Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Борн Георг Фюльборн - Страница 110
- Предыдущая
- 110/122
- Следующая
Разве перед ней не вставали тени тех несчастных, которые обязаны ей своей гибелью? Разве не звучали грозно и оглушительно в ее ушах эти слова: Монтана, Кайена, Китай, Алжир и Мексика?
Разве не виновата она в бесполезно пролитой крови, которая лилась реками, и разве не упрекает ее совесть в том, что она дала повод к последней войне, в которой тысячи, десятки тысяч должны были расстаться с жизнью?
Она хотела упрочить свой трон, удовлетворить свое честолюбие, но чаша терпения переполнилась!
4 сентября утром, после бессонной ночи, Евгения в утреннем наряде вышла из спальни в будуар. Она еще ничего не знала о происшедшем в тот вечер и ночь; она не знала еще всего значения совершившейся перемены.
Несмотря на то, она была в большом волнении.
Евгения лежала на шелковой подушке, не смыкая глаз, и думала о событиях последних недель и об их последствиях. Она чувствовала то чрезмерный гнев на всех и все, то глубокое отчаяние и одиночество, а потом мучительное сознание своего бессилия; была задета ее самая чувствительная струна, ее честолюбие и блеск были повергнуты в прах!
Но она еще надеялась на лучшее, рассчитывала на своих многочисленных друзей, министров и советников; она считала еще не все потерянным и даже в тот день хотела издать новые постановления, чтобы призвать парижан и всю Францию к поголовному участию в войне!
Евгения была так занята своими планами и мыслями, что сначала не заметила отсутствия камерфрау, которые всегда являлись, когда она входила в будуар, чтобы помочь ей одеться, узнать, какой туалет приготовить и чего она желает к завтраку.
После туалета Евгения всегда отправлялась к обедне в церковь Сен-Жермен Л'Оксерруа.
Камерфрау не являлись; время шло, а между тем в этот день предстояло столько работы, что Евгения не хотела терять ни минуты!
Она намеревалась тотчас после обедни собрать совет министров и немедленно начать действовать.
Императрица удивлялась невнимательности, камерфрау и принялась звонить; проволоки были проведены в переднюю и в комнату ее свиты.
Но и этот зов остался без результата! Никто не являлся к нетерпеливо ожидавшей императрице.
Что это значило?
Евгения во второй раз позвонила; вдруг портьера из передней с шумом распахнулась.
Императрица надеялась увидеть камерфрау и намеревалась сделать ей должное замечание, но была сильно удивлена, увидев вбежавшую в комнату госпожу Лебретон, которую она не ожидала.
Госпожа Лебретон была издавна доверенным лицом императрицы, которая часто пользовалась ее дружескими услугами.
Но в каком виде и с каким выражением лица явилась она в будуар вместо камерфрау!
Госпожа Лебретон, очевидно, торопилась и была невнимательна при своем туалете. На ней было тяжелое шелковое платье, большой пестрый платок и смятая шляпка, свидетельствовавшая о той поспешности, с какой она ее надела; волосы были растрепаны, руки без перчаток, лицо бледно и выражало испуг.
Евгения отступила от нее.
– Боже мой, что случилось, Лоренция? – спросила она. Госпожа Лебретон бросилась перед ней на колени, она едва дышала, ломала руки и рыдала.
– Ужасно, – проговорила она с трудом и отрывисто. – О, Боже, это несчастье, и вы ничего не знаете! Заклинаю вас, не теряйте ни одной секунды и оставьте Тюильри; вы должны бежать, бежать сейчас же, иначе будет слишком поздно!
– Встаньте, Лоренция! Ваше опасение неосновательно! Вы любите меня, и я вам очень благодарна, но вы видите все в черном свете.
– Только в бегстве, в немедленном бегстве спасение для вас, заклинаю вас всем святым, не теряйте ни минуты, иначе все потеряно!
– Вы взволнованы, Лоренция! Ваш страх неоснователен! Уверяю вас, что вы напрасно беспокоитесь! Успокойтесь! Трошю дал мне слово помочь словом и делом в минуту действительной опасности, и я полагаюсь на него! Трошю человек честный.
– О, Боже мой, вы не верите мне! Императрица подвела госпожу Лебретон к дивану.
