Человек без души - Борисенко Игорь Викторович - Страница 70

• Предыдущая
• 70/94
• Следующая

Привстав на стремена, Эт Кобос принялся рассматривать окрестные домики в поисках первых жертв. Словно деревня заранее знала, какая судьба ее ожидает, и жители попрятались. Дальвиг вдруг вспомнил, как певец на окраине ни с того ни с сего удрал, и его посетило нехорошее сомнение. А что, если все население, прознав про угрозы Дальвига при отъезде и поступок старосты, почло за лучшее удрать? Вот так незадача… Где их искать, по таким-то густым лесам и болотам? Скорее сам утонешь в какой-нибудь трясине.

Однако тут, словно бы для того, чтоб метания Дальвига поскорее окончились, на покрытый тонким слоем тумана луг, который начинался за кривым переулком, в сотне шагов от дома старосты, выехал одинокий всадник. Сначала Эт Кобос тряхнул головой, думая, что это наваждение: ему показалось, что конь под незнакомцем точь-в-точь похож на Дикаря, а сзади, как и за самим Дикарем, плетется заводная лошадь. Чувствуя, как предательски сжимаются внутренности и колотится сердце, Дальвиг смотрел на приближавшегося человека до тех пор, пока тот не слез, чтобы убрать из плетня жердину, мешающую ему проехать. Так неуклюже сползать из седла и косолапо ходить мало кто способен, а уж приветственно махать рукой… Нет, сомнений быть не может! Хак, живой и здоровый, выбрался из леса почти сразу, как смог разглядеть хозяина. Очевидно, он поджидал его, разглядывая пепелище с опушки. Широко улыбнувшись, Дальвиг скомандовал Вальдевулу «не рубить», упрятал его в ножны и вскочил на Дикаря. В этот момент он остро почувствовал приступ если не любви, то привязанности к Хаку.

Тогда в деревне, названия которой он так и не узнал, Дальвиг только похлопал слугу по плечу и расщедрился на ободряющую улыбку. Он предпочел оставить при себе странное ощущение, почти родственное чувство, испытанное им в момент их встречи. Кажется, он все-таки ошибался и зря беспокоился – Хак был дорог ему не менее, чем золото. Просто… просто Дальвиг не мог так сразу поверить в смерть слуги, который был при нем чуть ли не всю жизнь. Если б он увидал труп… бездыханное тело в луже крови – тогда бы и понял всю глубину утраты. Теперь же, когда все окончилось благополучно, Дальвигу было немного стыдно перед самим собой за вымышленную слабость. Не к лицу Высокому переживать за слугу, да еще такого, как Хак, поврежденного рассудком. Ведь он, чего доброго, мог еще и расплакаться, увидь дуралея погибшим! Уф! От такой мысли Дальвига передернуло, и он поторопился отвернуться от Хака, чтобы не видеть его восторженное круглое лицо. Взглянув на деревню, все еще таившуюся в туманном утре, Эт Кобос чуть было не рассмеялся. Расправа отменяется, трусы и негодяи! Живите дальше своими никчемными жизнями. Великий волшебник Сорген дарит вам ваши грязные хибары и все болота до одного.

Не желая больше задерживаться в этом месте, Дальвиг немедленно заставил Хака усесться в седло и пуститься в путь. Дуралей тут же начал привычно ныть, жалуясь на долгое отрешение от горячей пищи и спанье на жесткой земле. Кажется, он надеялся поесть супу и разок поваляться в кровати. С жестокой усмешкой Дальвиг посоветовал ему заткнуться и приготовиться к худшему. Жизнь опять потекла как прежде!

Тем не менее Хак вскоре забыл о жалобах, даже о завтраке и мягкой постели. С блуждающей по лицу гордой и в то же время виноватой улыбкой он принялся возбужденно рассказывать о том, что случилось после отъезда хозяина.

В первый день староста был необычайно любезен: потчевал гостя обильной едой, подливал пива и браги, от которых Хак отказывался, так как помнил строгий приказ господина не брать в рот ни капли хмельного. И ночь, и второй день тоже прошли спокойно, хотя гостеприимство старосты заметно поиссякло. А вечером…

