Евгения, или Тайны французского двора. Том 1 - Борн Георг Фюльборн - Страница 121

• Предыдущая
• 121/152
• Следующая

— Нет, пусть он останется у вас для воспоминаний о сегодняшней нашей встрече, Олимпио, смотрите на него как на амулет, на талисман! Покажите мне его, когда захотите напомнить об этом часе и моей любви, и я всегда, где бы ни была, отзовусь на это воспоминание! Я прошу вас, возьмите его! Я долго носила и любила его, и поэтому мне хочется, чтобы он был в ваших руках.

— Талисман?.. Благодарю, Евгения, — ответил тихим голосом Олимпио, посмотрев на блестящий крест.

— Посмотрите, — прошептала Евгения, показывая на крест, — один камень потерян, неужели это предзнаменование?

— Я бы хотел взять с этим крестом все, что вас огорчает, Евгения! Я буду беречь его, как самое дорогое сокровище! В тяжелые минуты жизни я буду носить этот крест, чтобы он помог мне в опасности, и еще тогда, когда мне нужно будет вас оградить от несчастий. Пусть он служит нашим хранителем, пусть безгласно говорит и напоминает вам: Евгения, подумай о твоем обещании, подумай о часе, когда ты сделала этот крест талисманом! И этот зов будет предостережением, когда мы будем стоять у пропасти; он будет проникать в самую глубину нашего сердца. Я уеду, Евгения, но я беру его с собой как драгоценный залог! Вы уезжаете в Париж, говорил мне Клод де Монтолон; мы тоже хотим переехать туда в скором времени! Прощайте!

— Олимпио, с вами уходит от меня мой добрый гений; я чувствую, что этот час никогда не возвратится, — сказала Евгения, словно желая удержать его около себя, как будто бы он возбудил в ней в эту минуту новую жизнь, новые надежды и стремления.

— Мы снова увидимся, Евгения, я буду поблизости от вас, хотя вы больше не будете думать обо мне. Вы будете видеть свет талисмана, который мне дали! Прощайте!

Олимпио повернулся к выходу. Евгения стояла, как будто в чудесном сне, и смотрела ему вслед. Он поклонился еще раз и исчез за портьерой.

Она беспомощно протянула руки, будто потянулась за исчезающим сновидением; ее губы бессвязно произнесли его имя; но он уже ничего не слышал. Она стояла одна в комнате, и прекрасное сновидение исчезло из ее глаз, которые искали его. В эту минуту она, казалось, действительно любила его и готова была пожертвовать всеми своими властолюбивыми планами, лишь бы Олимпио полюбил ее, как Долорес. Судьба разлучала их.

Еще долго графиня неподвижно стояла на том самом месте, где Олимпио поцелуями осушал ее слезы, и она, как бы предчувствуя страшную будущность, дала ему крест, который без слов будет напоминать ей об этой минуте. Она провела рукой по лбу и глазам, как будто просыпаясь ото сна, и пошла в спальню, чтобы провести бессонную ночь. Кто может разрешить тайны человеческого сердца?

Много лет прошло после описанных событий. Пусть теперь благосклонный читатель последует за нами в современный Вавилон на берегу Сены — на шумные улицы Парижа. С нами он скоро почувствует себя там, как дома. Париж — душа и сердце Франции; он разливает жизнь в отдаленнейшие части страны и даже далеко за ее пределы.

Пройдя великолепную аллею, ведущую от Триумфальной арки к площади Согласия, доходишь до Елисейских полей, к ним прилегает маленький парк «з старых лип и вязов, устроенный Марией Медичи среди шумных улиц и любимых публикой за его удачное местонахождение.

К этому лесу с севера примыкает парк Елисейского дворца, который принадлежал президенту республики, принцу Людовику Наполеону. Фасад дворца с подъездом выходит на улицу Сент-Оноре и отличается своей величественной архитектурой.

Как и все другие дворцы, Елисейский пережил много превращений и часто менял своих жильцов. Прежде в нем некоторое время жила принцесса Помпадур, у которой собиралось знатное общество и преданные ей министры.

Впоследствии в нем поселился Наполеон во время ста дней, то есть незадолго до своего падения. Веллингтон и император Александр останавливались в нем, а позже жила герцогиня Берийская, теперь же его выбрал принц-президент для своего местожительства.

