Дон Карлос. Том 2 - Борн Георг Фюльборн - Страница 11

• Предыдущая
• 11/92
• Следующая

— Спросил ты, как зовут этого нечистого? — перебил Горацио своего слугу.

— Об этом как раз я и хотел сказать.

— И хозяин назвал его?

— Точно так, сеньор. «Как же зовут этого вашего Вермудеца?» — спросил я. — «Христобаль Царцароза», — отвечал хозяин.

— Царцароза! Да хорошо ли ты слышал, Алео? Царцароза! — повторял маркиз в сильном волнении, которое крайне изумило его слугу, не понимавшего, отчего он так волнуется. — Да, да, так точно его звали… Царцароза… Тобаль Царцароза! Это он! И он здешний нечистый! Это выведет ее из заблуждения, это путь к спасению! Теперь все будет по-старому! Он нечистый! Эго возмутит ее, возбудит в ней отвращение, и она позабудет о нем! — так говорил и думал Горацио, а Алео прилежно следил за каждым его движением. — К ней! К ней! Принеси мне плащ, Алео, и вели подать экипаж!

Алео повиновался.

Через несколько минут нарядный экипаж маркиза уже стоял у крыльца. Горацио вышел, и Алео опустил подножку.

— На Пуэрто-дель-Соль, — приказал маркиз.

Чистокровные жеребцы легко и быстро помчали экипаж по улицам. Вскоре он остановился у подъезда Альмендры. Маркиз быстро поднялся по лестнице. Прежняя уверенность и сила снова воскресли в нем, он опять был прежним Горацио. Страшное бремя, казалось, вдруг свалилось с его души, он чувствовал себя свободным и быстро вошел в переднюю, как только ему открыли дверь, а оттуда — в гостиную.

Служанка тотчас поспешила к Альмендре доложить о маркизе.

Горацио показалось, что в комнатах произошла какая-то перемена; хотя он не видел ничего, но как-то почувствовал это.

В эту минуту на пороге гостиной показалась Альмендра.

Горацио изумился, взглянув на нее: на ней не было бриллиантов и золотых украшений, которые надевала она до сих пор; платье было простое, одно из тех, которые она носила прежде, еще до своего знакомства с дукезой. Но в этом простом, почти бедном наряде она была еще милее.

Волосы ее были гладко причесаны и убраны старой вуалью, но при всем том Альмендра еще никогда не казалась такой привлекательной, как в эту минуту.

Заметив эту перемену, маркиз остолбенел. Как прекрасна была Альмендра в этом бедном одеянии! Она сняла красотой, и Горацио не мог отвести от нее глаз.

Альмендра подошла к нему и дружески протянула руку.

— Это хорошо, что вы пришли, Горацио, — сказала она.

Молодой офицер с возрастающим удивлением посмотрел на Альмендру.

— Что все это значит? Ты со мной на вы? — спросил он.

— Мы расстаемся, ведь мы уже простились, — напомнила она.

— Это была необдуманная горячность. Ты должна быть моей навеки!

— Нет, мы обо всем этом уже говорили, Горацио, — тихо, но твердо возразила Альмендра. — Альмендра еще раз благодарит вас за все, что вы для нее сделали, и возвращает вам ваши подарки. Не сердитесь на меня, вы должны смириться с этим, если дорожите моим спокойствием, а в этом я уверена. Альмендра прощается с вами и с той жизнью, которую вела до сих пор; она снова будет прежней Белитой Рюйо, прежней сиротой, и трудом станет зарабатывать свой хлеб! С вами Альмендра предавалась веселью и радостям и, казалось, умела только наслаждаться жизнью, но она умеет также переносить лишения и работать. Ей отрадно будет поправить все то, что она так легкомысленно разрушила.

— Перестань печалиться! Отбрось эти странные мысли! — воскликнул Горацио и с жаром схватил руку Белиты. — Не поддавайся этим внезапным порывам, которые отравляют мне жизнь! Ты моя и останешься моей! Я принес тебе известие, которое сразу вылечит тебя от этих фантазий и разгонит твои печальные мысли! Слушай меня!

— Не пытайтесь поколебать мое решение, Горацио, это совершенно напрасный труд.

— Все равно, ты должна все узнать и снова стать моей! Не говорила ли ты, что сына твоего благодетеля, которого напомнил тебе незнакомец, звали Тобаль Царцароза?

