Все изменит поцелуй - Бойл Элизабет - Страница 35

• Предыдущая
• 35/62
• Следующая

Увидев приближавшегося к ним Роберта, матрос покачал головой, что-то сказал Оливии, и она расхохоталась. Матрос же улыбнулся и, кивнув девушке, удалился.

— На каком языке вы с ним разговаривали? — поинтересовался майор.

— Это один из славянских языков, — ответила Оливия, и глаза ее засияли. — Этот человек… его еще ребенком похитили из родной деревни, и он уже много лет не говорил на своем родном языке.

— А как он узнал, что вы говорите по-славянски? Оливия пожала плечами.

— Они все хотят проверить, говорю ли я на их родных языках. Да и мне приятно немного попрактиковаться. Пока что меня только один раз поставили в тупик — это был матрос, мать которого принадлежит к племени ирокезов, североамериканских индейцев. Должна заметить, что ваш брат набрал себе довольно пеструю, но чрезвычайно занятную команду.

«Это еще мягко сказано, — подумал Роберт. — Интересно, что она сказала бы, если бы узнала, что экипаж брата состоит из самых отъявленных головорезов?»

Какое-то время Роберт молчал — он не знал, как начать разговор. Наконец спросил:

— Сколько же языков вы знаете?

«Вопрос, конечно, глупейший, — подумал майор, — но должен же я хоть что-то сказать».

— Сколько языков? — Оливия пожала плечами. — Говорю на шестнадцати. Но читать могу еще на очень многих. Ведь для того, чтобы говорить, необходима практика и собеседник — носитель языка.

Оливия умолкла, и в глазах ее появилась грусть.

Роберт готов был рвать на себе волосы. Он понял: она вспомнила своего отца. Когда Чамбли рассказал ей об убийстве сэра Саттона, на лице ее появилось точно такое же выражение, как сейчас.

Тяжело вздохнув, девушка села на свернутые канаты — рядом лежали какие-то вещи, требовавшие починки. Роберт тоже сел. Он вдруг понял, что разговор об отце Оливии даст ему возможность направить беседу в нужное русло — пусть даже эта тема ей неприятна.

— Вы получали языковую практику, беседуя с отцом? Она кивнула.

— Обычно мы с ним поступали так: один день говорили на одном языке, другой — на другом. Таким образом, мы оба получали необходимую нам практику.

— Мне очень жаль, что он умер, — пробормотал Роберт. — Судя по всему, ваш отец был достойным человеком. Я знаю, что его очень уважали, пока…

Оливия пристально посмотрела на него и сказала:

— Вот именно — «пока». Да, вы правы, отец был порядочным человеком. И очень умным. Он говорил на тридцати языках и превосходно разбирался во всевозможных шифрах. Я надеялась, что научусь у него всему этому… когда-нибудь.

— На тридцати языках?! — воскликнул Роберт. — Веллингтон был бы от него в восторге. Он никак не может найти человека, способного дешифровать французские донесения, которые мы то и дело перехватываем.

Оливия взглянула на него с улыбкой.

— Может быть, мне определиться на эту должность?

— Я дам вам рекомендацию, когда мы прибудем на место, — сказал ей Роберт, делая вид, что не понял шутки.

Девушка рассмеялась. Какое-то время они сидели молча, слушая поскрипывание мачт и свист ветра в парусах. Роберту вспоминались их объятия в парке и поцелуй; Оливия же, занятая починкой одежды, думала о своем несчастном отце и о признании лорда Чамбли. Иногда, откладывая иглу, она внимательно осматривала свою работу. В один из таких моментов Роберт спросил:

— Это, кажется, куртка Акилеса?

— Да, Акилеса, — кивнула Оливия. — Я сказала, что ему пора обзавестись новой, Но он говорит, что эта — счастливая и что с ней он ни за что не расстанется. В каких же переделках вы с ним побывали? Можно подумать, что вы вдвоем сражались со всей французской армией!

Оливия стала осматривать куртку со всех сторон, время от времени показывая на огромные прорехи и заплаты, наложенные при прежних починках.

— Откуда, например, вот эта дыра? — спросила она. Роберт расхохотался.

— А что он сам об этом говорит?

