Шизофрения: клиника и механизмы шизофренического бреда - Каменева Елена Николаевна - Страница 4

Особое место в современной французской литературе занимают работы парижской школы, возглавляемой Клодом (Эй, Руар, Нодэ), в которых делается попытка построить учение о бреде на основе концепции Джексона. Нодэ в монографии, посвященной критике хронических галлюцинаторных психозов Баллэ, описывает различные бредовые синдромы (паранояльный, параноидный и парафренический), полагая, что они возникают на различных уровнях «психической активности» при ее деградации в зависимости от основного заболевания, могущего иметь различные причины. Для этой школы является характерным то, что бред, не отличаемый принципиально по своим механизмам от галлюцинаций, рассматривается в качестве патологического «верования», имеющего корни в аффективности и питающегося желаниями и надеждами или возникающего на основе «интуиции», происходящей из «бессознательного».

В этой концепции, которую авторы называют динамической, построенной, по их заявлению, на основе учения Джексона, мы находим мало продуктивного в отношении понимания собственно процессуального (шизофренического) бреда. Многие положения авторов относятся скорее к паранояльному, бреду или к сверхценным идеям. Вызывает сомнение также понятие «психической активности», употребляемое авторами, и правомерность идентифицирования ее с понятием активности (низших центров) в понимании Джексона. Концепция авторов близка к положениям фрейдизма в смысле акцентуирования роли бессознательных аффектов и желаний и их привлечения для объяснения различных форм бреда. Положительной стороной в работах о бреде как указанных, так и многих других французских авторов, помимо яркого клинического описания и углубленного психопатологического анализа бредовых синдромов, является справедливое указание на роль патологических вариантов сна в генезе бреда («гипноидное», «онироидное» состояние, «ониризм»), хотя патофизиологические механизмы их остаются нераскрытыми.

Особняком стоят работы Жанэ, посвященные различным вопросам психологии, в том числе бреду и галлюцинациям. Жанэ пытается в основу бреда положить «чувства», которые он почему-то понимает как нечто промежуточное между элементарным актом и верованием. В картине бреда он выделяет всевозможные патологические чувства, как, например, «чувство захвата», «чувство внедрения», «чувство воздействия» и другие, которые по существу своему являются бредовыми переживаниями, подлежащими объяснению. Оригинальным, но мало убедительным является его воззрение на бред с точки зрения «двойных форм социального поведения», как, например, «дарить и получать», «показывать и прятать» и т. п., которые он пытается восстановить в истории развития человечества. Бредовым механизмам он дает психологические объяснения. Так, например, он вводит понятие «социальной объективации», как тенденции, присущей детям и «примитивным» людям, перекладывать свою вину на других.[4])

Попытки освещения бреда в патофизиологическом плане в основном мы имеем в советской психиатрии. Прежде чем остановиться на работах советских авторов, приведем некоторые данные, касающиеся развития учения о бреде в отечественной литературе вообще, внесшей свой значительный вклад в изучение данной проблемы.

Начиная с конца XIX столетия, мы имеем в русской литературе как монографические работы, относящиеся так или иначе к проблеме бреда, так и ряд оригинальных и справедливых высказываний, касающихся как симптома бреда, так и бредовых психозов вообще. В этих работах отражается ясность мышления, присущая представителям русской психиатрии на раннем этапе ее развития, со способностью к критическому отношению к неправильным точкам зрения зарубежных авторов. Некоторые из этих работ мало известны, хотя представляют не только исторический интерес, но и большую ценность по существу вопроса. В некоторых из них мы находим высказывания, предвосхитившие сходные точки зрения, высказанные позднее зарубежными авторами. Так, например, в 1881 году П. И. Ковалевский опубликовал монографию «Первичное помешательство», в которой четко отграничивает это заболевание от аффективных психозов (мании и меланхолии)[5]). Сущность «первичного помешательства» он усматривает в «первичном поражении мыслительной области». В своем общем руководстве по психиатрии (1885) он подвергает критике точку зрения Вестфаля, а также Снелля, которые полагали, что при бредовых психозах имеют место изолированные нарушения интеллекта. Вопреки этому П. И. Ковалевский справедливо указывал на диффузный характер слабоумия у этих больных, общее ослабление их «мыслительной деятельности» с изменениями в общей структуре их личности, приводящими к общей деградации.

