Осада Азова - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 70
- Предыдущая
- 70/89
- Следующая
– Кто вы такие? – кричали им часовые с крепостной стены.
– Мы казаки, бежавшие из турецких таборов, – отвечали они.
Воротные казаки опознали прибывших и доложили атаману Осипу Петрову. Их сразу пустили в крепость, и они сообщили, какую смерть готовит казакам Гуссейн-паша.
Осип Петров, не мешкая, созвал на совет всех атаманов и есаулов.
– Что будем делать, братцы? – тревожно спросил атаман, закрывая рукой кровавую тряпку на голове. – Вся крепость будет видна, если возведут вал. Не можно допустить такого.
– Пусть возводят, – спокойно возразил Иван Каторжный. – Пусть соберут нехристи всю свою силу и пушки на валу. Тут мы их и изничтожим. Наскоро надо рыть подкопы.
– Разумно мыслит Иван, – поддержал Каторжного Михаил Татаринов. – Подкопы надо вести немедля. А все свое войско и женок с детьми перевести в землянки и погреба. Всем зарыться в землю!
– Добре рассудили сынки, добре, – тепло проговорил Михаил Черкашенин. Видали мы за свою жизнь и турку, и немчуру, и татар, и ляхов, и всяких иноземцев. Где им до русской рати! Кишка слаба! Русскую рать надо либо всю насмерть побить, либо верой да правдой на мир сговорить. Переможем нехристей! Выдюжим!
Атаманы склонились над планом крепости, уточняя с есаулами места подкопов и расстановки сил. А с первыми проблесками синеющего рассвета начали двадцать восемь подкопов, заставив под угрозой смерти рыть землю не покладая рук турецких полоняников. Вместе с есаулами атаманы осмотрели кузницы, оружейную мастерскую, все крепостные укрепления, сторожевые башни и пушки, наказывая караульным и всему войску строже нести службу, доглядывать зорко за всеми происками врага. День прошел спокойно. Обе стороны готовились к новым боям.
Ночью в азовскую крепость прорвалось казачье подкрепление из трехсот человек, которые так нужны были в осажденном городе. Но в ту пору случилось и несчастье.
Иван Зыбин с двумя своими верными товарищами был на вылазке. Нужно было добыть важные сведения о местах хранения пороха и военных припасов, прибывших во вражеский лагерь. И с казаками случилась горькая беда. Турецкая стража заметила их, всех схватила и повела в свой дальний табор. В крепости узнали о том по шуму и выстрелам, погнались за турками, дрались с ними саблями, но не смогли выручить отважных лазутчиков. Большая печаль охватила всех в крепости. Никого не радовали пятьсот пленных турок, которых привели в крепость казаки, бросившиеся на выручку Ивану Зыбину. Иван Зыбин, славный донец, попал в цепкие вражеские лапы. Как его выручить? Как ему помочь?
А в это время Иван Зыбин, без шапки, в изодранной одежонке, израненный острыми кинжалами, окровавленный и избитый, бесстрашно стоял перед Гуссейн-пашой и смотрел на него в упор. На лице есаула не было заметно никакой тревоги, а в темных широко открытых его глазах были не боль и страх, а непокорность и презрение к турецкому главнокомандующему.
В шатре стояла долгая тягостная тишина. Гуссейн-паша, зверея, пристально смотрел на есаула. Чего ждал паша – никто не знал. Наконец он вскочил с шелковых подушек, схватил свою крепкую кизиловую палку и ударил ею по вскинутой голове Ивана Зыбина. Голова донского есаула оказалась крепкой. Треснула и разломилась надвое кизиловая палка. Золотой набалдашник вывалился из рук паши и упал к ногам Ивана Зыбина. С его черных густых волос на осунувшееся, в кровоподтеках лицо стала медленно сползать кровь.
Главнокомандующий закричал пашам, которых только вчера обменяли и вывели из казацкого плена:
– Не тот ли это серый волк, атаман донской?! Не он ли своровал наши платья и знамя с персоной Ибрагима?
Паши отвечали:
– Это он. Он, есаул казачий, своровал все знамена и золотые сосуды.
Гуссейн-паша еще больше остервенел:
– Почто же вы, воры, по темным ночам бродите в моих таборах? Почто вы, собаки, знатных людей у меня в шатрах побиваете?! Неужели же вы и впрямь думаете устоять против меня? Не устоите! Что ты мне скажешь?
