Король бродяг - Стивенсон Нил Таун - Страница 23

• Предыдущая
• 23/69
• Следующая

– Двоичные или бинарные числа – не новость, – сказал доктор, взмахивая кружевом на рукаве. – Мой покойный друг и коллега мистер Джон Уилкинс более сорока лет назад опубликовал построенную на ней криптографическую систему в своём великом «Криптономиконе»; голландское издание, выпущенное без ведома автора, можно, если заинтересуетесь, купить в книготорговом квартале. Из китайского гадания я беру способ получать двоичным методом случайные числа, что значительно укрепляет систему Уилкинса. – На взгляд Джека, это было не вразумительнее собачьего лая.

– Крипто… графия – тайнопись? – предположила Элиза.

– Да. Несчастливая необходимость нашего времени, – кивнул доктор.

Они выбрались из ярмарочной тесноты и остановились на площади перед церковью.

– Церковь Святого Николая, здесь меня крестили, – сказал доктор. – Kuxen! Тема, странным образом связанная с двоичными числами, ибо количество Kuxen конкретного рудника представляет собой степень двойки: один, два, четыре, восемь, шестнадцать… Впрочем, это просто математический курьёз, вам он не интересен. Я их продаю. Хотите купить? Некогда процветающая отрасль горной промышленности, создавшая состояния таких семейств, как Фуггеры и Хакльгеберы, добыча серебра подорвана Тридцатилетней войной и открытием испанцами чрезвычайно богатых месторождений: Потоси в Перу и Гуанахуато в Мексике. Покупая паи европейских рудников, разрабатываемых традиционными способами, сударыня лишь напрасно потратит деньги. Однако мои рудники, вернее, рудники государей Брауншвейг-Люнебургских, порученные моему попечению, будут, полагаю, лучшим вложением средств.

– Почему? – спросила Элиза.

– Это очень трудно объяснить.

– О, вы так хорошо объясняете…

– Предоставьте льстить мне, сударыня, ибо вы куда больше заслуживаете лести. Нет, это связано с нового рода машинами, которые я сам изобрёл, и новым способом извлечения металла из руды, который придумал очень мудрый и – для алхимика – порядочный человек, мой добрый знакомый. Хотя столь проницательная дама не променяет свои монеты.

– Шелка, – вставил Джек, разворачиваясь, чтобы продемонстрировать товар.

– Э… свои прекрасные шелка на мои Kuxen лишь потому, что я говорю на рынке такие слова.

– Вероятно, – согласилась Элиза.

– Вы должны будете прежде осмотреть рудники. Что я и приглашаю вас сделать… выезжаем завтра… однако если бы вы прежде обменяли свои шелка на деньги…

– Погодите! – вступил Джек в роли неотёсанного вооружённого мужлана.

Это дало Элизе возможность сказать:

– Любезный доктор, мой интерес к этой теме продиктован исключительно женским любопытством. Простите, что потратили ваше время…

– Но зачем-то вы со мной заговорили? Значит, у вас был резон. Поедем, не пожалеете.

– Где это? – спросил Джек.

– В прелестных Гарцских горах – несколько дней езды отсюда.

– В общем направлении Амстердама?

– Сударь, по турецкой сабле я принял вас за своего рода янычара, однако ваше знание земель к западу доказывает совсем иное – если бы даже вас не выдал восточно-лондонский акцент.

– Ну ладно, – пробормотал Джек, отводя Элизу на несколько шагов в сторону. – Прокатиться за счёт доктора – чего тут плохого?

– Он что-то задумал, – возразила Элиза.

– И мы что-то задумали, девонька. Это не преступление.

Наконец Элиза вернулась к доктору и сказала, что готова на время «оставить своё сопровождение» за исключением «одного верного слуги и телохранителя» и отправиться в Гарц осматривать рудники. Некоторое время они беседовали на французском.

– Иногда он начинает говорить очень торопливо, – сказала Элиза Джеку. Они в некотором отдалении шли за доктором по улице, состоящей из купеческих особняков. – Я хотела выяснить, сколько примерно стоит пай, а он посоветовал не беспокоиться.

– Странно для человека, который пытается собрать деньги.

– Доктор сказал, что сперва принял меня за парижанку из-за страусовых перьев на шляпе – они там сейчас в большой моде.

