Курортный роман - Радфорд Эмма - Страница 24

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая

– Прости меня, – прошептала Николь, понимая всю бесполезность своих слов.

– Какого черта ты заявилась сюда? – Если правда, она уже и забыла зачем. Ей пришлось поднапрячься, чтобы наконец вспомнить о радостном известии Мэгги.

– Мэгги…

– А, да… ты хотела удостовериться, что я поставлю свою подпись на тех очень ценных для вас клочках бумаги.

Тон Мартина испугал ее. Она была слишком взволнована, чтобы перенести еще один всплеск его эмоций.

– Ты же не…

Мартин своим смехом ввел ее в оцепенение.

– Радость моя, тебе нечего бояться на этот счет. Я дал Стиву слово и сдержу его. Но позволь сказать… – голос Мартина стал волнующе-загадочным, – этому контракту никогда ничто не угрожало… с самого начала. Решение было принято до твоего приезда.

– Но ты же говорил…

– Э, нет, дорогуша… ты первая внесла слово «шантаж» в наш разговор… так сказать, преподнесла мне эту идею на блюдечке… а я далеко не дурак, чтобы ею не воспользоваться.

Николь не поверила своим ушам. Значит, он все время играл с ней и, манипулируя ею, заставлял выполнять его прихоти.

– Так что видишь, Калипсо, в конечном счете твоя жертва – предательство памяти драгоценнейшего Дэвида – никому не нужна.

– Ты ничего не понял… – начала было Николь, но Мартин пропустил ее слова мимо ушей.

– Буду крайне благодарен, если не увижу тебя, когда вернусь, – продолжил он непререкаемым тоном, – иначе не ручаюсь за последствия.

– Но, Мартин…

Николь уже говорила в пустоту. С последними словами Мартин вышел, хлопнув дверью. Она упала на постель, уткнулась в подушки, которые до сих пор хранили тепло и запах его головы, и дала волю слезам. Ей вдруг стало так горько, что Мартин теперь уже никогда не узнает, что у него не было и нет соперников.

– Ну где же они? – Николь вскочила, наверное, уже в десятый раз за последние полчаса, нетерпеливо озираясь вокруг и пытаясь в толпе различить свою сестру. – Они же опоздают!

– Все к этому и идет, – спокойно отозвался Мартин.

– Но тогда они пропустят самое интересное, и мы разминемся в этом столпотворении!

– Сядь! – В голосе Мартина послышалось раздражение. – Ты же знаешь, им надо пристроить Робби…

– Да, но…

– Сядь!

От его резкого, грубого окрика Николь упала на свое место. Мартин сделал вид, что не заметил ее безропотного послушания и даже не взглянул в ее сторону. Его волнение выдало лишь то, как он нервным жестом поправил волосы.

– Скажи лучше, что тебе просто не по душе моя компания. – Слова, слетевшие с языка, были тверды как камень. – Но я обещал Мэгги показать тебе церемонию и сдержу свое слово, так что…

– Но…

Николь не знала, что сказать. После той ночи Мартин был с ней всегда предельно вежлив, как в первые дни ее приезда на остров, но сейчас его как будто подменили.

С утра он забавлялся, с теплой улыбкой глядя на то, как тщательно жители готовятся к празднику. Сейчас же этот человек больше смахивал на глыбу известняка из развалин Гантихе. Казалось, он отгородился от нее высоким забором с надписью «Запретная зона» и «Осторожно, злая собака», и даже когда Николь попыталась прорваться сквозь поставленные им барьеры, она натолкнулась на такую холодность с его стороны, что ощутила озноб, пронявший ее до костей.

Все контракты уже подписаны, и от этого должно быть легче на душе, но, напротив, стало только тяжелей. Ночь, проведенная с Мартином, постоянно напоминала о себе, заставляла ее страдать в его присутствии и уже в который раз прочувствовать, что потеряла. Все вокруг казалось теперь ужасно мрачным и тоскливым. Даже давнишняя мечта Николь побывать на церемонии праздника Святой Пятницы сейчас не радовала ее. Да еще Мэгги со Стивом задерживаются – Робби в последнюю минуту раскапризничался и никак не соглашался остаться с бабушкой.

– Начинается!

