Полярные моря - Блон Жорж - Страница 40
- Предыдущая
- 40/50
- Следующая
По мере приближения к полярной шапке паковый лед становился все плотнее, и плыть по разводьям было все труднее. Офицер, сидящий в дозорной бочке, наблюдал за льдами и указывал направление, чтобы „Вашингтон“ не попал в тупик. К счастью, самолеты не показывались.
Двигаясь по разводьям, мы достигли сплошных льдов, тянувшихся к северо-западу и юго-востоку. Они были непроходимы. Пришлось идти вдоль кромки на юго-восток. Наступило 5 июля. В тот же день мы встретили два других судна из PQ-17 и пошли дальше вместе.
Я забыл сказать, что все это время в трюмах „Вашингтона“ прибывала вода. Прямых попаданий бомб не было, но близкие от судна взрывы расшатали обшивку. Насосы работали, и вода прибывала медленно. В тот день капитан отдал приказ, который был выполнен без желания и вызвал кучу протестов.
Ему пришлось воспользоваться всей своей властью и даже обратиться за помощью к вооруженной охране. Вооруженная охрана состояла из артиллеристов ВМС, они находились на борту каждого судна. Вооруженная револьверами охрана вряд ли осмелилась бы стрелять в нас, к тому же то были в основном молокососы, и мы относились к ним с презрением. Но они окружили капитана, который отдал приказ, раздражавший нас, и мы знали, что его придется выполнить. Из-за чего разгорелся сыр-бор?
Мы везли триста или четыреста ящиков с тринитротолуолом. Запаянная алюминиевая упаковка была герметичной. Ящики стояли по правому борту, то есть со стороны юга, откуда чаще всего шли торпеды. Только идиот мог разместить их с этой стороны, но погрузка часто производилась в спешке, а эти ящики с тринитротолуолом принесли в последний момент, когда свободное место оставалось лишь на правом борту. Моряки протестовали, но рабочие арсенала заявили, что остальные суда были забиты ящиками со взрывчаткой и по левому, и по правому борту, и нам еще повезло, что на судно грузят только эти ящики. Короче говоря, они стояли по правому борту.
Капитан приказал перенести грузы из трюма С – ящики с тринитротолуолом – на левый борт, а грузы оттуда установить на правом борту. Я уже говорил, что все мы были в ярости: куда проще выкинуть тринитротолуол за борт! И в Мурманске, и в Архангельске русские не стали бы проверять накладные и конассаменты; они быстро разгружали суда, смешивая все грузы, и тут же набивали ими вагоны. Никто бы и внимания не обратил на отсутствие этих проклятых ящиков, а если бы кто и заметил, можно было бы сказать, что морская вода повредила упаковку, они начали дымиться и мы сбросили их в воду. Именно это пыталась втолковать капитану делегация от матросов, но, как я уже говорил, тот был глух к нашим пожеланиям, и пришлось подчиниться.
Мы еще не успели закончить разгрузку трюма С, как появились самолеты. Вначале один, потом десяток „Юнкерсов-88“. Каждый пикировал, сбрасывал бомбу, набирал высоту и снова пикировал на одно из трех судов. Заходы длились беспрерывно. Мы слышали взрывы, видели столбы воды вокруг нас, и вдруг я почувствовал, что палуба „Вашингтона“ наклонилась. Ребята бросились к спасательным шлюпкам. Их спустили на воду нормально. Речь идет о шлюпках по правому борту, ибо судно кренилось в ту сторону. Шлюпки левого борта оказались бесполезны, как часто бывает при кораблекрушении. Нам невероятно повезло: ни один из членов экипажа „Вашингтона“ не был ни ранен, ни убит. На других судах жертвы имелись. Все произошло быстро, за каких-то десять минут. Нас, моряков с „Вашингтона“, набилось сорок шесть человек в две шлюпки, и мы начали грести вдоль льдов. Все три судна затонули. На поверхности моря осталось шесть шлюпок.
Самолеты исчезли на юге, голубое солнечное небо было пустым и спокойным; слева невыносимо сверкали льды, справа расстилалась гладкая синь моря. Единственным звуком, нарушавшим полярное безмолвие, был скрип весел в уключинах. Помню, я подумал, что мы оказались вдалеке от всех, вроде исследователей прошлых времен, и сказал про себя: „Надо было быть чокнутым, чтобы идти сюда по своей воле“.
