Ради единого слова - Аграновский Валерий Абрамович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/40
• Следующая

Полагаю, чисто теоретическое решение такой профессиональной коллизии отсутствует. Однако, думается, во имя дела, справедливости следует освобождаться от лишней, подчеркиваю – именно лишней, щепетильности и от избытка, подчеркиваю – именно от избытка, благородства. В этом смысле допускаю аналогию со следователем, который выясняет у родственников обстоятельства насильственной смерти близкого им человека: обязанный быть предельно тактичным, следователь тем не менее не освобождается от необходимости установить истину.

Все дело, таким образом, в степени нашей тактичности, корректности и чуткости. Она должна быть продиктована конкретной обстановкой, реальным состоянием коллектива, в недрах которого собирается материал, и особенностями характера отдельных его членов. Все это журналист обязан, по-моему, знать заранее, а на «заранее» всегда необходимо время. Стало быть, если без ханжества отвечать на поставленный вопрос, надо прийти к такому ответу: журналисту нельзя врываться в тему, в нее следует входить медленно и осторожно, часто оглядываясь по сторонам, останавливаясь и все примечая, строя работу по принципу "тише едешь – дальше будешь". Тогда он обеспечит и сбор материала без дополнительных помех, и покой окружающих, и нормальное прохождение очерка на газетную полосу.

2. Когда тема связана с острым конфликтом и разоблачениями, лучше, считаю, ехать в командировку не в одиночестве, а вдвоем или даже с бригадой. На худой конец, если редакция не в силах проявить щедрость, надо обращаться к помощи коллег из местных газет или людей совершенно посторонних, при молчаливом участии которых проводить все сложные и ответственные разговоры, – разумеется, с согласия собеседников.

Что это дает? Ведь с одинаковым успехом можно опровергать как одного журналиста, так и в паре с другим и даже целую бригаду! Если человек надумает отказаться от своих слов, какая, казалось бы, разница, в чьем присутствии они произносились? Ан нет! – есть разница. Участие «немого» свидетеля психологически воздействует на собеседника, помогает ему говорить правду, дает уверенность в том, что его позиция не будет искажена, и феноменальным образом мешает впоследствии отказаться от того, что он говорил. Почему так происходит – пусть объясняют специалисты-психологи, но факт остается фактом. Кстати сказать, на этом же держится институт понятых, в присутствии которых следственные работники проводят, положим, обыски: и для обыскиваемых, и для производящих обыск понятой – человек посторонний, незнакомый, и тем не менее его присутствие магически воздействует на участников процедуры, как бы гарантируя соблюдение закона "со всех сторон". Добавлю к сказанному: я заметил, что вера журналисту в его собственной редакции также значительно возрастает, если он действовал в командировке "при свидетеле".

И еще следует помнить, что наши «свидетели» – газетчики, работники прокуратуры или бухгалтеры – являются людьми «местными». Мы уедем, а они останутся! И наивно полагать, что их участие в сборе негативного материала вызовет любовь со стороны «потерпевших» и местного руководства. Стало быть, привлекая к работе таких товарищей, мы обязаны брать на свои плечи всю ответственность за их дальнейшую судьбу, гарантировать защиту, если в том будет необходимость. Иначе мы не вправе обращаться к «местным» за помощью.

3. А как быть, если собеседник требует сохранения в тайне разговора с журналистом, если он говорит "не для печати"? Я бы ответил на вопрос так. В принципе решать "для печати" или "не для печати" должен не собеседник, а журналист. Мы не заставляем людей говорить, и, уж коли они открыли рот, тем самым лишили себя права требовать от журналиста молчания. Тем более, если речь идет о вещах, имеющих общественный интерес. Разумеется, из правила могут быть сделаны исключения. Вот уж воистину "не для печати" интимные стороны жизни собеседника, его сугубо личные отношения с людьми, не вызывающие общественного интереса.