Оливия фыркнула и, весьма искусно подражая говору слуги, сказала:

— Это что-то вроде комариного укуса. Один гнусный французишка выстрелил в меня, но я прихлопнул его как муху. — Она покачала головой и добавила: — Мне кажется, французы частенько в вас стреляли.

— Во всяком случае, французы не слишком нас любят, — усмехнулся Роберт.

Склонив голову к плечу, Оливия бросила на него лукавый взгляд.

— Скажите, майор Данверз, а хоть кто-нибудь любит вас?

Роберт молча пожал плечами. Он понял: Оливия спрашивала не только о его врагах — ее интересовала его жизнь, его мысли.

Девушка снова взялась за иглу. Майор же по-прежнему молчал. Внезапно он увидел Джемми Рейберна — юноша направлялся прямо к ним.

Роберт с облегчением вздохнул: теперь можно было не отвечать на вопрос собеседницы.

— Ну так как, майор, не пора ли нам приступить к тому делу, о котором мы с вами говорили? — Юноша ухмыльнулся и покосился на Оливию. — Если, конечно, вы уже поправились…

Роберт улыбнулся и поднялся на ноги.

— Пожалуй, теперь самое время, — ответил он. — Мне не хотелось бы ждать полного восстановления сил. Боюсь опозорить вас.

Оливия была в отчаянии. Ей казалось, что она уже почти пробила брешь в глухой стене, которой Роберт окружил свое сердце. Но тут появился Джемми и свел на нет все ее усилия.

Она хотела выяснить, что Роберту известно о Хоббе и почему он, с тех пор как услышал от нее это имя, стал ходить за ней по пятам — будто подозревал ее в каком-то ужасном преступлении, гораздо худшем, чем покушение на Чамбли.

И конечно же, она хотела, чтобы Роберт сказал: он находится рядом с ней не только по долгу службы, он верит ей и будет так же ей предан, как предан этому Ландо.

Оливия осмотрелась и вдруг увидела, что Роберт и Джемми расчищают место на палубе. Неподалеку от них лежали, сверкая на солнце, две сабли.

Как, они задумали фехтовать? Ему совсем недавно залечили рану, а он уже собирается фехтовать?

Оливия поднялась и направилась к Роберту. Внезапно ее остановил Акилес.

— Оставьте его, мисс, он сам знает, что ему надо.

— Оставить? Ни за что! Я потратила столько времени на его лечение не для того, чтобы его тут же снова ранили!

Но Акилес возразил:

— Ведь ему же надо готовиться. Пусть поупражняется. Между прочим, когда в последний раз в него попала пуля, я сразу зашил ему рану. И после этого мы две недели подряд скакали, не слезая с коней.

— Удивительно, что после этого он все еще жив, — пробурчала Оливия.

— Мужчину не следует держать взаперти, — продолжал Акилес. — Любому настоящему мужчине — в том числе и майору — необходима свобода.

Свобода? Оливия решила, что слуга имел в виду свободу от нее — от нее и от всего, что может отвлечь Роберта от службы, от исполнения своего долга. Да, конечно же, Акилес дал ей понять: в жизни Роберта нет места для нее, нет места для каких бы то ни было сердечных привязанностей.

Тут майор сбросил рубаху и остался в одних бриджах. Оливия вздохнула и отвернулась. Но это не помогло: все равно он стоял у нее перед глазами, и она никак не могла забыть момент его пробуждения во время болезни — замечательное зрелище представляло собой это обнаженное тело! Она не могла забыть его тепло и тот особый мужской запах, такой пьянящий и такой интимный.

Впрочем, мужчина, лежащий в лихорадке, раздетый и беспомощный, — это одно, а сильный и здоровый Роберт Данверз — совсем другое, еще более сильное искушение. Глядя, как он поднимает саблю и делает выпад, как его клинок то и дело сверкает в лучах солнца, Оливия представляла, как эти же руки обнимают ее и привлекают все ближе и ближе к теплу его обнаженного тела.

Она несколько раз моргнула, чтобы отогнать это видение, но оно возникало перед ее глазами снова и снова.

Конечно же, Роберт был опытным фехтовальщиком; он двигался быстро и уверенно, и в каждом его движении была просто убийственная грация.

Убийственная?

— Ведь у них тупые сабли, правда? — спросила Оливия, глядя на Джемми — тот еще не взял свою саблю.

Акилес кивнул.

• Предыдущая
• 35/62
• Следующая