Вытянувшись, чтобы разглядеть получше за головами, она увидела, как вдалеке замелькали золотые отблески шлемов с белыми и красными плюмажами – это местные жители в костюмах римских воинов медленно шли от церкви вдоль главной улицы.

– Ой! – вырвался у нее возглас восторга и изумления. Она ожидала чего-то совсем примитивного, на уровне школьного спектакля, но никак не такого потрясающего зрелища.

– Костюмы сшиты самими жителями, – тихо прокомментировал Мартин. – И они очень гордятся этим. Некоторым вещам уже лет пятьдесят или еще больше, их очень берегут. Для каждого местного жителя огромная честь стать участником торжества, и богатые члены сообщества спонсируют… Посмотри! – Он указал на фигуры в белых одеяниях, с белыми париками на головах, продвигавшиеся по улице в огнях сотен свечей с изваянием Иисуса Христа в натуральную величину.

– Когда ты говорил о статуях, я подумала, что они небольшие, а эти, должно быть, весят целую тонну!

– Где-то так, – кивнул Мартин, – хотя и сделаны из папье-маше. Такую махину могут нести не менее десяти человек, и то часто сменяя друг друга, поэтому процессия продвигается так медленно. Каждая картина являет собой одно из жизнеописаний восхождения Христа на Голгофу. Их всего четырнадцать – эта Иисус в саду Гефсимании, а та – Он перед Пилатом…

Николь с восхищением следила за ходом событий, а Мартин тихонько пояснял ей на ухо каждое новое действо. Представление было настолько захватывающим, что она даже не заметила, как стемнело. Теперь драматический эффект происходящего усиливался подсветкой пламени множества маленьких свечей. Вдруг все вокруг переменилось… на сцене появились мужчины в белом, закованные в цепи, и каждый с крестом в натуральную величину. При виде жутких белых колпаков, закрывавших лицо, с прорезями для глаз, у Николь невольно мурашки побежали по спине.

– Кто… что это такое? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Кающиеся грешники, – ответил Мартин. – По традиции они должны покаяться в совершенных грехах, причем предполагается, что никто из них не знает, кто скрывается под соседней маской. Тебе не кажется, что пора уже одеться? – сказал он, когда Николь содрогнулась. – Ну-ка, дай я…

Он прав, определенно, здорово похолодало, подумала Николь, влезая в рукава бирюзового кардигана. Мрачный, наводящий ужас спектакль все продолжался. Мартин, заметив волнение на лице своей спутницы, подсел ближе и обнял ее за плечи, а она, не увидев в его жесте ничего предосудительного, прильнула к нему и почувствовала, как у нее сразу же потеплело на душе и сердце стало потихоньку оттаивать.

– Сейчас лучше? – спросил он, и Николь смогла лишь молча кивнуть в ответ. – Неудивительно, что тебя знобит, ведь мы уже здесь больше двух часов – сейчас уже семь. Ты не проголодалась?

К своему удивлению, Николь поняла, что безумно хочет есть. Хотя, в принципе, ничего странного – в последний раз она ела только за ланчем, да и тогда при виде Мартина, сидящего напротив, у нее кусок не лез в горло.

– Умираю от голода, – честно призналась она, уже совсем осмелев, – но…

– Накинь-ка…

Мартин снял с себя пиджак и накинул ей на плечи. Попросив подождать, он стал пробираться сквозь толпу. Она поняла, что он направился к ближайшему бару на углу улицы.

Ну вот, теперь и он замерзнет, подумала Николь, поежившись от холода. И все же, как с ним легко и хорошо. Он такой большой, сильный, без него ей было бы сейчас совсем плохо. От этой мысли ее снова пробрала дрожь. Она плотнее запахнула его пиджак и потерлась о него носом. Мягкая материя еще хранила тепло Мартина, запах его одеколона и собственно самого тела. Скорее бы он пришел, заволновалась Николь. Боже, что же с ней будет, если не успел он уйти, а она уже затосковала по нему. А когда они разъедутся?

Николь задумалась, слепо уставившись в никуда, совершенно забыв о представлении. Как же я опустилась, упрекнула она себя. Ведь Мартин ясно дал понять, что его интересует только мое тело, и открыто заявил о своих чисто низменных намерениях удовлетворить животные инстинкты, и не более, совершенно наплевав на то, хочу я этого или нет. Два дня назад, до той ночи, еще можно было о чем-то мечтать, но сейчас…

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая