Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ) - Шепелев Алексей А. - Страница 89

— Боюсь, что простая молитва его жизни не сохранит, — огорченно заметил Огустин, кивая на Гария Раэлия. — Слишком много он потерял крови. Потребуется нечто большее.

— Я согласен с тобой, почтенный отец, но сегодня я не смогу ничем ему помочь, слишком много сил я уже потратил. А до завтрашнего рассвета он вряд ли дотянет.

Изонист огорченно кивнул.

— Наши силы не беспредельны. Я вижу, что и тебе знакомы тревоги и сомнения военного целителя.

— Знакомы. Мне не раз приходилось быть лекарем на поле боя сразу после сражений.

— И как же ты поступал?

— У того народа, среди которого я вырос, принято было спасать жизнь большему числу своих раненых, а потом — большему числу пленных воинов противника.

— Что ж, наши мысли идут соседними дорогами, как и должно быть. Хотя жизни почтенных Йеми и Битого ничего не угрожает, я бы мог существенно поспособствовать выздоровлению одного из них. Но этот человек нуждается в помощи больше.

— Я согласен с тобой, почтеннейший. Возможно, оставшихся у меня сил хватит, дабы помочь Йеми и Битому.

— Так помоги. А я пока помолюсь Иссону об этом несчастном.

Огустин присел над впавшим в бессознательное состояние легионером и положил руку на его лоб. Наромарт направился к Йеми, которого Мирон и Балис уже уложили на носилки.

— Давайте отнесем его в нашу хижину. Я помолюсь об исцелении и, думаю, смогу ему помочь.

— А что делает старик с этими легионерами? Неужто лечит? — поинтересовался Мирон.

— Именно.

— Они пришли сюда, чтобы убить его.

— Думаешь, он этого не понимает?

— Но тогда для чего?

— Он делает это "не для того, чтобы", а "потому, что".

Мирон замолчал. Только такое парадоксальное объяснение вносило хоть какую-то ясность в поведение изониста.

Переложив кагманца на тюфяк в хижине, Мирон и Балис перенесли затем туда же и Битого. Изонист был словно в забытьи или трансе и даже не заметил, как его перекладывали на носилки, несли и уложили на тюфяк. Наромарт присев над ранеными тихонько молился. Не желая ему мешать, люди вышли из хижины.

— Как думаешь, поможет? — с некоторым сомнением в голосе спросил Нижниченко.

— В это трудно поверить, но если тебя за два дня на ноги подняли, то Йеми и Битый, я полагаю, встанут ещё быстрее. Наромарт говорил, что кости срастаются медленнее всего.

Огустин, завершив молитвы над солдатами, тяжело поднялся на ноги и усталой походкой подошел к обитателям убежища.

— Все раненые потеряли много крови. Жить они будут, но оправятся от ранений не быстро. Хорошо бы их напоить крепким мясным бульоном, очень полезны мозговые кости. Ради такого дела надо зарезать одну из наших овец. Обычно этим занимался Битый, но он тоже ранен. Вы сможете?

— Вообще-то этим нам заниматься как-то не приходилось, — ответил Мирон. Балис подтверждающе кивнул.

— Тогда я поручу это кому-нибудь из солдат. Кстати, беглеца принесли. Он мертв.

Гаяускас пожал плечами: по его мнению, обсуждать тут было нечего.

— Скажите, что вы намерены делать дальше? — поинтересовался Нижниченко.

Изонист непонимающе посмотрел на гостя из дальних земель.

— Раз сюда пришли солдаты — значит, расположение приюта стало известно властям. Жить спокойно нам не дадут. Поэтому, мы уйдем отсюда сразу, как только сможем. Вам тоже придется уйти. Мне очень жаль, но больше помочь вам мы ничем не сможем.

— Вы и так помогли нам больше, чем мы смели рассчитывать, — искренне ответил Нижниченко. — Вопрос в другом: как быстро мы сможем покинуть это небезопасное место.

— Лучше спросить об этом Наромарта, его способности целителя воистину велики.

— Непременно, но сейчас он занят: молится над Битым и Йеми, и мы не стали ему мешать.

— Я могу только предположить, что Битый завтра будет в состоянии выйти в путь, хотя идти придется медленнее и пройти мы сможем не так уж и много. Что же касается Йеми… даже не знаю. Возможно, что и его Наромарт завтра поднимет на ноги. Если нет, то послезавтра утром он оправится от ран, это совершенно точно. Мы сможем выйти отсюда на рассвете.

