Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Борн Георг Фюльборн - Страница 120
- Предыдущая
- 120/122
- Следующая
– Я не знаю, отчего это происходит, – продолжал Олимпио, когда они шли к вилле инфанты, – что мне всегда приходит на ум императрица Евгения, когда я думаю о своем счастье. Любви она никогда не знала и не чувствовала. Борьба за блеск и величие поглотила в ней все другие чувства и совершенно уничтожила их. Мы ясно видим теперь, что корона и трон не всегда дают счастье, ибо счастье, которое чувствует человек, удовлетворив свое самолюбие, бывает часто суетным. Дай Бог, чтобы тяжелые и горькие для нее испытания послужили ей вперед предостережением в том, что из ненасытного желания блеска и могущества, ради которого она жертвовала всем, и из величия выходят только огорчения и опасности.
– Я желаю от всего сердца, чтобы она также нашла себе тихое семейное счастье, – заключила Долорес.
Рамиро молчал, но внутренне соглашался с этими словами, так как и сам заключил мир со всеми.
Олимпио, хоть и не верил в возможность осуществления этих желаний, однако молчал, чтобы еще более не огорчить сына Евгении, который, хотя совершенно разошелся с ней и сам устроил свое будущее, но был все-таки сыном своей матери, за которую молился в глубине своего сердца и которая так страшно была наказана. Для нее не могло быть более тяжкого и чувствительного наказания, чем то, которому она подверглась. Она должна была жить, не обращая на себя ничьего внимания и позабытая в этом уголке чужой страны; подобное унижение было невыносимо для той Евгении Монтихо, которая из никого сделалась знаменитой императрицей и опять быстро превратилась в никого по своей собственной вине.
Такие мысли занимали всех троих, когда вечером они приближались к вилле инфанты Барселонской. Глубокая, торжественная тишина соответствовала их настроению.
Подходя к веранде, они увидели инфанту и принца, прогуливающихся перед домом. Они так были заняты разговором, что заметили новопришедших, скрытых вечерней тенью и густой зеленью, только тогда, когда они подошли к ним.
Инесса кинулась к Долорес и горячо обняла ее, между тем как Олимпио и Рамиро подошли к счастливо улыбавшемуся сыну дона Карлоса, лицо которого объясняло все.
Долорес заметила, что инфанта плакала от радости и была так взволнована, что едва могла говорить.
– Я все понимаю, – прошептала Долорес, – ты счастлива, и я сама также рада твоему счастью!
– Мы останемся здесь, подле вас, – произнесла тихо Инесса.
– Собственно я могла бы на тебя немного сердиться, – сказала улыбаясь жена Олимпио. – Ты не сказала мне, что носишь в своем сердце образ принца и любишь его!
– Эту любовь я сама вполне поняла только сегодня, Долорес, прости меня! О, мое сердце так полно счастьем, что я не в силах этого выразить.
– Ты совершенно переменилась! Да, сила любви так могущественна… До сих пор ты ее не чувствовала, теперь только в первый раз ты узнаешь все наслаждения жизни! О, почему твои бедные родители не могут присутствовать при этой радости, когда мы празднуем прекрасное примирение с прошедшим!
Полный месяц взошел на темно-голубом небе и разлил свой волшебный свет на парк, виллу и счастливых людей! Свежий воздух летней, южной ночи окружал их; ночные бабочки порхали по полузакрытым цветам, и деревья таинственно шумели. Как бы само небесное благословение спустилось сюда, чтобы еще более возвысить этот день и сердца находившихся в парке.
– В таком случае вас можно поздравить, – сказал Олимпио, прерывая молчание, и, подойдя к принцу и инфанте, горячо пожал им обоим руки. – В этой свадьбе я предвижу для себя новые радости!
Рамиро также подошел поздравить Инессу, он был счастлив в этот день разделить радость своих друзей.
Квита, маленькая и внимательная негритянка, поставила на стол несколько канделябров, принесла вино и плоды и украсила стол цветами столь красиво, что Олимпио похвалил ее. Вскоре пятеро счастливых людей сидели за столом на этой зеленой, душистой террасе и пили за здоровье будущих супругов. Освещенная веранда представляла чрезвычайно красивый вид.
