Ради единого слова - Аграновский Валерий Абрамович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/40
• Следующая

Как и актеры, журналисты за одну свою жизнь проживают множество чужих жизней, потому что о чем только им не приходится писать! Одно это обстоятельство дарит им завидное отличие от других профессий, которое легко становится преимуществом. Для любого инженера, врача, физика, плотника, космонавта и зверолова мы, журналисты, – люди "со стороны", люди «свежие», но никогда при этом не «чужие». Как ни экзотична какая-нибудь профессия, а журналистика кажется еще более экзотичной хотя бы потому, что мы "и с угольщиками, и с королями", как говорил В. Шекспир.

Как же не использовать в работе этот "природный интерес" к журналистике, который только и остается подтвердить нашим действительным, а не мнимым содержанием, нашей реальной, а не мифической способностью быть нужными, полезными людям. Мы еще блокнота не вынули, еще рта не раскрыли, вопроса не задали, а к нам уже есть неподдельный интерес собеседника! Не погасить его, поддержать – вот, собственно, и "вся задача".

Это четвертое принципиальное положение.

Перехожу к последнему – пятому. Кто не заметил, что людям свойственно исповедоваться – откровенно говорить о жизни? Это естественное человеческое желание можно реализовать в разговорах с родственниками, друзьями или знакомыми, но далеко не всегда получается «исповедь», потому что жизнь устроена сложно и не способствует прояснению истинных отношений даже между самыми близкими людьми, живущими под одной крышей. Носит человек в душе любовь или ненависть и может всю жизнь проносить, никогда не выявив их, не облегчив себе душу.

Говорить с человеком "со стороны" порой легче: в психологическом и социальном смысле он как бы отстранен от исповедующегося, он вроде и не чужой, но и не свой, ему скажешь – как отдашь, однако при этом не потеряешь. Не то, что родственник, говоря с которым надо думать, что отдавать, а что придерживать и как бы его не обидеть, не осложнить ему и себе существование, не перегрузить лишними заботами – короче, множество привходящих мотивов мешают откровенному разговору. И совершенно чужой сосед в купе поезда дальнего следования – это тоже «другое». С ним откровенничать одно удовольствие, но выйдет он ночью на маленькой станции, растворится во тьме, и вся твоя исповедь пропала, и горе ненадолго облегчено, и радость не поровну разделена. А человек так устроен, что ему мало высказаться – он хочет быть услышанным, хочет доброго участия, совета, помощи, сочувствия.

Многие журналисты могут припомнить «исповеди», ими услышанные. Припомнив, они непременно скажут, что откровенные разговоры получались только в тех случаях, когда люди им верили, ни секунды не сомневаясь в их высокой человеческой порядочности, в доброте их намерений, в их способности доверять и доверяться. Стало быть, чтобы помочь людям реализовать естественную потребность в откровенном разговоре, журналист должен быть человеком в высоком смысле этого слова.

И это, я полагаю, последнее, пятое принципиальное положение.

Рецептов, как говорить с людьми, нет. Есть только опыт, но на чужом опыте строиться – как на земле, взятой в аренду. И тем не менее, призвав читателя к осторожности, изложу свои приемы работы.

Кому-то из великих принадлежит мысль: человеку дано всего два года, чтобы научиться говорить, и целая жизнь, чтобы научиться слушать. Не правда ли, это вроде про нас? Хоть бери и пиши на журналистском знамени: истинный критерий профессионализма! Мол, если ты постиг наисложнейшее умение слушать – ты состоялся как журналист, не постиг – учись, когда-нибудь постигнешь и состоишься. Так вот я с большим сомнением отношусь к этому критерию. Потому что жизнь меня убедила: нет более верного способа разбудить интерес человека к беседе, чем собственная разговорчивость. Еще мой отец, надеясь на то, что Анатолий будет журналистом, говорил: "Идешь на первое интервью, не давай собеседнику рта раскрыть! Во второй вечер уже можешь не только говорить, но и слушать, и вот тогда разговор выйдет", Действительно, позже я убедился: в тех случаях, когда я первым заговаривал и первым раскрывался, я мог рассчитывать на взаимность собеседника. Когда же прибегал к нелегкому умению слушать, беседа не клеилась.