— Значит, два дня… Вы не боитесь, что за это время сюда нагрянут новые враги? — задал беспокоящий его вопрос Мирон.

— Нет, это совершенно невозможно. От предгорий до этого места пешим маршем никак не меньше суток пути, да и то, если прекрасно знать горные тропы. А ведь до предгорий надо ещё добраться. Но, самое главное, надо узнать, что здесь произошло.

— А не может быть такого, что против вас были высланы сразу два отряда? Мы победили один, но вот-вот подойдет второй?

— Я не военный человек, но мне кажется, что такой поступок был бы глупым и бессмысленным.

— Мне тоже так кажется, но всё же… Я бы хотел допросить наших пленных. Кстати, что вы намерены делать с ними?

— Пожалуйста, допрашивай. А намерения мои просты: они смогут покинуть это место спустя некоторое время после нашего ухода.

— Вы хотите их отпустить?

Старый изонист снова удивленно поглядел на Нижниченко. На этот раз — не только удивленно, но и осуждающе.

— Разве я могу поступить с ними по-иному?

— Но объясните, почему?

— Во имя человеколюбия.

— И всё?

— Не надо говорить лишних слов, Мирон. Я уже сказал, что я — не военный человек, но понимаю, что выбор прост: либо отпустить их, либо убить. Третьего не дано. Иссон учит, что пленных надо щадить, если есть хоть малейшая возможность это сделать. Такая возможность у нас есть, значит, они получат жизнь и свободу. Возможно, хотя бы один из них поймет, что нельзя убивать беззащитных и невиновных. А может, это поймет его ребенок. Да хоть случайный бродяга, которому кто-нибудь из них расскажет в харчевне за кружкой пшеничного пива или кислого вина эту историю. Неважно.

— А если не поймет никто?

— Мирон, неужели ты настолько не веришь в добро? — священник особенно выделил голосом слово "настолько". — Не назвал бы ты безумцем того пахаря, который сеет зерно, приговаривая при этом: "Зерно плохое, ничего не взойдет". Не сказал бы ты ему: "Возьми хорошее зерно, и не трать зря своего времени"?

— Но если зерно хорошо, вот только плохая земля?

— Полно, Мирон. И на камнях растут деревья…

Генерал отошел от священника в глубокой задумчивости. Машинально направился в свою хижину, чуть не столкнувшись при этом с Наромартом.

— Кстати… Что с нашими ранеными?

— Лучше, чем мне показалось вначале. Полагаю, Битый уже к вечеру будет здоров, у него просто потрясающие способности к восстановлению сил. Ну а Йеми, если боги будут к нам милостивы, поднимем на ноги завтра утром.

— Надо обсудить, что делать дальше, а без Йеми, сам понимаешь, легко принять неверное решение. Он хоть говорить сегодня сможет?

Эльф задумчиво потеребил рукой подбородок. Совсем как человек.

— Вообще-то сейчас ему больше всего нужен покой. Самое лучшее — крепкий сон. Но ты прав, отсюда нам придется скоро уходить… Может, имеет смысл обсудить это дело вечером, когда Йеми хоть немного отдохнёт?

— Вечером — так вечером, — согласился Мирон.

С точки зрения земного оперативного военного искусства конца двадцатого века это было вопиюще бессмысленной потерей времени, но он чувствовал, что ничего страшного и непоправимого из-за этой задержки не произойдет. Ощущениям своим Мирон привык доверять. К тому же, было уже не ощущение, а твердая уверенность, что на то, чтобы переключить внимание Наромарта или Огустина на организацию обороны убежища от новых возможных атак, допрос пленных с целью выяснения тактических и стратегических замыслов врага, а так же на подготовку эвакуации, придется потратить просто бешеные усилия. А вот отдача виделась весьма сомнительной. Черного эльфа ещё, пожалуй, можно было убедить сменить приоритеты, а вот Огустин, похоже, непрошибаем. Разве что появление из леса новых штурмующих отрядов было способно заставить его отвлечься от мыслей о том, как исцелить всех раненых в битве.

День проходил в тягучих и нудных бытовых заботах. Солдаты зарезали и освежевали овцу и под присмотром и руководством Огустина сварили в здоровенном котле прямо посреди двора гороховый суп с бараниной. И раненые и здоровые наелись до отвала, осталось ещё и на ужин. Всех раненым Огустин, кроме того, заставил выпить по чаше местного красного вина, якобы, полезного в случае кровопотери.