Другое дело – сохранение в тайне самой процедуры разговора. Тут мы, по-видимому, полностью во власти наших собеседников, больше того, предвосхищая их желание, сами должны обеспечивать условия для нормальной беседы. Многие люди не умеют разговаривать в чьем-то присутствии, особенно в присутствии своих руководителей, даже если вовсе не намерены кого-либо разоблачать. Хвалить в глаза тоже небольшая радость. Для того, чтобы почувствовать себя раскованным, стать откровенным и непосредственным, ожить, внести в разговор нечто личное, родить мысль, выразить ее собственными, а не чужими словами – для всего этого собеседник должен остаться с журналистом наедине.

Стало быть, для работы нам необходимо отдельное помещение. Я не стесняясь прошу его у руководителей и не помню случая отказа, хотя и понимаю, что просьба вызывает подозрение и заставляет нервничать. Бывает даже так, что собеседник, едва покинувший журналиста, тут же приглашается в кабинет своего начальника для "допроса с пристрастием". И это все же лучше, чем «зажатый» разговор при участии вполне благожелательно настроенного руководителя.

4. Собирая материал, особенно негативный, я заранее составляю список лиц, встреча с которыми обязательна. Не нужна, а именно формально обязательна, хотя вовсе не исключаю совпадения в одном случае и нужности, и обязательности встречи. Это необходимо для того, чтобы будущая статья не подвергалась рекламации по относительно формальной, но, увы, всегда серьезной и принимаемой руководителями газеты причине, типа: "Ваш корреспондент не встретился с человеком, рекомендованным нами для прояснения ситуации!" и т. д.

Убежден, лучше не пожалеть в командировке нескольких часов, чем тратить потом дни, недели и месяцы на трудные объяснения по поводу того, почему "не встретился", "не прояснил" и "не выслушал". Тем более что такое наше поведение, особенно при сборе негативного материала, действительно неправомерно и справедливо оценивается как предвзятость.

Спасаясь от рекламации, с одной стороны, и обеспечивая всесторонность ознакомления с проблемой – с другой, я обычно предлагаю «героям» собственноручно составлять списки своих защитников и заранее предупреждать меня о «врагах», да еще с указанием причин, по которым они стали «врагами». Затем добросовестно опрашиваю всех. Картина как на ладони. Реализовано право «героя» на защиту. А будущая публикация обеспечена непробиваемыми доказательствами, приведенными со всех сторон.

Теперь о "визитах вежливости". Мы, полагаю, обязаны их делать, посещая руководителей коллективов и прочих ответственных товарищей, которые – среди журналистов нередко бытует именно такое мнение – всегда "защищают честь мундира". стараются "замазать или сгладить" картину и не желают "выносить сор из избы". Так это или не так – вопрос особый, не хочу касаться его мимоходом, он заслуживает весьма серьезного изучения. Но сейчас о другом: об абсолютной неприемлемости подобного априорного отношения к руководителям коллективов. Стоя на такой «платформе», мы обрекаем себя на дополнительные трудности при сборе материала. Да, нас могут любить или не любить, но с нами всегда считаются. Почему же мы, контактируя с руководящими работниками, должны априори исходить из недоверия к ним, а не наоборот? Надо, думаю, всеми силами стремиться к тому, чтобы превратить формальный "визит вежливости" в беседу по существу, которая даст полезную информацию, государственный взгляд на проблему, умную мысль, дельное соображение, реалистический подход. Я уж не говорю о том, что бесценность такой информации сочетается с величайшим моральным облегчением, которое мы получаем, поговорив с толковым и объективно настроенным руководителем, освободившись от предвзятого, несправедливого к нему отношения.

5. Бывает и так, что герой по каким-то причинам не желает быть героем, не хочет с нами говорить и объясняться. Настаивать или нет? Вопрос очень сложный, в каждом конкретном случае решаемый, вероятно, самостоятельно.

• Предыдущая
• 23/40
• Следующая