Такое же категорическое отрицание точки зрения на бред как изолированное расстройство (мономанию), разделявшейся многими зарубежными авторами, мы находим и у Н. М. Попова, С. С. Корсакова, а в дальнейшем у В. П. Сербского, В. Ф. Чижа и у других отечественных авторов. «Бредовая идея, — писал Н. М. Попов,[6] — лишь одно из проявлений болезни… внимательное исследование больного всегда укажет еще на иные уклонения от нормы, так как при душевном заболевании поражается весь психический орган, изменяются хотя в весьма различной степени все важнейшие его функции». В этом труде мы находим и другие весьма тонкие и прогрессивные для того времени идеи, касающиеся бреда, как, например, указание на связь бреда с нарушением «я» и единства личности, на роль патологии внутренних органов для возникновения бредовых идей, указание на «неудержимую тенденцию к аллегоризации», присущую бредовым больным, и другое. Так же, как и других представителей отечественной психиатрии (В. П. Сербский и другие), его не удовлетворяет формальное определение бреда в немецкой психиатрии, как «ложной идеи, не соответствующей действительности» и сопровождающейся глубокой убежденностью больного. Он считал, что основным критерием при изучении бреда должен быть «способ возникновения бредовой идеи». Останавливаясь подробно на способах возникновения бреда у параноиков (по существовавшей тогда терминологии), он тонко описывает состояние этих больных в период формирования бреда, высказывая идеи, близкие к которым были развиты впоследствии в немецкой литературе. Так, он отмечает первичное тревожное и напряженное состояние бредовых больных с переживанием какой-то внутренней перемены, а в качестве второй особенности — их «неудержимое стремление аллегоризировать» — во всем видеть «символы, знаки, какой-то таинственный смысл». На этой основе, по автору, рождается бредовая идея, которая указывает на нарушение единства личности — новое «я». Обманы чувств только облегчают формирование бреда. В этом описании возникновения бреда мы находим указание на своеобразное настроение бредового больного и его своеобразное восприятие окружающего (бредовое восприятие) с переживанием особого значения, а также указание на самостоятельное, независимое от галлюцинаций, возникновение бреда.

Экспериментально-психологическому исследованию больных первичным помешательством посвящена работа К. Н. Завадовского, в которой он отмечает ряд особенностей ассоциаций у бредовых больных: эгоцентрические, бредовые ассоциации, многословные рассуждения и пр.

С. С. Корсаков подчеркивал отличие бредовых идей от заблуждений и возможность их дифференцирования при выяснении условий их развития. В основе бреда он усматривает «патологическую связь между суждениями», а «напряженность болезненного сочетания мыслей» придает им характер «непреложной истины»[7]). В качестве одного из источников бреда он указывает на патологические ощущения — парестезии, болевые ощущения и прочее, при наличии у больного тенденции к их аллегоризации. Учение о мономании, как бредовом заболевании с частичным нарушением в форме единичной нелепой идеи, он категорически отвергал. Внимательный анализ клинической картины, по его мнению, всегда показывает, что наряду с бросающейся в глаза нелепой идеей существуют другие нарушения психики. Описывая бред значения при первичном помешательстве, С. С. Корсаков подметил также склонность параноика видеть во всем окружающем символы, и то, что бред вообще имеет эгоцентрический характер. Среди различных форм паранои С. С. Корсаков впервые описал своеобразную ее разновидность — paranoia hyperphantastica, при которой бред связан главным образом с продуктами фантазии, противопоставляя ее другой форме помешательства, которая связана с болевыми ощущениями и различными парестезиями — paranoia neuralgica paraesthetica.