Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ) - Шепелев Алексей А. - Страница 58

В качестве окончания фразы, разумеется, полагались длинноногие мулатки, но, во-первых, слова «мулатки» в имперском языке почему-то не имелось, а, во-вторых, взгляд Балиса упал на Анну-Селену. Всё-таки, при ребёнке стоило вести себя поскромнее.

— Об этом я не мечтаю, — серьёзно ответил Йеми, — но скалы…

Гаяускас снова пожал плечами.

— Бастен — отличный моряк, и команда у него — что надо.

— Я знаю, у него превосходная репутация.

— Тогда чего ты хочешь ещё? Нам остаётся только не мешать капитану сделать своё дело. Больше помочь ему мы ни чем не можем.

— Можем, — решительно вмешался в разговор благородный сет. — Я предлагаю вознести усердную молитву Иссону об избавлении от опасности.

Балис устало присел на свою постель, всем видом давая понять, что молитвы — не по его части. Олус обвёл спутников растерянным взглядом.

— Начнём молитву, — решительно поддержал сета кагманец. — А остальные присоединятся к нам, если пожелают. Наромарт?

— Я не перестаю возносить молитвы с самого утра, с того момента, когда Балис объяснил серьёзность нашего положения. А сейчас, конечно, готов присоединится к общей молитве.

Изонисты и эльф могли говорить о милости бога, Балис — о высоком профессионализме команды, но, так или иначе, дромон счастливо обошел скалы и мели и нашел пристанище в лагуне острова Люнго. Бросив якорь, Бастен наконец-то позволил себе и команде расслабиться. Не прошло и четверти часа, как за Балисом явился посыльный матрос: капитан пригласил непосредственно поучаствовавшего в спасении корабля ольмарца согреться порцией "жжёного вина".

Гаяускас отнёсся к предложению немного скептически: до сих пор в этом мире ему попадалось только пиво и лёгкое вино, отставной капитан был уверен, что более крепкие напитки здесь неизвестны. Оказалось, ещё как известны. Пригубив содержимое бронзовой чашки, отставной морпех с удивлением узнал вкус коньяка. Конечно, не элитного французского, даже не любимого отцом «Арарата», но всё равно — вполне выдержанного и качественного коньяка, а не какого-нибудь клопомора с красочной этикеткой времён поздней Перестройки. Выпивка в такой ситуации была как нельзя кстати, разумеется, в правильной дозе, той, что согревает и бодрит, а не делает человека неспособным к дальнейшему труду. А вот за тем, чтобы дозу никто не превысил, капитан Бастен наблюдал самолично.

Приглашение Гаяускаса выглядело чем-то вроде признания «своим»: как бы то ни было, но именно он первым разглядел спасительный остров в мутной мгле. Балис лицом в грязь не ударил, с убедительной откровенностью рассказав всему кубрику, что его бы воля — ни в жизнь бы не сменял море на сушу, а судно — на лошадь. Но долг есть долг, а почтенный Йеми — не просто известный от Итлены до Альбены купец, но и давний друг семьи. И, если уж ему так приспичило отправиться в эту самую незнакомую Толу, то бросить его было никак не возможно. Зачем в Толу? А имп его знают, зачем. Можно подумать, когда капитан отдаёт команду поворачивать румпель, то всегда всем объясняет, зачем и почему. Дело матроса маленькое — верти, да помалкивай.

И у команды и у Бастена такая жизненная позиция вызвала полное понимание. Получив полную меру сочувствия и поддержки, Гаяускас покинул кубрик с окончательно узаконенным и обмытым статусом своего человека.

Разумеется, в каюте Мирон не смог удержаться от расспросов, а после расспросов — и от резюме:

— То, что ты им так понравился, для нас очень полезно. Как знать, может услуги капитана или кого-нибудь из команды нам понадобятся и после прибытия в город.

— Очень даже могут пригодиться, — поддержал Йеми.

— Вот… Так что, сегодняшний день, не смотря на шторм, надо признать крайне удачным. Можно сказать, на пустом месте, мы заполучили себе очень ценных союзников. Очень хороший день…

Суеверным человеком Мирон Павлинович Нижниченко никогда не был, но три часа спустя он чувствовал себя крайне неуютно: получалось, что накликал беду.

И ведь ничего беды не предвещало. Кончился дождь, мало-помалу стихал ветер. Дромон мерно покачивался на спокойных водах лагуны. Йеми поинтересовался у капитана, когда корабль продолжит путь в Толу, на что Бастен ответил, что только утром. Новость путешественников не обрадовала, но все понимали, что капитан абсолютно прав: шторм ещё не окончился, и попытка поспешить могла обернуться большими неприятностями. Приходилось ждать.

