Пляска на бойне - Блок Лоуренс - Страница 26

• Предыдущая
• 26/64
• Следующая

— А иногда предпочел бы не вспоминать.

— Ну да. Дело в том, что с этим я не сразу покончил после того, как пришел в «А. А.». Когда я сильно пил, наш брак чуть совсем не развалился, но когда я почувствовал, что достал ногами дно, и завязал, у нас как-то все наладилось. Она тоже начала ходить в «А. А.» со своими проблемами, так мы и держались. Только у меня, знаешь ли, все время кто-то был на стороне.

— Я не знал.

— Нет? — Он подумал. — А, наверное, это было еще до того, как мы познакомились. Ну, до того, как ты бросил. Потому что через год-два я перестал валять дурака. Не то чтобы решил морально переродиться, нет. Просто как-то перестал, и все тут. Не знаю, может, стал опасаться за свое здоровье — тут как раз появился этот герпес, а потом СПИД, — только не думаю, чтобы это меня напугало. По-моему, просто потерял интерес. — Он отхлебнул глоток чая. — И вот теперь я попал в те девяносто процентов отца Фини, а она нет.

— Что ж, может быть, просто настала ее очередь. Погулять немного.

— Это уже не первый раз.

— Ах, вот оно что, — сказал я.

— Не могу понять, что я по этому поводу чувствую.

— А она знает, что ты знаешь?

— Кто знает, что она знает? Кто знает, что я сам знаю? Я просто хотел, чтобы все оставалось как есть, понимаешь? А так никогда не бывает.

— Знаю, — сказал я. — Вчера я был у Элейн, и она заговорила о том, что начинается на "ж".

— А что начинается на "ж" — «жопа»?

— Женитьба.

— Это то же самое, — сказал он. — Женишься — и окажешься в жопе. Она хочет замуж?

— Этого она не говорила. Сказала, что, если мы поженимся, она перестанет принимать клиентов.

— Клиентов?

— Мужиков.

— А, понял. Значит, у нее такое условие? Женись на мне, и я перестану?

— Нет, совсем не то. Просто теоретические рассуждения. А потом попросила прощения за то, что сказала это слово, и мы решили: пусть все остается как есть. —Я посмотрел в свою чашку так, как когда-то смотрел в стаканчик с виски. — Не знаю, возможно ли это. Мне кажется, когда два человека хотят, чтобы все оставалось как есть, — вот тут как раз и начинаются перемены.

— Что ж, — сказал он, — тебе остается только посмотреть, что будет.

— И жить день за днем, и не пить.

— Вот это мне нравится, — сказал он. — Звучит красиво.

Мы долго сидели, беседуя о всякой всячине. Я рассказал о делах, которыми занимаюсь, — официальном, которое мне никак не дается, и другом, которое не могу бросить. Мы поговорили о бейсболе и о том, как может сказаться на весенних тренировках локаут, устроенный владельцами стадионов. Поговорили о мальчишке из нашей группы, у которого были жуткие проблемы с наркотиками и алкоголем и который сорвался, продержавшись четыре месяца.

Около восьми он сказал:

— Вот что я, пожалуй, сегодня сделаю. Пойду-ка на какое-нибудь такое собрание, где не будет никого из знакомых. Я хочу поговорить на собрании обо всей этой истории с Бев, а тут никак не могу.

— Можешь.

— Могу, но не хочу. Я тут старожил. Не пью со времени всемирного потопа и не хочу, чтобы новички знали, что у меня не все так уж безмятежно. — Он усмехнулся. — Пойду куда-нибудь в центр и выговорюсь вволю — пусть видят, как у меня в голове все перепуталось к дьяволу. Кто знает, может, мне повезет и подвернется какая-нибудь девчонка, которой не хватает отеческой ласки.

— Хорошая идея, — сказал я. — Узнай, нет ли у нее сестры.

Сам я тоже отправился на собрание. В церкви Святого Павла по воскресеньям собраний не бывает, и я пошел в ту группу, что при больнице имени Рузвельта. Среди тех, кто там собрался, было немало больных из отделения детоксикации. Женщина, выступавшая в тот день, начала с героина, бросила после месячного лечения в Миннесоте и следующие пятнадцать лет посвятила пьянству. Теперь она не пила уже почти три года.

