Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ) - Шепелев Алексей А. - Страница 102

— Всё! Вылезайте! — крикнул сверху Вен.

С борта корабля скинули верёвочную лестницу. Один за другим юные гладиаторы полезли наверх. На палубе их уже ожидали принесённые слугами купца закопченный котёл, над которым клубился парок, и большой каравай хлеба. Рядом горкой лежали деревянные ложки. А вот стражникам и Вену, к Серёжкиному удивлению, еды почему-то не принесли. Мелькнула мысль, что они тоже будут есть из этого котла, но тут же и пропала: не по чину вольным господам делить еду с рабами. Это Суворов ел с солдатами из одного котелка. Так то — Суворов.

Торопливо повязав набедренники, даже не обуваясь, мокрые, ребята тесно рассаживались вокруг котла, разбирая ложки, отламывая ломти от каравая. В школе гладиаторам давали маленькие жесткие хлебцы, напоминавшие Серёжке ржаные лепёшки по девять копеек, которые он иногда покупал в Тирасполе. Не то, чтобы очень вкусные, но забавные, с коркой разделённой на ромбики так, что можно было отламывать кусочки, словно плитки у шоколадки. А здесь, в порту, каравай был хоть и мягкий, но какой-то клейкий, плохо пропеченный. И вкус у него был, конечно, не так как у привычного Серёжке хлеба. Ни с чёрным не сравнить, ни с серым. А уж о белых булках и говорить не приходится, правда, и дома мальчишка их ел далеко не каждый день.

Серёжке вдруг ужасно захотелось белого хлеба. Лучше всего — рожок или, как его ещё называют, рогалик. Мальчишка прямо увидел его перед собой: похожий на молодой месяц, с блестящей, словно лакированной, хрусткой корочкой, и нежной белой мякотью. Просто объедение. Когда их привозили в булочную, Серёжка вылезал из кожи, но обязательно находил лишний гривенник на два рожка: Иришке и себе.

— Эй, Шустрёнок, не спи, голодным останешься, — вернул его к реальности голос Ринка.

Ну вот, пока он грезил, ребята уже во всю хлебали суп. Обжигались, дули на ложки, но торопливо глотали горячую жижу. Потянулся к котлу и Серёжка. В ноздри ударил восхитительный аромат рыбной ухи.

— Баклан, который прилетает поздно, пролетает мимо, — ехидно прокомментировал Морон.

"Сам ты злобный баклан", — подумал Серёжка, но отвечать не стал. И так было понятно, что подросток бесится от бессилия. Ну и пусть дальше злится, его проблемы. Было видно, что в своей неприязни к новичку Морон одинок.

На вкус суп оказалась очень даже хорош. Конечно, мама варила лучше, даже сравнивать смешно. Но в пионерлагере, пожалуй, было не так вкусно. Правда, там в супе была ещё и картошка, а здесь — только ярко-оранжевые кружки моркови, да какие-то серые волокнистые стебли, нарезанные крупными кусками. На всякий случай Серёжка в очередной раз запустил ложку поглубже ко дну, и, как оказалось, не зря: поймал пусть не картошку, зато изрядно пшена. Тоже сытно.

Еды хватило на всех. Не только супа, но и хлеба, и пшена, и белой, рассыпчатой, но костистой рыбы. Во всяком случае, Серёжка наелся до отвала, да и остальные ребята, похоже, тоже. "Тяжело будет теперь мешки ворочать", — подумал мальчишка, и впервые в жизни признал, что тихий час после обеда — не такая уж и дурная выдумка. Но, как оказалось, придумали его не только на Земле. Закончив еду, ребята отходили в дальний угол палубы и, словно дачники, разлеглись на досках на горячем солнышке. Серёжка, не очень понимая такую вольность, тоже прилёг: лучше не выделяться.

Слуги купца забрали опустевший котёлок и утварь, и пошли прочь с корабля. Вместе с ними ушли Вен и один из стражников. Второй стражник присел возле сходен, вполглаза наблюдая за юными рабами.

— А чего это они пошли? — поинтересовался Серёжка, поднимаясь на локте.

— Как — чего? Им тоже жрать надо, вот и пошли, — разъяснил Лаус. — А мы пока отдыхаем. Всё равно сразу после еды тяжести таскать нельзя, а то кишки в пузе завернутся и сдохнешь.

Про что-то такое Серёжка слышал, но не верил. Как выяснилось, не верил не только он один.