Глаза Альмендры засверкали.

— Да, так звали сына моего благодетеля, — сказала она.

— Ты не ошиблась: этот незнакомец — Тобаль Царцароза!

— Это он! — воскликнула Альмендра, и радость засветилась на ее лице. — Так это он! О, как я благодарна вам за это известие, Горацио! Теперь только вижу я, что вы меня искренно любили!

Эти слова неприятно поразили маркиза.

— Напрасно ты до сих пор в этом сомневалась, — серьезно возразил он, — я так сильно тебя люблю, что готов за тебя отдать все, ты понимаешь, все! И ты должна принадлежать мне! Я верну твое расположение, потому что ты отвернешься от своего возлюбленного, когда узнаешь, кто он такой!

— Эти слова пугают меня! Что ж вы хотите сказать? О Господи! Горацио, пожалейте меня!

— Я хочу излечить тебя, уничтожить чувство, которое неправдой вкралось в твое сердце!

— Горацио, вы мучаете меня! Говорите же скорей, умоляю, говорите, что вы знаете о Тобале Царцарозе?

— Я рад, что могу покончить со всем этим не оружием, чего ты так не хочешь, а единым словом! Тобаль Царцароза, тот незнакомец, ради которого ты почти решилась на необдуманный шаг, не кто иной, как здешний нечистый!

— Нечистый?! Тобаль — нечистый? — в ужасе повторила Альмендра. Она пошатнулась и схватилась рукой за голову.

Горацию поспешил подхватить ее и отнести в кресло. Потом он позвонил горничной, чтобы с ее помощью привести Альмендру в чувство.

Инес и Амаранта скоро очутились с Антонио в могильном мраке подземного хода, который, по словам Лоренцо, за тысячу шагов от монастыря выводил прямо в лес.

Антонио помнил, что он когда-то видел в лесу пещеру на отлогой стороне холма. Антонио спросил тогда настоятеля, что это за пещера, и тот объяснил, что она ведет в подземный ход, несколько сотен лет тому назад проделанный монахами во время войны. Антонио скоро забыл об этой пещере, погрузившись в серьезный разговор, который он вел с патером Пабло.

И вот теперь, очутившись в подземном ходе без света, без малейшего понятия о том, как он устроен, Антонио решительно не знал, чем руководствоваться. Это бы меньше беспокоило его, если бы он был один, но с ним были две женщины, которых он должен был вывести из этого страшного мрака.

Был ли причиной сырой, спертый воздух подземелья или страх перед неизвестностью, Антонио не знал, но он чувствовал, как сжимается его грудь. И все же он смело, не останавливаясь, шел вперед. За ним следовала Инес, Амаранта шла последней. Они медленно продвигались, ощупывая руками скользкие, сырые стены. Ноги все время разъезжались на мокрой глине, а воздух в подземелье до того был пропитан сыростью, что трудно было дышать.

Непроглядный мрак и мертвая тишина вызывали состояние угнетенности.

Крысы с писком разбегались из-под ног, испуганные их неожиданным появлением. Инес старалась побороть свой страх и отвращение, но иногда невольно хваталась за Амаранту, шедшую за ней.

Антонио шел впереди, осторожно нащупывая ногами путь, чтобы первым встретить любую опасность или препятствие. Дорога казалась ему бесконечной. Он шел молча, да и что он мог сказать своим спутницам, чем ободрить их? Надо было как можно скорее выбраться из этого мрачного отвратительного хода, это было главное. Антонио надеялся, что ему удастся вывести девушек на свет Божий. «Только бы добраться до выхода, — думал он, — и все будет хорошо. А выход должен быть недалеко».

Полчаса уже шли беглецы по подземному ходу, и эти полчаса казались им вечностью. Однако света все' еще не было видно, и не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, напротив, воздух становился все тяжелее и удушливее и начал действовать на них, как дурман.

Инес первая почувствовала это, но ничего не сказала, чтобы не беспокоить Антонио. Она надеялась, что это пройдет.

Скоро и Амаранта почувствовала, что ей совсем трудно стало дышать, а в ушах стоит шум, будто бы где-то поблизости плещется море. Но и она ни на что не жаловалась, думая, что вот-вот они дойдут до цели.

— Патер Антонио, — наконец тихо произнесла Инес, — скоро ли выход?

• Предыдущая
• 11/92
• Следующая