Бермудский треугольник - Бондарев Юрий Васильевич - Страница 51

• Предыдущая
• 51/65
• Следующая

“Куда меня понесла сволочная ирония? О чем я?”

— Хватит лирики, Андрей! Позволь-ка великому кутюрье задать несколько вопросов! А ну-ка, дай глянуть на него в упор! А ну-ка, раскрой свои раскрашенные реснички, задница! Гляди на меня!

Властная команда Спирина, вслед за ней заячий вопль впавшего в паническое безволие Виктора Викторовича:

“Кто вы такие? Кто вы? Оставьте меня!” и все еще стоявшие перед глазами недвижные зрачки Тани, и ее какие-то беспомощные волосы, свесившиеся в таз, испачканные желчью, и смешанное чувство липкого отвращения и ненависти к мятому страхом холеному лицу Виктора Викторовича — все было реальным и одновременно отстраненным, как в вязком полусне.

— Так, значит, вы, Виктор Викторович, — выговорил Спирин и, чудилось, ласково взялся за кончик воротника его рубашки, — вы снабжали девочек наркотиками? Сразу будете отвечать или после того, как придется прикоснуться к вашему личику? Извините заранее…

Он извинялся, а его светлый леденящий взгляд не выпускал распахнутые, по-женски очерченные ресницами глаза Виктора Викторовича, лепечущего с заиканием:

— Что в-вы? Что вы? Вы ошиблись, господа… Христос с вами, господа. Вас кто-то ввел в заблуждение… Наркотики? Какие? Что вы, господа? Вы можете сделать обыск, если подозреваете… Христос с вами…

Спирин оттолкнул его от себя:

— Видно, Христос с нами, а не с тобой, козел. Если вякаешь об обыске, значит, все спрятано или пусто. Советую: малость подумай перед ответом. Так откуда наркотики?

— О чем вы спрашиваете? Ничего я не знаю. Вы ошиблись, господа…

— Ах, мы ошиблись!

Страшным коротким ударом правой руки Спирин свалил Виктора Викторовича с ног, тот упал спиной к стене, косо освещенный желтоватым солнцем из окна в конце коридора, лицо чернело раскрытым болью и криком ртом, из ноздрей хлынули струйки крови, потекли по трясущемуся подбородку на синюю джинсовую рубашку, мгновенно почерневшую на груди. Он хрипел:

— Не имеете права, не имеете…

— Имею. Можешь не сомневаться, гнида! Так откуда доставали наркотики? Подумай — и отвечай разумно!

Измазанными кровью пальцами Виктор Викторович ощупывал нос, трогал губы, из горла его вырывались мученические стоны:

— Не знаю, я ничего не знаю. Что вы со мной сделали? Вы изуродовали мне лицо, вы разбили мне хрящ… — И он заплакал, разбрызгивая кровавые пузыри из ноздрей.

— Доломаю окончательно, — пообещал Спирин. — Так откуда наркотики?

— Не знаю, не знаю я ни о каких наркотиках… Пощадите! Зачем вы по лицу, не надо по лицу!..

— А как иначе с такими, как ты, интеллигентик хлипенький! Ну так думай насчет наркоты, думай! Еще увидимся, если жив будешь. До встречи, лечи нос, — проговорил Спирин и немилосердно ударил носком ботинка в подбородок Виктора Викторовича, глухо стукнувшегося затылком о стену, истошный его вопль взвился в коридоре:

— Умоляю! Не лицо! Только не лицо!

— Поехали за Таней, — энергично сказал Спирин. — Что морщишься? Думаешь, Андрюша, перебор? Не-ет, не задумываясь, прикончил бы этого плюгавца! И глазом бы не моргнул!

Последнее, что видел Андрей, было животноподобное лицо Виктора Викторовича, безобразно разрисованное черно-красными полосами, как для дьявольского карнавала, его разинутый в крови рот, его полоумные глаза в слезах. Из двери спортивного зала, вскрикивая, выбегали пестрой стайкой манекенщицы, всполошенно бежали по коридору.

Было еще несколько омерзительных минут на даче, когда сажали Таню в машину. Она буйно сопротивлялась, вырывалась, визжала, исцарапала Спирину шею, упиралась кулачками Андрею в грудь, не узнавая или узнавая, смотрела на него с ненавистью, и он не мог поверить, Таня ли это. Затем она забилась в угол сиденья, поджала к животу ноги и затихла, изредка постанывая, вскрикивая.