Есаул молчал. Неудача давила сердце, тревога за оставшихся в крепости людей не покидала сознание, а страха за себя не было.
– Кто своровал знамена? – дошел до него крик Гуссейн-паши.
Есаул, понимая, что смерти не миновать, смело и дерзко сказал:
– Благодари-ка ты аллаха, что торопился я в ту ночь, когда взял султанские знамена, дорогие сосуды и твои платья. Я видел тебя спящим в шатре, стало быть, голова твоя была в моих руках. Стоило мне только выхватить свой острый кинжал – и твоей головы вмиг не было бы! Тогда ты, Гуссейн-паша, такой речи не держал бы передо мною. Стало быть, я даровал тебе жизнь, а ты вместо высокой награды бьешь меня палкой…
В смелых, уверенных словах есаула была такая сила и жестокая правда, что Гуссейн-паша невольно содрогнулся. Бегающие хитрые глаза его сверкнули на пашей, на стоящего перед ним связанного, израненного казака.
– Отвагу и ратную удаль мы похваляем даже у врага, – глухо сказал Гуссейн-паша. – Силы у нас несметные. Крепость наша, и мы вернем ее под власть султана Ибрагима. Зачем идти на смерть всему гарнизону? Зачем губить женок и детей? Склони крепость к сдаче. Я награжу тебя богато и помилую.
– Память у тебя коротка, – вспыхнув, сказал Иван Зыбин. – Крепость испокон веков русская. Великий князь Владимир владел ею. Будем биться за Азов до последнего! А милостью своей никого не купишь. Вас, насильников, не страшимся и никогда не покоримся!
Глаза Гуссейн-паши налились бешенством, жилы на лбу вздулись, он остервенело рявкнул:
– Покоришься, раб! На колени!
Иван Зыбин ожег пашу взглядом, шагнул вперед и с ненавистью плюнул в бегающие маленькие трусливые глаза.
Гуссейн-паша дико взвыл, затрясся всем телом, судорожно хватая воздух перекосившимся ртом, завизжал в исступлении:
– Ра-аа-с-терза-а-а-ть! Нещадно! Ра-аа-с-терзать перед крепостью!..
Бесноватый Гуссейн-паша отдал приказ привязать Ивана Зыбина к хвосту самого горячего коня и гонять того коня по чистому полю перед крепостью до тех пор, пока есаул не испустит последний вздох.
Турки так и сделали. Избили они славного донца до полусмерти, изодрали в клочья всю его одежду, изорвали тело его острыми клещами, привязали к хвосту резвого вороного коня, и скуластый татарин с узкими щелками глаз, в высокой лохматой шапке погнал коня по полю во весь опор. Долго гонял, возле стен крепости остановился, пощелкивая языком, и закричал:
– Любуйтесь, атаманы, любуйтесь, казаки! Это ваш донской казак, собака Ивашка Зыбин! Глядите да на память его себе берите!
Караульный казак приложился к пищали, выстрелил и убил разгоряченного вороного коня. Татарин, раскрыв рот, перелетел через взметнувшуюся гриву, мохнатая шапка отлетела в сторону. Перевернувшись на земле, вскочил и, озираясь, побежал в сторону своего лагеря.
Казаки выбежали из крепости, подняли истерзанный труп Ивана Зыбина и принесли его в крепость – проститься с ним, предать земле тело отважного есаула.
Войска Гуссейн-паши старательно и быстро возводили земляную гору перед крепостью. Через шестнадцать дней она поднялась уже на семь сажен и стала выше города. На нее с трудом втащили большой пушечный наряд, доставили тяжелые ящики с ядрами, большие пороховые бочки, коробы с длинными фитилями. К горе подходили войска, полки за полками…
«Теперь-то, – думал Гуссейн-паша, – дело мое верное, Азову-городу больше не устоять. Азов-город будет моим! После Азова я пойду со всем своим войском на Русь!»
А казаки и донские атаманы, храбрые казачьи женки, дети их не покладая рук трудились в крепости, готовили свои гостинцы врагам, дабы потомки не сказали, что из-за них пала земля русская, пал вольный город Азов.
Атаманы, действуя со всей расторопностью и сметкой, разбили весь город на участки во главе с сотнями, умело расставляли силы и после тяжелого приступа навели в крепости снова боевой порядок.
- Предыдущая
- 70/89
- Следующая
