Грани судьбы (СИ) - Шепелев Алексей А. - Страница 82

И вообще, друзей не выбирают, их принимают такими, как они есть. А детство — это недостаток, который со временем очень быстро проходит. Какая-то пара лет — и Серёжке будет четырнадцать. Уже не ребёнок, а подросток. Ещё пара — таким уже паспорт выдают. Потом ещё пара — и призывают в Армию. А там уже без всяких скидок на детство. Вчера — юноша, а сегодня уже боец, защитник Отечества. Потому что если придёт беда, то встречать её придётся им, кому же ещё.

Беда в страну пришла с чёрного хода, и встретить её, защитить Родину оказалось некому. Нет больше СССР. Ни в мире Мирона, ни на Женькиной Грани, ни в их с Серёжкой реальности…

— А чего Вы хмуритесь?

Ну вот, задумался в неподходящее время в неподходящем месте.

— А то, что опаздываем мы с дровами. И это плохо. Подводим людей.

— Плохо, — с готовностью согласился Серёжка. — Тогда пошли быстрее назад. А Вы расскажете, как нас нашли?

— Кого это — нас?

— Ну, всех нас. Сначала Анну-Селену, потом Риону и меня.

— Расскажу. Только это долгая история.

— Ага, очень долгая. Я ничего не хочу сказать, но кое-кто мог бы и поторопиться.

— А кое-кто мог бы не разводить партизанщину и не освобождать самовольно драконов. Между прочим, мы с Мироном Павлиновичем собирались надрать тебе уши.

— Садизм, часть восьмая. Вот пожалуюсь на вас.

— Кому?

— Даку. Драконы теперь мои друзья и будут меня защищать, — сообщил мальчишка и тут же добавил: — Шутка.

— Плохая шутка.

— Почему? — по Серёжкиному лицу промелькнуло беспокойство: неужели Балис Валдисович обиделся. Только этого ещё не хватало.

— А они тебя в качестве защиты отведут в поселение бака-ли, а те станут тебе поклоняться. Вот тут ты и взвоешь.

Серёжка почесал лохматую голову. Соти подстригла его в первый же день пребывания в горном убежище, но вняла просьбам не делать волосы "слишком короткими". Так из сильно заросшего паренёк превратился просто в длинноволосого, каким он был в день знакомства с Балисом в Приднестровье.

А насчёт участи в соседнем посёлке ящеров, куда сразу перебрались жить Рия и Шипучка, Гаяускас не преувеличивал. Неизвестно что им наговорил спасённый дракон, только его обитатели всерьёз предоставили мальчишке статус чего-то вроде живого бога. Проявилось это первым же вечером, когда вместе с вейтой и сауриалом в гости к бывшим беглецам нагрянула целая толпа ящеров из племени бака-ли. Серёжкиного терпения хватило на десять минут непрерывных восхвалений, постоянно сопровождаемых поклонами, после чего мальчишка выбежал из дома и где-то спрятался. Мирон попробовал разыскать — ничего не получилось. В конце концов парнишка вернулся сам, но через добрых полчаса после ухода чешуйчатых гостей. И наотрез отказался участвовать в ответном визите.

— Взвою, — констатировал мальчик после короткого раздумья. — Лучше уж уши дерите.

— Не станем. Традиции русской Армии мы с Мироном обязаны чтить. А традиции гласят, что победителей не судят.

— А я знаю. Это Императрица Екатерина Вторая Потёмкину про Суворова сказала.

— Точно, — кивнул Гаяускас. — Откуда знаешь?

— Книжку читал. Интересная… И потом, я же — приднестровец.

— Ах да, конечно…

В последний аргумент Балис не поверил. Служили у него в роте ребята с левого берега Днестра, да и в «Кировухе» на соседнем потоке был парень из Бендер Сашка Гурок, никогда от них термина такого «Приднестровье» Гаяускас не слышал, и особого почитания Суворова за ними не замечал. Не затрещи по швам СССР, никто бы и не подумал о таком территориальном образовании.

Это уже после восемьдесят девятого новая республика спешно отстраивала себе государственность, непременным атрибутом которой является самоидентификация: мы — такие-то, а это значит… Малолетний Серёжка, разумеется, миф впитывал как губка и верил в него искренне. Тем более, что книга про Суворова действительно могла быть интересной. Уж не рассказы ли Алексеева читал мальчишка?

