За гранью (СИ) - Механцев Борис - Страница 72

— Сколько же мы не виделись…

— Я уж чуть и надежду не потерял…

— Чертяка! Ты как камень сохранил?

— Сам такой! А ты?

— Ну, как ты?

— А ты?

— Стоп, — первым в себя пришел Мирон. — Давай-ка по порядку, а то так ничего понять невозможно. Это твой спутник?

Он кивнул на подошедшего из темноты Сережку. Тот потеряно стоял на границе света и тьмы, переводя взгляд на собравшихся у костра и не зная, что делать дальше. Автомат мальчишка притащил с собой, повесив за спину стволом вниз, так, что брезентовый ремень наискосок перечеркивал фигуру от правого плеча вниз.

— Ага. Вот, знакомьтесь, это — Сережка.

— Замечательно. Я — Мирон Павлинович, старый друг Балиса, правда, не видел этого типа целых двадцать три года.

— Меня зовут Наромарт…

— Анна-Селена фон Стерлинг. Можно — просто Анна, — улыбнулась девчонка одних лет с Сережкой.

— Женя, — недовольно буркнул мальчишка, видимо, происходящее у костра ему чем-то не нравилось.

— Еще должен быть Саша, мой проводник, — добавил Мирон, — он посуду мыть пошел.

— Уже вернулся, — Саша подсел к костру, поставив рядом чистые плошки. — Нас становится все больше?

— Сам говорил: случайных встреч на Дороге не бывает, — довольно улыбнулся Мирон.

— Так, Серёжка, давай-ка мне автомат и начинай ужинать, — Балис пришел на помощь вконец растерявшемуся мальчику. Взяв оружие, Гаяускас сразу отсоединил рожок, привычно произвел "контрольный выстрел" в воздух — для гарантии, что в стволе случайно не осталось патрона, и положил «калаш» справа от себя. Повернулся к старому другу: — В котелке, как я понимаю, чай?

— Еще какой, — усмехнулся Нижниченко. — Давай, налью.

— Слушай, а почему ты сказал, что не видел меня двадцать три года? — принимая из рук Мирона кружку с горячей жидкостью, поинтересовался Гаяускас. — Все-таки девяносто два минус семьдесят шесть будет только шестнадцать.

— Какие девяносто два? Сейчас какой год?

— Девяносто второй, август месяц, а что?

— Та-ак, — Мирон почесал в затылке, — что ж, понятно, чего это ты так молодо выглядишь.

— Да я вроде нормально выгляжу, это ты что-то рано седеть начал…

— Видишь ли, Балис, думай что хочешь, но я уверен, что сейчас — осень тысяча девятьсот девяносто девятого года. И мне, соответственно, тридцать шесть с половиной лет…

— Вот это да…

— Ничего необычного, — вмешался в разговор Наромарт, — Дорога — очень своеобразное место, и время здесь ведет себя не так, как в большинстве обитаемых миров.

— Вообще-то да, — согласился Мирон, — вот Саша вообще здесь со времен Гражданской войны обосновался, а для него прошел только год.

— Так, — Балис сделал крупный глоток. — Похоже, единственный способ не сойти с ума — это ничему не удивляться. А может, меня все-таки убили?

— Для мертвеца у вас отличный аппетит, — пошутил человек в черном. — Да и спать, наверное, хочется?

— Ага, — честно признался морпех. — Устал здорово, мы с Сережкой сегодня километров пятнадцать, наверное, по такой жарище отмахали. Только вот сначала все же хотел бы узнать, почему в Севастополе я потом не мог найти Мирона Павлиновича Нижниченко?

— А когда ты искал?

— В восемьдесят девятом, когда в Севастополь перевели.

— И сколько ты там служил? — Мирон был почти уверен в результате своего расспроса, но дело надо было довести до конца.

— С февраля восемьдесят девятого до сентября девяносто первого — пока с Флота не попросили после "путча", — Гаяускас не преминул произнести последнее слово особенным ядовитым тоном, давая понять свое отношение к действу августа тысяча девятьсот девяносто первого года.

Мирон устало кивнул: все сложилось так, как он ожидал.

— Знаешь, Балис, в августе-сентябре девяносто первого я по долгу службы проверял личные дела офицеров Черноморского Флота — именно в связи с "путчем", — он точно скопировал интонацию морпеха, полностью соглашаясь с его оценкой тех событий. — Разумеется, работал не я один, но, поверь, списки я просматривал не один раз. Так вот, фамилии Гаяускас в списках не было. Вообще. И среди офицеров бригады морской пехоты в частности.

Балис недоуменно уставился на собеседника.

— Этого не может быть… Или уже кто-то успел меня вычеркнуть?

— А мне кажется, дело в другом, — вмешался в разговор Наромарт. — Давайте попробуем уточнить прошлое вашего мира. Хотя бы за последние лет сто. Вы, Мирон, называете даты, а Вы, Балис, говорите, что они значат.

— Зачем?

— Потом объясню… Давайте.

— Хорошо, — Мирон несколько недоуменно пожал плечами. — Седьмое ноября семнадцатого года.

— Великая Октябрьская социалистическая революция.

Сашка, было, хотел сообщить свою оценку названному событию, но не стал.

— Девятое мая сорок пятого года.

— День Победы.

— Двенадцатое апреля шестьдесят первого.

— Полет Гагарина в космос.

— Очень хорошо, продолжайте. Поближе ко времени вашего перехода.

— Девятнадцатое августа девяносто первого.

— Неудачная попытка ГКЧП[35] отстранить Горбачева от власти.

— Почему это — неудачная, — вдруг вступил в разговор Женька, — Горбачева же отстранили.

Все взрослые повернулись к нему.

— Как — отстранили? — сдерживая дыхание, произнес Мирон.

— Ну, — замялся подросток, — я историю вообще-то не очень хорошо знаю…

Этой паузы Нижниченко хватило, чтобы прийти в себя.

— Так, а ты из какого года… ушел.

— Из две тысячи первого.

"Ого", — подумалось Мирону, — "надо будет при случае порасспросить парня про светлое будущее".

— Хорошо, Горбачева отстранили, а что было дальше? Ну, не по истории, так хоть к двухтысячному году.

— Что было, что было… Был СССР, стал ФСНР — Федеративный Союз Независимых Республик. Россия, Украина, Белоруссия, Абхазия, Уральская республика, Приднестровская республика.

Теперь и Сережку проняло. Он оторвался от еды, уставившись на говорящего широко раскрытыми глазами.

— А Уральская республика это что, Сибирь?

— Нет, в Советском Союзе это была, кажется, часть Казахстана.