Староста открыл дверь в комнату Хака и нагло зашел внутрь; раньше он, по приказу Дальвига, оставался за порогом и оттуда звал есть или что-то спрашивал. Дурень, опять-таки повинуясь команде хозяина, схватился за арбалет, но сделал это так медленно и неуклюже, что староста успел выхватить нож и ударить им. К счастью, удар пришелся по металлической дуге арбалета, который вырвало из рук Хака и отбросило под кровать. Старик самоуверенно расхохотался, неторопливо занося нож во второй раз. Видно, он считал дурня полным рохлей и слизняком, думая, что тот просто даст себя убить. Однако Хак не растерялся и пнул старосту в живот. От удара старик улетел к самой двери и побагровел, как свекла. Тут же у порога появилось несколько гомонящих мужиков, бросившихся на помощь старосте, но все они то ли испугались, то ли не могли перескочить через корчившегося на полу старика. Хак успел бросить тоскливый и полный страха взгляд на сумки с золотом, но трусость, к счастью, пересилила в нем долг. Выпрыгнув в окно, дуралей снес прогнившую раму и побежал по огороду, весь в обрывках бычьего пузыря. Вслед неслись гневные крики и летели камни; один даже попал в бедро (Хак пытался задрать рубаху и спустить штаны, чтобы наглядно продемонстрировать, какой величины был камень и как быстро он летел). Если бы Хак взялся убегать по огородам, то, возможно, был бы окружен, пойман и убит. Однако он, повинуясь некоему глубинному чувству (так как разума вроде бы не имелось), забился в просторный хлев и упал за загородку в навозную жижу, как раз между дремавшими там гигантскими ленивыми свиньями. Животные начали было недовольно похрюкивать, но Хак быстро почесал обоим за ушами. Когда преследователи заглянули внутрь, они увидали идиллическую картину: три грязных туши, мирно дремлющие в кучах дерьма.

Через некоторое время Хак выглянул наружу. Двор старосты был заполнен суматохой, в доме разом ругались не меньше, чем десяток человек. Трое грабителей, изрыгая проклятия, пытались вытащить через ворота Красавчика и кобылу. Пригибаясь как можно ниже, Хак пробрался обратно к дому, к тому самому окну, из которого недавно выпрыгнул. Все в комнате было перевернуто вверх дном, и сумки с золотом, конечно же, пропали. Осталась только торба самого дуралея, порванная и выпотрошенная, да еще арбалет, так и валявшийся под кроватью. Хак заполз внутрь и подобрал тот скудный скарб, что пережил мародеров. Он очень разозлился на грабителей, главным образом за испорченную сумку. Даже в его простой и бесхитростный мозг пришла идея отомстить. Не долго думая, он схватился за кремни и быстренько подпалил постель. Покинув дом, Хак перебрался в соседний двор и спрятался за углом, чтобы понаблюдать за пожаром. Первыми, как ни странно, всполошились те злодеи, что боролись на улице с непокорным Красавчиком. Они увидали дым, валящий из разбитого окна, и с криками прибежали обратно во двор. С крыльца посыпались люди, среди которых метался староста с выпученными от ужаса глазами. Вопя и толкаясь, он мешал тем немногим, которые не потеряли голову и пытались тушить огонь водой из колодца. Крики становились все более громкими и беспорядочными – будто на базаре, когда там всем миром ловят воришку. Весь большой двор старосты был забит народом, а улица на какое-то мгновение оказалась пустынной. Красавчик, не желая дожидаться «новых хозяев», потрусил как раз мимо того дома, за которым прятался Хак, и тот не раздумывая выбрался из своего убежища и запрыгнул в седло. По дороге через двор соседа старосты дурень мимоходом захватил старую деревянную мотыгу. Стоило ему взгромоздиться на Красавчика, улицу им перегородил невесть откуда взявшийся мужичина весьма дикого вида: до глаз заросший бородой, с длинными костлявыми руками и в разорванной до пупа рубахе. От испуга Хак зажмурил глаза и не глядя отмахнулся от жуткого врага. Одновременно он сдавил пятками бока коня, и тот послушно понес его прочь отсюда, от всех этих злых людей, по переулку, через чахлый плетень и луг к лесу. Что случилось со звероватым мужиком, Хак посмотреть не отважился, но среди деревьев он обнаружил у себя в руках только черенок с разбитым в щепки концом. Послушная кобыла, даже не будучи привязанной к седлу, следовала за Красавчиком неотступно. В заросшем орешником и терновником овраге, полном жухлой листвы и гнилых палок, Хак провел ночь. Никто его не искал. Сам дуралей осмелился выползти из своего убежища только под вечер. Издалека, с опушки леса, он внимательно осмотрел деревню, но, несмотря на ее запустение, приближаться забоялся. Даже в сумерках ему был прекрасно виден дом старосты, вернее, то, что от него осталось. Среди черных стен до сих пор продолжал гореть огонь, словно под жилищем старого грабителя в земле прятались еще несколько этажей. Хаку пришлось еще раз заночевать в лесу. Ужином ему послужили несколько грибов и ягод костяники, костер он разжигать побоялся. К несчастью (или к счастью, смотря с чьей стороны к этому подходить), в седельных сумках Хак обнаружил только золото и ни крошки еды… Рано утром голод разбудил его, и – о чудо! – едва глянув из-за деревьев на далекое пепелище, дурень увидал рядом с ним любимого хозяина, узнать которого ему не могли помешать ни расстояние, ни сумерки.

• Предыдущая
• 70/94
• Следующая