— Болтают это, — убеждённо заявил Ринк. — Мне отец рассказывал, на шахте раз обвал был. Они только обед съели — а тут обвал. Двоих завалило. Ну, бросили всё и принялись откапывать. Не ждать же, пока время пройдёт, правильно? А это, между прочим, потруднее, чем суда разгружать. И ни у кого ничего не было.

— Про шахты это ты у нас знаешь, — не стал спорить Лаус. — А только доктор не из доброты душевной нам передышку даёт.

— Это верно, — согласился Данни, — дождёшься от него доброты, как снега посреди лета.

— А нам, — Лаус хрустко потянулся всем телом, — сейчас всё едино, ради чего, лишь бы отдохнуть.

Серёжка согласно кивнул взлохмаченной головой: такую позицию он разделял целиком и полностью.

— Ты вот лучше скажи, Шустрёнок, ты ещё что-нибудь такое делать умеешь?

— Какое — такое?

— Ну… — вожак на мгновение задумался. — Необычное. Чего другие не умеют.

— У нас в деревне многие ребята так прыгают.

— А здесь — нет. Вот Данни — у моря вырос, а так красиво прыгнуть не может. Верно?

— У нас в Лайвере берег низкий. Ни скал, ни обрывов, — недовольно проворчал подросток.

Морон саркастически хмыкнул, но на него никто внимания не обратил.

— Может, ты ещё какие представления умеешь делать? — не отставал Лаус.

— Да какие представления? — Серёжка перевернулся на живот, оперся обоими локтями на палубу и положил подбородок на ладони.

— Ну, по канату ходить, жонглировать…

— Не, не умею.

— Огонь глотать…

— Скажи уж сразу — меч, — усмехнулся мальчишка, вспомнив виденные по телевизору цирковые номера. — Не ем ни того, ни другого. И фокусов показывать не умею.

Вообще-то фокусы показывать он как раз умел. Но только с картами, а где здесь взять карточную колоду?

— Зато акробатика у тебя хорошо получается, — похвалил Биньниг.

— Разве это хорошо? — честно оценил себя Серёжка. В гимнастической секции он, наверное, был бы худшим. Но в этом мире для всего существовали свои мерки.

— Очень даже хорошо, — упорствовал подросток. — Тебя, наверное, Вен будет учить на руках ходить.

Мальчишка усмехнулся.

— А зачем учить? Это я как раз умею.

— Честно?

— Я что, врал когда-то? — обиделся Серёжка.

— Вечером покажешь?

— Да хоть сейчас.

— Сейчас не нужно, — охладил его порыв Лаус. — Нам ещё работать и работать. Силы береги. Лучше вечером.

Мальчишка смутился. Наверное, некрасиво было хвастаться своим умением перед усталыми ребятами. Ему-то работа досталась самая лёгкая. Правда он младше, и мышцы у него после вчерашнего болели. В смысле, с утра болели. А сейчас боли почти не чувствовалось. Втянувшись в работу, Серёжка как-то совсем забыл о ней, а она словно обиделась и ушла. Так, осталось какое-то слабое неприятное ощущение, не более того.

Разговор сам собой увял. Серёжка, чтобы ненароком не обгореть, перевернулся на спину, закинул за голову руки и зажмурил глаза. Можно было представить себе, что ты дома, лежишь и загораешь, например, на крыше сарая.

Зимой Тошка какую-то книгу прочёл, там один мальчишка загорать ещё ранней весной начал. Ещё снег не везде стаял, а он на крышу сарая — и загорать. Дерево-то быстрее земли прогревается. К началу лета был уже коричневым.

Ну а они, спрашивается, чем хуже? Вот и стали в этом году друзья ещё в солнечные апрельские деньки шастать то в Серёжкин, то в Тошкин огород. Получилось как нельзя лучше: и тайну сохранили, и загорели на славу. На Первомай папа удивлялся: "Что-то быстро на тебя, Серёга, в этом году загар липнет!"

— Вставай! За работу!

По умению появляться в самое ненужное время Вен, наверное, себе равных не имел во всём этом мире. Пришлось вырваться из плена воспоминаний и снова ворочать тяжёлые бочки. На этот раз в паре с Тино. Потом Тино сменил Морон, а того — Кау. Рыжий повёл себя немного странно: сначала всё время смотрел куда-то в сторону, а потом, когда они спустили бочку вниз и катили её по пирсу, вдруг спросил:

— Слышь, Шустрик, а ты правда на меня больше не злишься?

— За навоз? — уточнил Серёжка.

— Ага, — смущённо подтвердил Кау.