чутко реагируя на изменение общего настроя природы – «гаммы».

Все это входит в практику, недоступную немогам и даже стажерам. Но есть более чистые и элементарные практики, тоже входящие в СП, вполне доступные каждому, а кое-где специально культивируемые.

Вот, например, медитация – состояние тихого сосредоточенного размышления и интеллектуальной отрешенности, – она широко практикуется и вне могуществ.

Суть медитации прежде всего в устранении фона, сопровождающего обычно всякое бодрствующее сознание. Этот фон, или аналитический круговорот, состоит из непрерывно рождающихся, помимо нашего желания, мыслей, мыслишек и мыслят – которые приходится «мыслить», т.е. фактически испытывать, просто потому, что от квазипродуктов сознания некуда деться. Фоновая суета препятствует проявлению истинных возможностей разума, парализует волю. Медитация и представляет собой попытку избавиться от суеты, устранить шум сознания.

Тогда в тишине можно услышать много важного, куда более существенного, чем гонка сменяющих друг друга «мыслят». Медитация дает возможность расслышать зов из глубины (неслучайно в медитацию именно погружаются), оставляя позади всплески и бурление поверхности. Различные школы йоги, а также многие течения христианства и ислама, издавна культивирующие медитацию, достигли в ней хороших результатов.

Сами моги относятся к возможностям классической медитации довольно скептически и практикуют ее, в основном, в исторических экскурсах, а также в виде системы подготовительных упражнений для учеников и стажеров. Дело, видимо, в том, что достигаемая в медитации духовная сосредоточенность перекрывает слишком много каналов, и в этом смысле имеет мало общего с «состоянием приема», разве что схожесть первоначальной техники. Джер выразился примерно так: «Вместо того, чтобы закрыть щели и оставить ворота, они затыкают все подряд и оставляют только одну щель – да и то в подполье. Да еще дыру в крыше».

С точки зрения могов погруженность в медитацию дает возможность прислушаться к общему ритму ментальности (атману), но все звучание внутренней мелодии, формула собственной гармонии, остается нерасслышанной. И уж тем более не удается распознать скрытые голоса мира, в чем и должна состоять основная задача СП. Несколько ближе к состоянию приема подходит японская техника «моно-но-аварэ», т.е. умение «различать чары вещей». Знаменитое созерцание кончика сосновой иглы, умение реагировать на вещь не из-за ее нужности для человека, не с функциональной точки зрения, а ради нее самой, – все это входит составной частью в СП. В текстах Сэнъесю сказано: «Навык любования открывает истину. Полюбишь человека и получишь доступ в его сокровенное. Все вещи покрыты зеркальной поверхностью (симэй-иоко, темное зеркало); куда бы ты ни взглянул, везде увидишь себя. Поэтому – смотри долго, испытай нежность и терпение, тогда и покажется сама вещь, и о ней нельзя сказать: “похожа” и нельзя – “непохожа”, ведь сравнение – то, что между вещами, в пустоте, в темных зеркалах. Когда же вещь откроется тебе, ты сможешь своим взглядом заклинать ее, как факир заклинает змею, играя на своей дудочке».

Я помню, как мог Баврис, тогда еще стажер из Воронежа, рассматривал цветок. Это было на Елагином острове, он присел возле клумбы и долго смотрел на розу. Потом подставил ладонь, и на ладонь упал лепесток. Почему-то эта мелочь осталась в памяти. Сейчас Баврису принадлежит штук пять патентов по СП. Во многом благодаря Баврису, да еще Блюме, у Воронежского Могущества появился свой собственный стиль, т.е. техника (практика), которая не может быть усвоена в виде отдельных трюков. Питерские могущества сами не могли ее воспроизвести, и охтинцы уже пошли на обмен пакетами, остальные еще надеются расшифровать.

Конечно, возможности, которыми обладает сегодня мог в СП, несравненно шире, чем «моно-но-аварэ», но что-то общее осталось, какая-то примесь эстетизма, никогда, впрочем, не переходящая в сентиментальность.

По своей значимости СП идет для мога сразу после ОС. Достижение гармонии с миром, прослушивание его тайных частот имеет множество измерений, и не все они одинаково важны. Некоторые диапазоны, в том числе «любование», являются «делом вкуса», другие – частью повседневной практики могов.

Сюда относится диагностика, умение принимать и распознавать сигналы не только самих вещей как таковых, но и подлежащих слоев, или фундаментов. Мог диагностирует точки напряженности окружающего мира и зоны пустоты, провалы. Мог вычисляет (или предчувствует) место, где скрытая сущность подходит ближе всего к поверхности; это и есть диагноз.

Многие школы восточных единоборств имеют свою диагностику, тщательно изученную первыми могами и превзойденную впоследствии. Например, как нужно ударить по стопе кирпичей, чтобы расколоть именно девятый кирпич, или именно четвертый и шестой, все это видно из СП так же, как через подзорную трубу видно то, что без нее невидимо (неразличимо).

Мне запомнился один пример со стаканами. Само по себе это упражнение очень простое и распространенное, но воистину везде могут быть свои шедевры.

Дело было, опять-таки, в котельной у Фаня, на Васильевском. Я тогда заглянул к нему раньше обычного, мне как раз удалось раздобыть английский перевод «Двахри-сутры», которым Фань тогда интересовался. В котельной было несколько учеников, только недавно приступивших к занятиям, в прошлый раз Фань мне сказал, что собирается оставить не более трех человек («хочу еще Юрика взять в стажеры, способный парень, да и давно ему обещал»), и, видно, был какой-то «экзамен».

Поздоровавшись со мной, Фань взглянул на часы и сказал: «Так и быть. Даю еще шанс – тащите стаканы».

Ученики отправились по знакомому маршруту к автоматам с газводой, Фань поставил чайник (так я и не спросил ни разу, как называется это устройство, вроде запала, на котором операторы газовых котельных разогревают себе чай). Минут через пять ребята вернулись и принесли два десятка стаканов.

Взглянув на стаканы и взяв один из них, Фань сказал: «Показываю». Еще раз осмотрев стакан, он тюбиком губной помады провел на нем ломаную линию и поставил на стол. Затем, сняв с огня кипящий чайник, он плеснул кипятку в стакан, и тот раскололся точно по нарисованному контуру.

– Теперь давайте, выбирайте себе стаканы и рисуйте, потом я проверю. Не торопитесь.

Пока Фань листал книгу и слушал мое резюме, ученики сосредоточенно позвякивали стаканами. Помню, я еще поразился – как одинаково волнение абитуриентов – предстоит ли им сдавать органическую химию или черную магию... Воистину, во все века и времена...

Наконец, соискатели выбрали по стаканчику и нарисовали на них «линию фронта». Одна из работ Фаню понравилась – «Ну что ж, Леха, неплохо чувствуешь стеклышко, – давай, наливай». Обрадованный Леха полил стакан кипятком, и тот раскололся довольно близко к нарисованному контуру. Еще троих Фань похвалил, что сумели найти стаканы, которые все же лопнут от кипятка.

– Ну-ка, сотрите свои каракули и давайте сюда губнушку.