Интересно всё-таки, что читают ребята стыка восьмидесятых-девяностых? Проблема книжек для дочки перед Балисом успела только обозначиться, Кристинка лишь осваивала азбуку, но всё равно он успел понять, что круг чтения детворы по сравнению с концом шестидесятых сильно изменился. Да и читать на взгляд Гаяускаса ребята стали меньше. Конечно, теперь телевизоры не то, что тогда, полноценное кино на дому. Про видеомагнитофоны и компьютеры можно не напоминать: слишком дорогие игрушки, не для всякого. Но если, как рассказывал Мирон через несколько лет всё это станет по карману большинству населения… Хотя, некоторые дети будут читать и в этом царстве электроники. На что уж Женька, судя по его словам, любил компьютерные игры, но всё-таки книгу про приключения Мерлина, короля Артура и Горлойса Корнуольского прочитал. Так что, не всё безнадёжно.

Но Серёжка вышел из депрессии вовсе не для того, чтобы позволить Балису игнорировать своё присутствие и предаваться размышлениям. Потому стоило морпеху чуть задуматься, как немедленно последовал вопрос:

— Балис Валдисович, а Вы верите, что Сашка не погиб?

Пары секунд, на которую Гаяускас промедлил с ответом, хватило мальчишке, чтобы виновато добавить:

— Ну, Мирон Павлинович же рассказывал, что он бессмертный…

Балис вздохнул. Трудно было бы найти тему, на которую ему сейчас хотелось говорить ещё меньше: слишком жалко было Сашку. Как боевого товарища, как воспитанника, просто как мальчишку.

Но ведь и Серёжкой руководило отнюдь не праздное любопытство: парнишка привязался к казачонку ещё сильнее, нежели Балис. Когда и как это произошло, было не очень понятно, но факт есть факт. Надо было видеть, как вскинулся Сашка на защиту малыша от шуточек Реша. А потом отправился в палатку успокаивать и вернул Серёжку к костру. Со стороны в тот вечер они напоминали двух братьев. Кто бы мог подумать, что для Сашки это был последний вечер жизни…

Или, всё-таки, не последний?

— Не знаю, Серёжа. Хочу верить, очень хочу, но… Ты же знаешь, как нас воспитывали: человек живёт один раз, потом умирает — и всё. Остаётся только то, что он в жизни успел сделать. А загробную жизнь, религию, богов и всё такое придумали глупые и трусливые от страха перед смертью. И верить в это нельзя.

— Ага, — кивнул мальчишка, — нас так тоже учили. Мы вот с Тошкой как-то в церковь зашли посмотреть, а Олег Логачёв настучал пионервожатой. Так потом нас на сборе отряда ругали: "Вы всю пионерскую организацию позорите, стыдно в такие глупые выдумки верить, как Яшкин может быть звеньевым, если он в церковь ходит…"

— Даже так? — с удивлением переспросил Гаяускас. В своём пионерском детстве он ни с чем подобным не сталкивался. Правда и по церквям ни он, ни его одноклассники вроде не ходили. В смысле — по действующим церквям. Вильнюсская консерватория когда-то была католическим костелом.

— Угу, — грустно кивнул мальчишка.

— И что, наказали?

Серёжка хитро улыбнулся.

— Не… Когда вожатая наругалась, Татьяна Алексеевна, наша классная, спрашивает: "Вы зачем в церковь-то пошли?" Ну, мы с Тошкой и объяснили, что интересно было посмотреть, её же только что открыли. "А не богу молиться?" Да мы, говорим, ни в какого бога не верим. Тогда она спрашивает у отряда: "А кто из вас в церкви был, поднимите руку". Все сидят, молчат. А Татьяна Алексеевна и говорит: "Пионер — это тот, кто открывает неизведанное, кто первым идёт туда, куда не ходили другие. Получается, мы сейчас ругаем Климанова и Яшкина за тот, что они настоящие пионеры".

— Значит, защитила вас?

— Ага.

На взгляд Балиса, поступок учительницы выглядел довольно рискованно и мог обернуться серьёзными неприятностями. Во времена его детства. Но Серёжке всего двенадцать, а значит всё это происходило в последние два года. Тогда всем было не до таких мелочей. Страна разваливалась на куски, кому уж тут интересно, что два проказливых мальчишки заглянули в церковь и что об этом сказала их классная руководительница.

— Выходит, всё кончилось хорошо?