О чем же говорить нам, журналистам, при первой встрече? Думается, если коротко, то о жизни. Важно начать, и начать естественно, ни в коем случае не подыгрывая собеседнику, не примеривая к нему свое настроение, не боясь опростоволоситься, не следя за выражением его глаз, – говорить только о том, что действительно волнует, смешит, тревожит, что занимает наш мозг в данный конкретный момент. Можно начать с жалобы на нелегкую журналистскую жизнь, с того, что надоело мотаться по командировкам, если и вправду надоело; или начать с города, в котором живет собеседник, со своих впечатлений о нем; или пофилософствовать о погоде, которая определенно взбесилась, потому что зимой поливает нас дождем, а летом вдруг посыпает снегом; или припомнить последнюю работу в кино В. М. Шукшина; с рыбной ловли на мормышку; с разницы между «Жигулями» и «Москвичом-412» – одним словом, с чего угодно, но вовсе не для того, чтобы поразить собеседника энциклопедичностью своих знаний, а для того, чтобы раскрыть ему себя, свое состояние, свое отношение к жизни, свою мысль, действительно гвоздем сидящую в голове. В конце концов можно начать даже с объяснения своей корреспондентской задачи, не скрывая при этом сомнений, если они есть, в возможности ее выполнить.

Это не должен быть монолог, его необходимо переводить в беседу, но не торопясь, без насилия над собеседником. Пусть он с недоумением смотрит на журналиста и даже выскажется вслух: мол, извините, но вы действительно корреспондент? Почему же тогда не спрашиваете?! "А нынче, – надо ответить, все наоборот. Нынче больной приходит к врачу и сам рассказывает, чем он болен и как надо лечиться". "Вот это точно!" – обрадованно поддержит собеседник, и только с этого мгновения, быть может, и возникнет долгожданный контакт, почувствовав который журналист наконец переведет дух.

В беседе должны принимать участие не манекены, а нормальные люди, журналисту надо уметь проявлять в себе «человеческое». Разумеется, он может позволить себе «разговорчивость» лишь при условии психологической раскованности, при убежденности в том, что интеллектуально по крайней мере равен собеседнику. Однако всегда ли есть такая уверенность? А ну, как мы беседуем с академиком? Или просто с заведомо умным человеком, например со старым, умудренным опытом рабочим, который видит нас насквозь? И как быть с перепадом знаний, как правило, реально ощутимым, когда журналист встречается и говорит с представителями различных профессий? Нам никогда не стать физиками, беседуя с академиком Г. Н. Флеровым, не постигнуть всех тонкостей кладки кирпича, говоря с Н. С. Злобиным, то есть решительно невозможно "на равных" полемизировать почти с любым собеседником, что, кстати сказать, естественно. Однако как же избавить себя и собеседника от ощущения неловкости, которое непременно возникает в процессе разговора? Как сохранить достоинство, если в глазах героя ты по знаниям его «ремесла» профан?

В 1964 г. я напросился в командировку к физикам Дубны: группа академика Флерова открыла 104-й элемент таблицы Менделеева. Помню, когда я приехал и явился в приемную Г. Н. Флерова, там уже была дюжина корреспондентов. Стоя в живой очереди, я с ужасом наблюдал, что происходит. Журналисты входили в кабинет академика, получали от него уже отпечатанный текст, написанный научным обозревателем ТАСС, и ровно через пять минут возвращались назад. Не скажу, чтобы уж очень довольные, но и не сильно опечаленные.

"Что делать?" – мучительно думал я, все ближе продвигаясь к дверям. Как привлечь внимание академика, чтобы получить для газеты хоть несколько «лишних» слов? Очередь неумолимо двигалась, и вот передо мной распахнулась дверь. Я вошел. Г. Н. Флеров сидел за письменным столом и довольно мило улыбался. Стопкой лежали отпечатанные на гектографе тассовские тексты, я их сразу заметил. «Присядьте», – сказал Флеров. Я представился. Сел. "Мне нравится ваша газета. Если вас интересуют подробности открытия, прошу!" – и академик протянул мне сообщение ТАСС. "Простите, а сколько человек в группе авторов*" – спросил я сдавленным голосом. "Там написано", – ответил Г. Н. Флеров.

• Предыдущая
• 26/40
• Следующая