Надежды Людовика Наполеона сбылись блистательным образом. Единственным его соперником на выборах в президенты был генерал Кавеньяк; но этот храбрый и честный воин передал ему власть без всякого сопротивления, когда большинство голосов оказалось на стороне принца.

Наполеон достиг своего: он был во главе нации, его мечта начала понемногу осуществляться, и он шел прямо к намеченной цели, сбрасывая с дороги тех, кто ему, казалось, мешал. Но тщеславные люди не могут удовлетвориться своим настоящим положением, они стремятся подняться все выше и выше, так было и с принцем: он уже мечтал о высших ступенях власти — об императорской короне — и не мог забыть дяди, умершего на острове Святой Елены. Он желал, как и тот, неограниченного господства над народом, который избрал его своим президентом.

«Хитрый принц» в последние годы все больше и больше развивал свои планы для исполнения этого смелого шага. Но время еще не пришло, приготовления к этому не были закончены.

В один из дождливых весенних вечеров 1851 года большое количество экипажей подъехало к подъезду тюильрийского дворца. Из первого вышел человек с холодным безжизненным лицом — это был герцог Морни, сводный брат Людовика Наполеона, незаконный сын красивой Гортензии и генерала Фланута. Морни издавна пользовался весьма сомнительной репутацией в Париже; но с тех пор как его брат сделался президентом, а он его доверенным лицом, никто вслух не высказывал своего мнения. Лакеи и камердинеры почтительно кланялись ему, когда он проходил по широкой лестнице, покрытой роскошными коврами, направляясь в покои президента.

Из второй кареты вышел человек, несколько моложе предыдущего; на нем был вышитый золотом мундир префекта полиции; на его лице отражалась гордая уверенность в своем могуществе. Черные усы, которые вошли в моду, потому что их носил президент, были тщательно закручены, нос у него был некрасивый и длинный, в глазах выражалось какое-то беспокойство и раздражение. Человек этот был — Карлье, начальник парижской полиции, почти ежедневный посетитель дворца — Людовик Наполеон нуждался в помощи Карлье.

Из третьей кареты вышел генерал Персиньи, прежний вахтмейстер Фиалин, который так же, как и Наполеон, не останавливался ни перед какими средствами, чтобы достичь намеченной цели. В таких людях принц нуждался. Фиалин тоже прошел в комнаты президента.

Людовик Наполеон был в своем кабинете. Он расхаживал по комнате, диктовал письмо своему тайному секретарю, сидевшему за большим круглым столом посреди комнаты.

Принц очень изменился к лучшему с того времени, как мы его видели в обществе мисс Софи Говард. В то время он выглядел угнетенным, бедным и грустным, теперь же стал красивым и вполне окрепшим человеком. Во взгляде отражалась уверенность. На нем был одет статский сюртук, и на тонком жабо красовалась бриллиантовая булавка, подарок мисс Говард, которая до сих пор еще безумно любила его. Темные черные волосы принца, усы и эспаньолка блестели, бережно приглаженные, полное лицо, хотя и было немного худощавым, но показывало, что принц всячески берег свою жизнь и заботился о сохранении своего здоровья. Его глаза по-прежнему выражали какие-то замыслы и планы, но в них уже не светился огонек неудовольствия. «Милый господин Фульд, — диктовал принц секретарю Мокарду, изящному и скрытному человеку, лет пятидесяти, — будьте так добры и вручите господину Фиеро, шефу генерального штаба национальной партии, немедленно, по получении письма, сумму в десять тысяч франков, в которой он очень нуждается для одного частного дела».

Людовик Наполеон знал, что этой незначительной услугой он привяжет к себе человека, могущего быть ему впоследствии очень полезным. Ему необходимо было добиться всякими средствами, чтобы армия была на его стороне и чтобы в высших чинах военные должности занимались людьми, чем-нибудь ему обязанные. Точно также все места префектуры были переданы личностям, на которых он мог полностью положиться; все это он устраивал так спокойно и тихо, обдуманно и осторожно, что никто не заметил этих искусных приготовлений.

• Предыдущая
• 121/152
• Следующая