Главный врач Бальмонт-Суханов, профессор, владелец клиники, пригласил их в свой кабинет, и здесь Андрей почувствовал расползающийся по груди холодок от официального малословия врача, не намеренного к долгому общению. В приемном покое, где перед ванной комнатой оставили Таню, профессор перемолвился со Спириным несколькими словами, бегло задал вопросы одной Тане, она отвечала ему мычащими стонами, отвернувшись к стене, и он осмотрел ее быстро, казалось, картина болезни стала в первую минуту ясна ему.

Профессор не располагал к себе. Он был пожилых лет, но моложав, высок, педантично выбрит, халат на нем слепил стерильной чистотой, и Андрей обратил внимание на его патрицианское очень сухое лицо, прическу коротких седых волос, на его безмятежно надменные глаза без искорки сомнения.

— Итак, я вас слушаю, господа, — произнес он гибким голосом и, не привыкший стеснять себя, заложил ногу за ногу, охватил колено, на мгновение придержал ничего не выражающий взгляд на лице Андрея, затем одними веками улыбнулся Спирину:

— Итак…

“Куда это привез Спирин? Не врач, а бамбуковая тросточка…” — подумал Андрей с раздражением на самого себя, поверившего медицинским связям всеведущего Спирина, и на это безмятежное наркологическое светило, которое, по словам Спирина, за консультацию берет пятьсот тысяч. Отблески этих гонораров были видны и в кабинете клиники, расположенной в безупречно отремонтированном особняке русского ампира. Толстый ковер, светлые панели, размыто посиневшие от ранних сумерек, овальный письменный стол, компьютер за стеклянной ширмой, телефоны, мраморные статуэтки на полках, прекрасные копии голландцев на стенах и вишневый шар современного торшера над журнальным столиком меж лимонных кресел придавали кабинету эклектический аристократизм.

— Я хотел бы узнать, доктор, — начал Андрей, но Спирин, деловито располагаясь в кресле, предупредительно коснулся его колена, заговорил доверительно:

— Ростислав Георгиевич, мы хотели бы знать точно и ясно — что с больной? Насколько серьезно? И что вы посоветуете?

У профессора были белые руки, поражающие воображение длинными музыкальными пальцами, тщательно отполированными ногтями. И пальцы по-особому жестко и крепко держали американскую сигарету, словно не сигарету, а шприц, когда в приемном покое он делал Тане успокоительный укол валиума.

— Таким образом, уважаемые господа, — заговорил Бальмонт-Суханов, ни выражением лица, ни голосом не разрушая форму официальности. — Во-первых, напомню: всех принуждающих и приучающих нашу невежественную и наивную молодежь к наркотикам привлекают по закону к суду. Но первое введение наркотика было сделано пострадавшей по ее согласию, как мне стало известно. Это вам следует знать и сделать выводы.

— И что ж, доктор? Что вы посоветуете? — поторопил Андрей.

— Не отношу себя к казенным оптимистам, — продолжал Бальмонт-Суханов. — Если бы речь шла о сравнительно несильном наркотике — гашише или марихуане, положение больной выглядело бы несколько иначе. Больной вводили сильный наркотик — героин. И организм в определенной степени уже зависим. Яд в организме требует яда. И это весьма серьезно.

— Тогда скажите, профессор, по-мужски: есть ли радикальное средство? Очень прошу ответить откровенно, — потребовал нетерпеливо Андрей. — Есть ли какие-нибудь лекарства у нас или за границей?

Бальмонт-Суханов снисходительно посмотрел на неприкуренную сигарету, зажатую в пальцах, потом затяжным взглядом на Андрея и заговорил тоном человека, который верен неопровержимому опыту профессии, а не чувству:

— Не пугайтесь, молодой человек, но, как известно, каждый наркоман без пяти минут остывший труп. Такова уж природа болезни. Добавлю: каждый наркоман — заживо гниющая человеческая особь. И тем не менее — есть одно действенное средство: длительное лечение. Правда, и оно не спасительно для всех. Электрошок, употребляемый на Западе, лишь временно отбивает влечение к наркотику. В своей клинике я не применяю его. От его воздействия больные теряют сознание, утрачивают чувства. Грубо говоря — дуреют. Я придерживаюсь другого метода: психика, внушение…

— Понятно, Ростислав Георгиевич, — солидно вступил в разговор Спирин. — Ну а лекарство? Которое помочь могло бы быстро! Ну как антибиотик какой-нибудь!..

• Предыдущая
• 51/65
• Следующая