– Квита, – сказал Олимпио негритянке, принесшей новую бутылку вина на серебряном подносе, так как она исполняла обязанности экономки, – скоро у тебя будет сиятельный господин!
– Квита уже знает это, дон Олимпио, – возразил, лукаво улыбаясь ребенок.
– Однако у женщин врожденные понятия о подобных вещах, – сказал Олимпио, который был очень весел; затем он поднял свой бокал и с чувством произнес речь, желая дочери Черной Звезды и сыну дона Карлоса счастливого супружества. Он заметил, что эта высокая, знатная чета только предоставив споры за испанский престол другим, могла найти свое счастье.
– Может быть, принц королевской крови, внук братьев, имеющих право на престол, и найдет, вероятно, лучшее время для себя, которого и мы ожидаем. Тогда в Испании снова распустятся цветы и тогда стоять во главе государства будет гордостью для всякого! Теперь же печальное время вызвало бесчеловечную войну между Францией и Германией.
– Несчастный Париж терзает самого себя еще до сих пор, – заключил принц.
– Время наказания пришло, Наполеон низвергнут с престола, его тщеславные советники изгнаны и нация тяжело наказана! Не забывайте никогда слов, которые и здесь оказались справедливыми. Всемирная история есть страшный суд! – заключил Олимпио почти торжественным голосом.
Долго еще сидели эти счастливцы, которые благодарили небо за то, что теперь они находились вдали от ужасных событий. Долго еще в тишине ночи звенели бокалы и слышались веселые, полные любви слова.
Только утром гости простились с инфантой, предоставив ее сладким мечтам на своей вилле, и вернулись в дом Олимпио.
В то время как мы пишем это, свадьба инфанты и принца уже отпразднована!
Когда предварительные статьи мирного договора между победителями и представителями полуразрушенной Франции были заключены, Людовик Наполеон приехал из плена к своему семейству, которое его ожидало в Чизльгерсте.
Это была печальная встреча!
Евгения в темном платье, бледная и согбенная своим горем, вышла навстречу своему лишенному трона супругу; Люлю, до сих пор носивший только блестящие мундиры и ордена, занимавший почетное место, не мог без ужаса подумать о том, что теперь он должен сделаться полезным членом человеческого общества, так как всякая надежда занять отцовский престол навеки была потеряна и уничтожена!
«Дитя Франции» получил серьезный, ужасный урок, и всего случившегося было весьма достаточно, чтобы хорошо понять и отнести к самому себе!
Для «черного человека, который лжет» и этот урок прошел бесследно!
Едва он узнал, что в Париже недовольны представителями республики и по всему заметно возвышение коммуны, как уже стал питать новые надежды! Искатель приключений, подобный ему, не так легко примиряется с перенесенным позором, но собирается с силами и делает новые попытки продолжать начатое выгодное дело.
Людовик Наполеон рассчитывал на то, что беспорядки, произведенные освободившейся от оков толпой, заставят припомнить его правление и что французы из двух зол выберут меньшее!
Бесчисленные депеши рассылались из Чизльгерста во Францию и в Швейцарию, к приверженцам низвергнутого императора.
Ужасная междоусобная война, опустошавшая Париж и его окрестности, должна была еще больше разгореться, приняв ужаснейшие размеры, и таким образом обратить внимание на него и его правление.
Сама Евгения также помышляла о возвращении. Ее не исправил урок прошедших месяцев, и она готова была вместе с Наполеоном увеличивать кровопролитие, чтобы способствовать своим целям.
И Евгения ходила молиться в капеллу. Разве она не могла замолить свою вину? Она молилась, но ум ее был занят далеко не религиозными мыслями.
Но разве довольно только одних слов молитвы, чтобы загладить грехи? Разве возможно отпущение подобных грехов, замыслов и средств самого греховного свойства, от которых отвращается с гневом Бог? Подобные молитвы не дойдут до Него, так как они оскорбление Божества.
Людовик Наполеон поддерживал через своих еще довольно многочисленных агентов и тайных друзей ужасное кровопролитие, которое продолжало, как бы объятое сумасшествием, население Парижа, составившее из своей среды войско, чтобы сражаться с выбранным правлением республики.
- Предыдущая
- 120/122
- Следующая
