Белая лошадь - горе не мое - Соломко Наталья Зоревна - Страница 10

• Предыдущая
• 10/27
• Следующая

Саня на грубость рассердился и закричал на Адыева:

- Ты почему со мной так разговариваешь? И почему это не мое дело?!

- Потому что меня в умственно отсталую школу переводят...

Он и объяснить-то больше ничего не мог, только стоял да выл тихо. Он уже давно стоял тут и выл, и на громко у него сил не было...

- Не справляется мальчик с программой, - вздохнув, объяснила Сане Лола Игнатьевна. - Да это и понятно, вы знаете, какая у него семья? Глухонемые оба... Трудно ему у нас учиться...

Вот как, оказывается, в жизни бывает, а Саня, домашнее, любимое чадо, вечный отличник, и знать ничего не знал о таком... Саня попытался представить себе жизнь Адыева дома, в тишине и молчании, и что-то темное, безнадежное шевельнулось вдруг в душе, он испугался этого впервые пришедшего чувства - чужого горя, которое, оказывается, чужое только условно, только пока ты хочешь считать его чужим... "Уходи, горе, за сине море, за темный лес, за светлый огонь, меня не тронь!.."

И началась вдруг у учителя географии новая жизнь, как-то сама собой началась... И чем дальше, тем все больше жил Саня поперек детского спасительного своего заклинания - грустная белая лошадь все время брела рядом с ним, цокая копытами... Куда же ее девать?.. Не получалось у Сани гнать ее, только привычка осталась бормотать заклинание.

Вдали, за деревьями, чуть засветило - это был костер, и Боря Исаков, длинный, нескладный, одетый вовсе не для выхода в лес, сидел у огня, обхватив руками колени.

- Добрый вечер, - сказал Саня, бесшумно выходя из темноты, и сел рядом. - А спишь где?

- Здесь, у костра... Тут одеяло кто-то забыл...

- Не мерзнешь?

- В землянке еще холоднее. Вчера там лег, но не вытерпел... - Боря поежился. - Я тут продукты маленько подъел... А вы им сказали, где я?

- Я сказал, что утром мы вернемся...

Исаков искоса взглянул на Саню.

- А если я не вернусь? - поинтересовался он вежливо. - Тогда что? Силой повезете?

Саня засмеялся.

- Мне с тобой силой не справиться. Да и ни к чему - силой.

Боря сидел пригорюнившись, смотрел в огонь.

- Я вам тогда сейчас все расскажу... Только вы не перебивайте, вы до конца выслушайте.

- Хорошо, - кивнул Саня.

- Дело в том, что я не могу вернуться... - почти шепотом произнес Боря. - Потому что... В общем, мой отец совсем не тот человек, за которого я его принимал...

Исаков надолго замолчал. Саня молчал тоже - не перебивал.

- Он сказал, что хватит донкихотствовать...

- Хватит донкихотствовать! - сказал Исаков-старший Исакову-младшему. - На рожон лезут глупцы и психи. А умные и сильные имеют выдержку. Они молчат и делают свое дело. Ты понимаешь меня, Борис? Они живут без болтовни, без криков о справедливости. И без высоких слов. Высокие слова - это для публики, запомни.

Они шли по вечереющей улице. Шли из школы, где Лола Игнатьевна коротко и отчетливо проинформировала Якова Львовича о том, что сын его склонен к дерзости и высокомерию и оказывает на одноклассников дурное влияние, а это, несмотря на блестящие способности сына, кончится плохо. "Я не буду вам говорить, что я об этом думаю, - сказала Лола Игнатьевна, я просто в деталях расскажу несколько его выходок, и вы сами поймете, что мальчик ваш - на опасном пути". Яков Львович внимательно выслушал все, что ему рассказали, поблагодарил, печально качая красивой седой головой, и теперь они гуляли по улицам - высокий, статный мужчина и длинный, на голову выше отца, юноша...

- Зачем тебе это нужно? - с неодобрением спросил Исаков-старший.

- Но ведь ты сам всегда говорил, что человек должен быть порядочным...

- Во-первых, до определенного предела, - нахмурился Исаков-старший, за которым порядочность больше похожа на глупость...

- Ты мне раньше этого не говорил... - удивленно перебил Исаков-младший.

- Раньше ты был ребенком, и из-за этих твоих дурацких разговоров у тебя не было неприятностей. Не было именно в силу того, что ты - ребенок и никто к твоим словам всерьез не относился. А теперь ты вырос, и это надо учитывать.