– Успокойтесь, Лоренция! В крайнем случае Трошю пришлет мне своего адъютанта, чтобы известить меня об опасности и передать мне совет, если мне что-нибудь будет угрожать, чего я не думаю; у меня есть еще советники и друзья.
– Никаких, государыня, никаких! Они все бежали или перешли к вашим врагам!
– Быть не может, Лоренция!
– Клянусь вам в этом! Они находятся теперь среди ваших врагов, которые каждую минуту могут ворваться сюда.
– Но слуги?
– Все разбежались!
– Стража?
– Ее более не существует! Солдаты братаются с восставшим народом.
Императрица сильно побледнела.
– Как, – сказала она глухим голосом, ибо теперь ей стало ясно, почему никто не являлся на ее зов, – следовательно, я одна в Тюильри?
– Одна и покинута! Только с большим трудом и опасностью мне удалось пробраться к подъезду; Карусельная площадь полна народа; стража ушла; камергеры и камерфрау, слуги, все бежали, комнаты пусты.
– А княгиня Эслинген, герцогиня Боссано?
– Уехали, бежали!
– Графиня Примоли, маркиза Бартолини, Паликао, Шевро, Руэр, барон Давид…
– Никого! Все бежали!
– Это ложь, – вскричала Евгения, – это невозможно! Я имела столько преданных лиц, обязанных мне благодарностью…
– Это обманщики, они покинули вас! Слышите вы! В этот миг во дворец явственно долетел крик толпы. Императрица оцепенела при этом угрожающем, страшном шуме; она как бы остолбенела на мгновение: испуг овладел ею, она видела себя покинутой, погибшей!
Гул толпы становился сильнее с каждой секундой; от Карусельной площади он явственно доносился до ушей обеих женщин.
«Долой императрицу! Да здравствует республика!» – гремело из тысяч уст.
– Скорее отсюда! Взгляните из-за занавески на эту бушующую толпу! – вскричала госпожа Лебретон. – Боже мой, Боже мой!
Евгения стояла как бы среди обломков внезапно рухнувшего горделивого здания; потом она, казалось, решилась на что-то.
Она схватила руку той, которая одна решилась прийти к ней, чтобы спасти ее.
– Я должна это видеть, – шептала она, – я должна убедиться, действительно ли невозможное стало возможным!
Бледная императрица оставила будуар вместе с госпожой Лебретон.
Какая картина представилась глазам обеих женщин!
Все комнаты, через которые они проходили, были пусты; только опрокинутая мебель и выдвинутые ящики были единственными свидетелями бегства тех людей, которые прежде почтительно изгибались и кланялись.
Когда Евгения подошла к окну и увидела внизу массу людей, снующих по улицам и площадям, тогда все мысли ее спутались. Она закрыла бледное лицо руками, и только несколько слов вырвалось из ее бледных, дрожавших уст.
– Олимпио, Олимпио, – прошептала она слабо, – ты говорил правду.
Императрица была покинута всеми.
Мало посвященные рассказывали сперва, будто они верно описали бегство императрицы, и однако их рассказы были только выдумкой. Неправда, что князь Меттерних и господин Лессенс помогли императрице и находились при ней.
Никто не оказал помощи низверженной. Для развенчанной Евгении, как пророчил Олимпио, не существовало более множества услужливых и преданных придворных! Пока императрица раздавала ордена и чины, пока ее улыбка делала их счастливыми и венец блистал, до тех пор все эти бессовестные господа наперебой уверяли ее в своей преданности.
Но едва поднялась гроза, едва настал час, в который Евгения желала бы видеть исполнение этих обещаний, как все эти достопочтенные мужи вдруг забыли свои клятвы и уверения, и ни один из них не явился предложить помощь изгнанной императрице! Ни один из всех родственников и придворных, из всех дармоедов, которые откармливались при дворе, ни один не предложил своих услуг павшей Евгении!
О, кто осудит ее за то, что из груди ее вырвался теперь язвительный, потрясающий душу смех, что она судорожно сжала руку госпожи Лебретон, единственного человека, который пришел спасти ее и помочь ей!
Если бы и Лоренция ее покинула, тогда…
– Вы правы! В бегстве должна искать я спасения! Но когда? Через какой выход? Вспомните Людовика XVI и его супругу. Ужасно! Куда мы направимся? Постойте!
- Предыдущая
- 110/122
- Следующая