– Снова лесть.

– Нет. Он намекал, что мы должны запрашивать высокую цену.

– Куда он нас ведёт?

– В Дом Золотого Меркурия – факторию семьи фон Хакльгебер.

– Нас оттуда уже выставили.

– Он нас проведёт.

Так и получилось. Доктор поговорил с кем-то невидимым в глубине фактории, после чего их впустили в самый большой двор, какой они видели в Лейпциге: узкий, длинный, со сводчатыми аркадами по двум сторонам. Десятки кранов разом поднимали вверх товары, которые, по мнению Хакльгеберов, должны были подрасти в цене, и спускали те, которые пришло время продавать. Всю стену, обращенную к улице, занимало трёхэтажное строение, нависающее над двором, как если бы три яруса балконов слепили в сплошную башню. Все они были закрыты, за исключением верхнего, под золочёной крышей, откуда две непристойно длинношеие горгульи изготовились поливать дождевой водой (буде пойдёт дождь) торговцев внизу. «Напоминает кормовую надстройку галеона», – заметила Элиза. Только через несколько минут до Джека дошло, что она вспоминает свою давнюю историю и, таким образом, окольным женским путем даёт понять, что ей здесь не нравится. И это несмотря на то, что у них над головами навис, словно пускаясь в полёт, золочёный Меркурий в рост человека, с золотой палочкой, оплетённой змеями и снабжённой двумя крылышками. «Нет, это храм Меркурия, – сказал Джек, стараясь отвлечь её от галеона. – Храмы Христа в плане имеют крест. Этот – как палочка в его руке, длинный и узкий, арки по сторонам – извивы змей. Крылья фактории расходятся там, где расположена епископская кафедра, а мы – верующие, собравшиеся внизу на Messe».

Элиза продала шёлк; как предполагал Джек – удачно. Наблюдая, как тюки и бочки спускаются и поднимаются на тросах, он приметил одну странность: из многих окон, выходящих во двор, торчали короткие стержни. К ним на шарнирах крепились зеркала, примерно по квадратному футу, наклонённые под разными углами. Сперва Джек подумал, что это способ направить дополнительный свет в плохо освещенные конторы, потом заметил, что зеркала часто поворачиваются, оставаясь в целом обращенными вниз, во двор. Их было несколько десятков. Наблюдателей, затаившихся в тёмных комнатах, он так и не разглядел.

Позже Джек поднял взгляд к одному из верхних балконов и увидел, что там появилась новая горгулья, на этот раз из плоти и крови: плотный мужчина, не потрудившийся прикрыть отчасти седую, отчасти лысую голову. На каком-то этапе жизни он выдержал борьбу с оспой, утратив в процессе всякое подобие внешности. За долгие десятилетия сытой жизни лицо раздалось вширь, рябая кожа повисла брылами и подбородками, грузными, как сетки, в которых товары поднимают на корабль. Смотрел он на Элизу, и взгляд его Джеку не понравился. Лишь через несколько минут Джек заметил на балконе другого человека, куда более приглядного: доктор изливал слова с неустанным красноречием просителя и жестикулировал так, что кружевные манжеты порхали, точно пара голубков.

Словно двое крестьян под сводами собора Парижской Богоматери, Элиза и Джек исполнили свою роль в мессе и отбыли, не оставив следа, за исключением еле заметной ряби на мощном потоке ртути.

Отъезд из города с доктором не был событием одномоментным: это чинное мероприятие заняло целый день. Даже после того, как Джек, Элиза и конь Турок отыскали караван доктора, им пришлось ещё несколько часов таскаться по городу. Сперва загадочный визит в факторию фон Хакльгебера, потом – в церковь Святого Николая, чтобы доктор мог помолиться и причаститься, затем в университет (как всё в Лейпциге, маленький и серьёзный, словно карманный пистоль), где доктор просто просидел в карете полчаса, болтая с Элизой на французском – любимом для возвышенных бесед языке. Джек, нетерпеливо ходивший вокруг кареты, как-то приложил ухо к окну и услышал, что они говорят о знатной даме по имени София, потом о нарядах, и ещё через минуту – о разнице католических и лютеранских взглядов на пресуществление. Наконец он распахнул дверцу.

• Предыдущая
• 23/69
• Следующая