А пока, отводя душу за поведенный в каюте день, пассажиры высыпали на палубу, включая даже вампирят и вейту. Сашка не преминул искупаться, благо корабль стоял на месте, и не надо было тащиться за ним на канате. Компанию ему составил лишь Йеми: Балис посчитал, что за день он вымок уже достаточно, а Мирон едва-едва пришел в себя после морской болезни. Вода оказалась ощутимо холоднее, чем накануне, и кагманец очень быстро взобрался на палубу. Гаяускас тут же молча выбрал канат.

— А я? — откликнулся снизу Сашка.

— А ты — попробуй залезть сам. По нагелям, — спокойно ответил офицер.

— Нагелям?

— Да. Видишь планки, которыми скреплена обшивка корпуса? Вот по ним и попробуй влезть.

Женька с интересом выглянул за борт, даже тянущий от воды могильный холод подростка не испугал. На месте казачонка он бы сейчас высказал капитану несколько добрых фраз. Например, про то, что не нанимался выполнять какие-то глупые упражнения во время отдыха. Судя по затянувшейся паузе, Сашка собирался сделать нечто подобное. Но, так ничего и не сказал, духу не хватило спорить. Странный всё-таки у парня характер: со шпагой против легионеров воевать ему не страшно, а старшим возразить боится.

Поплескавшись ещё немного, Сашка полез на палубу. Первый раз сорвался сразу, едва успев по пояс высунуться из воды. Вторая попытка оказалась чуть более удачной: подросток преодолел почти средину дистанции, но мокрые пальцы соскользнули с нагеля, и он с шумом плюхнулся в воду.

— Бинокль, а ты не перестарался? — шепнул Мирон.

— Сейчас увидим, — так же тихо ответил Балис.

Если бы третья попытка так же оказалась неудачной, он бы кинул Сашке канат. Но — не понадобилось. На третий раз казачонок добрался до палубы. Перевалив через фальшборт, хмуро глянул на морпеха и с обидой в голосе произнёс:

— Предупреждать же надо заранее.

Балис только головой покачал.

— Разведчиков, Саша, заранее обычно не предупреждают.

"Ну, сейчас расцветёт. Мальчик-колокольчик, ни разу не динь-динь", — усмехнулся про себя Женька. А Сашка и точно повеселел. Маленький вампир поскорее ушел в каюту, опасаясь не сдержаться. Сашкина ненормальная закомплексованность доставала. Неужели для того, чтобы чего-нибудь достичь в жизни, нужно обязательно быть таким правильным? Ерунда. Сколько этих правильных? Единицы. У Женьки в классе таких не было. Ну, Гришка Прокопчук считался ботаником, но вообще-то ботаник он был не настоящий: никогда не отказывался за компанию свалить с замены и часто вместе с остальными ребятами «зависал» на ночь в компьютерном клубе. Разумеется, послать далеко и надолго какого-нибудь постороннего дядю, ни с того ни с сего приставшего с поучениями, Гришка, конечно, не постеснялся бы.

Даже родителям надо время от времени давать понять, что ты уже вырос. Если бы были живы Женькины папа и мама, они, конечно, его бы понимали. Наверняка обошлось бы без серьёзных ссор и скандалов. Но всё равно, иногда бы Женька так или иначе взбрыкивал бы, просто чтобы доказать своё право на самостоятельность. Переходный возраст, сложный характер. Сашка, наверное, просто не подозревает, что это нормально, вот и подчиняется во всём старшим, комплексы отращивает. Ну-ну, потом когда-нибудь это прорвётся и… А, впрочем, это уже его проблемы, что там прорвётся и во что выльется. Важно, что себя бы Женька так гонять не позволил.

Наромарт проводил уходящего в каюту маленького вампира грустным взглядом. То, что Женя — вовсе не трогательно-беззащитный малыш, каким он показался при первой встрече, полудракон понял давно, ещё в Рихтерберге. Характер у паренька был далеко не сахарный, и вампиризм тут вообще не при чём: трансформация подростка не сильно изменила. Нет, вспыльчивым и обидчивым Женя был с самого начала. Разумеется, Наромарт никогда не рассматривал это, как повод для отказа от помощи мальчику, но насколько же легче было иметь дело с кроткой и послушной Анной-Селеной. Женя признавал в Наромарте врача, но не воспитателя. Его можно было попросить или уговорить, но почти никогда — заставить. Точнее, заставить мальчишку чёрный эльф, вероятно, смог бы в любой ситуации, но для этого надавить на него нужно было бы очень сильно. Наромарт же всегда предпочитал давлению убеждение, если только обстановка не требовала быстрых и решительных действий. Во время боя нет времени пояснять: "Соблаговолите занять позицию лёжа, достойный сэр, иначе вас пронзит вражеская стрела". Надо говорить коротко и ясно: "Ложись!", а если тот, кому говорят, сразу не понял, то не повторять, а бить под колено, чтобы упал, глядишь, жив останется. Но это — во время боя. А в обычной жизни каждый имеет право на выбор своей судьбы, и нельзя принимать решений за другого, если другой разумен. А если этот разумный ведёт себя неразумно?