После того как она кончила, стали по очереди опрашивать присутствующих. Почти все назвали свое имя и этим ограничились. Я сначала хотел что-то сказать, хотя бы просто для того, чтобы она знала, как приятно было мне ее слушать и как я рад, что она бросила. Но когда очередь дошла до меня, я сказал всего лишь:

— Меня зовут Мэтт, я алкоголик. Сегодня я только послушаю.

После собрания я вернулся в отель. Никто ничего мне не передавал. Часа два я сидел у себя и читал. Кто-то дал мне книжку в бумажной обложке под названием «Справочник Ньюгейтской тюрьмы»[26] — описание всех преступлений, совершенных в Великобритании в семнадцатом и восемнадцатом веках. Она лежала у меня уже с месяц, и по вечерам я прочитывал по нескольку страниц перед сном.

Почти все в этой книжке было интересно, хотя некоторые дела были интереснее других. Время от времени, когда я ее читал, мне приходило в голову, насколько с тех пор ничего не изменилось. И тогда люди тоже убивали друг друга по любому поводу, а то и вообще без повода, любым способом, каким только могли, проявляя при этом всю доступную им изобретательность.

Иногда книга оказывалась хорошим противоядием против утренней газеты с ее ежедневной хроникой современных преступлений, наводящей тоску. Когда каждый день читаешь газету, легко прийти к выводу, что человечество никогда еще не опускалось до таких бездонных глубин падения, что весь мир катится к дьяволу и что там ему и место. Но потом, читая про этих мужчин и женщин, которые убивали друг друга за деньги или ради любви, я мог сказать себе, что мы все-таки не стали хуже, а были такими всегда.

Однако случались вечера, когда те же самые мысли приносили не облегчение, а отчаяние. Мы были такими всегда. Мы не становимся лучше, мы никогда не станем лучше. И если кто-то когда-то погиб за наши грехи, то он погиб понапрасну. У нас еще много грехов в запасе, их хватит до конца времен.

В тот вечер чтение не приободрило меня, и спать тоже не хотелось. Около полуночи я вышел прогуляться. Похолодало, с Гудзона дул резкий ветер. Я дошел до «Открытого Дома Грогана» — старого ирландского салуна, который принадлежит Мику, хотя лицензия и прочие бумаги выписаны на другого человека.

Там было почти пусто. Два одиноких пьяницы сидели поодаль друг от друга за стойкой — один пил пиво из бутылки, другой держал в руках кружку темного «гиннеса». За столиком у стены сидели два старика в длинных плащах, купленных не иначе как у старьевщика. По ту сторону стойки стоял Берк. Не дожидаясь моего вопроса, он сообщил, что Мика здесь весь вечер не было.

— Он может появиться в любое время, — сказал он, — но я его не жду.

Я заказал кока-колу и уселся за стойкой. По телевизору показывали программу какого-то кабельного канала, в которой старые черно-белые фильмы чередовались с рекламой. Сегодня там шел «Маленький Цезарь» с Эдвардом Дж. Робинсоном.

С полчаса я сидел и смотрел телевизор. Мик так и не появился, и вообще больше никто не пришел. Я допил свою кока-колу и пошел домой.

На полицейских в 20-м участке не произвело большого впечатления то, что я и сам когда-то служил в полиции. Впрочем, они держались вежливо и с удовольствием дали бы мне все материалы, касающиеся смерти Арнольда Левека. Тут была только одна проблема: они о нем никогда не слыхали.

— Я не знаю точной даты, — сказал я, — но это случилось где-то между девятнадцатым апреля и четвертым июня, скорее всего, в начале мая.

— Прошлого года?

— Да.

— Арнольд Левек? Скажите-ка еще раз по буквам, может, я неправильно записал. Я сказал и назвал еще адрес на Коламбус-авеню.

— Это здесь, на нашей территории. Сейчас узнаем, не слыхал ли кто про этого типа.

Но никто ничего не слыхал. Мы некоторое время ломали голову, что делать, потом полицейский, извинившись, снова вышел и вернулся смущенный.

— Арнольд Левек, — сказал он. — Белый, мужского пола, умер девятого мая. Множественные ножевые раны. Он у нас не зарегистрирован, потому что это не наш труп. Его убили по ту сторону Пятьдесят Девятой. Вам надо в Северно-Центральный участок, это на Западной Пятьдесят Четвертой.

• Предыдущая
• 26/64
• Следующая