- Значит, говорить то, что хочешь, можно только тогда, когда к твоим словам всерьез не относятся?

- Не иронизируй, - поморщился Исаков-старший. - Дело серьезное. Честно говоря, я давно уже не одобряю твое пристрастие к ораторской деятельности. К чему это? Что это может изменить? Чего ты хочешь?

- Справедливости!

Исаков-старший хмыкнул.

- Ты ведь неглупый человек, Боря. Пора бы уже понять, что жизнь штука сложная, и движут ею вовсе не законы добра и справедливости. Есть законы посерьезней...

- Ты мне раньше этого не говорил... - упрямо повторил Исаков-младший уже с отчаянием.

Ему хотелось, чтобы отец и теперь не говорил ему этого, потому что ему стало вдруг тоскливо и неуютно: изменилось все как-то вокруг... Дома, что ли, скособочились на родной улице или небо стало ниже в мире, где, оказывается, не в добре и справедливости было дело... И это отец ему говорил, самый главный человек, самый умный, все на свете знающий и понимающий...

- Как ты можешь? - растерянно сказал Исаков-младший. - Что ты говоришь?! Ты - человек искусства!.. Ты что, меня разыгрываешь?

Ах, как славно было бы, если бы отец вдруг рассмеялся и сказал: "Конечно! А ты что, поверил?"

- Искусство! - усмехнулся Исаков-старший. - Ты книжек начитался, Боря. Искусство - это искусство, а жизнь - это жизнь, их ни в коем случае не надо путать, ты что, еще не понял?

- Но ты же всегда...

- Оставь! - сморщился, как от зубной боли, Исаков-старший. - Да, говорил! Потому что всему свое время. Моральные законы надо усвоить, чтобы потом через них перешагивать. Я надеялся, что, усвоив, ты сам поймешь что к чему... А ты еще не дорос, оказывается! Поверь, мне больно разбивать твои иллюзии, но пора уже. Донкихотство твое нелепо и опасно. И слава богу, что у вас есть такой умный завуч! Подумай о характеристике, тебе через два года поступать. Или ты хочешь стать неудачником?

- Плевал я! - крикнул Исаков-младший.

- Это что-то новенькое... - насторожился Исаков-старший. - Ты, кажется, собирался стать кинорежиссером. Что, передумал?

- А для этого обязательно сначала стать подлецом? - запальчиво спросил Исаков-младший.

Ему хотелось, чтоб отец обиделся, опомнился, закричал, что не надо гипербол, он совсем не то имел в виду...

- Если тебя интересует мое мнение, - сухо сказал Исаков-старший, - то лучше уж быть подлецом, чем неудачником. Запомни: подлец - понятие относительное, а неудачник - всегда неудачник...

- А ты?.. - с отчаянием спросил Исаков-младший, начиная кого-то ненавидеть. - Ты... удачлив?

Исаков-старший остановился посреди улицы, будто на стену наткнулся, и взглянул сыну в лицо.

- Да... - медленно сказал он. - И от моих удач тебе тоже кое-что перепадает... Ты не замечал?

Исакову-младшему в мгновение стало жарко. "Вот он какой!.. - со стыдом подумал он, слушая про джинсы, кожаный пиджак, замшевую куртку, два магнитофона, транзистор и часы "Сейко". - Вот он какой, все подсчитал..." - и сказал:

- Мне от тебя ничего не надо!

- На два тона ниже, - посоветовал Исаков-старший. - Соседям вовсе не обязательно вникать в суть наших разногласий...

Они уже входили в подъезд.

- Романтик! Давай-давай, попробуй пожить в соответствии со своими высокими идеалами! Кончишь школу, поступишь в какой-нибудь затрапезный институт! Или сразу - в ПТУ! Это даже сейчас можно, давай! В армию сходи, кстати! Поживи, как все, идеалист паршивый!

- И поживу!

- Поживи-поживи! Я думал, ты умнее!

- Значит, ошибался, - огрызнулся Исаков-младший.

- Бывает, - зло кивнул Исаков-старший. - Только надолго ли тебя хватит?

- Не волнуйся, - не глядя на отца, пробормотал Исаков-младший. - Меня на всю жизнь хватит!

Вот что произошло вчера вечером...

- В ПТУ я вчера был... - тихо сказал Боря. - Там набор уже кончен... А домой все равно не вернусь...

• Предыдущая
• 10/27
• Следующая