Мы спросили капитана, сколь долго нам придется грести вдоль кромки льдов. Он ответил, что мы, наверное, находимся южнее Новой Земли. К середине дня кромка льдов пошла к югу, и вскоре перед нами оказалось бесконечное ледяное поле, перерезанное редкими полыньями. Остальные четыре шлюпки подошли ближе, и капитаны стали совещаться между собой. Было решено грести на восток.
Офицеры потопленных судов рассчитали, что шлюпки находятся в 250–280 милях к западу от Новой Земли. Положение не вызывало особых опасений, поскольку в шлюпках имелось и большое количество провизии – пеммикан, порошковое молоко, сахар, галеты, сушеные фрукты и достаточный запас воды в герметичных емкостях, а также одеяла. Каждый надел свой водонепроницаемый костюм, который снимал, пока греб, а затем надевал вновь.
– Триста миль можно пройти за пять суток, – говорили все.
– А ведь еще не кончился этот поистине бесконечный день 5 июля! К концу дня нам встретился спасатель.
Сначала мы заметили на востоке дым, а затем на горизонте появилось судно. Наш капитан посмотрел в бинокль и крикнул: „Судно!“ Чуть позже выяснилось, что это – „Олопана“, одно из судов рассеявшегося конвоя PQ-17. Он принял SOS с наших трех судов и поспешил на помощь. Четыре шлюпки с других судов направились к нему, а мы поступили иначе.
Я не помню, кто заговорил первым, – уверен, что не я, – но все в шлюпке согласились с заговорившим. Увидев, что мы остановились и оживленно спорим, вторая шлюпка с „Вашингтона“ подошла ближе. Тот тип, что заварил все это, сказал, что будет безумием опять оказаться на судне из конвоя PQ-17. Он говорил, что это наилучший способ снова попасть под бомбы. Немцы тоже перехватили SOS и, считая, что наши друзья придут нам на помощь, пошлют новые самолеты. Можно лишь удивляться, что „Олопана“ добралась до нас, избежав атак с воздуха. Зачем подвергать себя новым опасностям на борту судна, лучше продолжать идти к Новой Земле на веслах, поскольку вряд ли немецкие самолеты будут рыскать над морем в поисках двух шлюпок. Ну а там можно осмотреться. Следовало переждать бурю, другими словами, дождаться, пока немцы забудут о конвое PQ-17. На Новой Земле может встретиться русское судно, которое и доставит нас в Архангельск.
На обеих шлюпках все пришли к согласию, но не обошлось без криков, ругани, угроз, резких слов.
Капитан и оба его помощника не стали нас убеждать, что нашим долгом было взойти на борт „Олопаны“. Обошлись и без угроз, что бросят нас, если мы откажемся покинуть шлюпки. Помню, некоторые ребята говорили, что останутся на Новой Земле до конца войны, будут жить „в лесах“ и никакой силой их не заставят ступить на палубу судна. Но они не знали, что такое Новая Земля.
„Олопана“ подобрала экипажи других шлюпок и подошла к нам. Ее капитан, не спускаясь с мостика, поговорил с нашим капитаном. Он крайне удивился, узнав о нашем решении остаться в шлюпках, а некоторые матросы, перегнувшись через борт, ругали нас. Наверное, кое-кто и усомнился, что мы в здравом уме, но промолчал.
После моих слов вы, по-видимому, сочли нас трусами, которые думали только о спасении своей шкуры. Но не забывайте: все мы были добровольцами, а многие из нас уже не раз проделали путь из Исландии в Мурманск и их не раз спасали с тонущих судов. А пока конвой PQ-17 не распался, все делали свое дело, даже во время воздушных и подводных атак. Но когда эскорт ушел, бросив беззащитные суда на произвол судьбы, нашему возмущению не было предела, и, конечно, это сказалось на нашем настроении. Да, мы думали о собственной шкуре, поскольку ВМС, покинув нас, нарушили контракт.
Короче говоря, „Олопана“ удалилась к югу, а мы снова стали грести на восток, сменяя друг друга на веслах. Так прошло трое суток. Время текло медленно, поскольку солнце не заходило за горизонт. В середине дня солнце сверкало на темно-синем небе, белый лед слепил глаза; к вечеру немного темнело, а лед розовел. Затем солнце поднималось, и все начиналось сначала. Мы больше молчали, только время от времени спрашивали капитана, сколько еще до Новой Земли. „Двое или трое суток“, – отвечал он. Ни голод, ни жажда, ни холод нас не мучили – у нас были водонепроницаемые одежды и одеяла. Мы терпели и вовсе не жалели, что не сели на „Олопану“. Иначе говоря, плыли в каком-то отупении.
- Предыдущая
- 40/50
- Следующая
