Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Борн Георг Фюльборн - Страница 4
- Предыдущая
- 4/122
- Следующая
Отец мой тоже прислушался и вдруг, схватив меня за руку, стал удерживать. Вероятно, он предчувствовал, ожидавший меня страшный удар. Я молча потащил старика за собой и быстро отворил дверь в зал.
Адель лежала, смеясь, в объятиях Виктора, который пожирал ее страстным взглядом. Брат отнял у меня жену, Адель нарушила свою клятву, я был обманут в самом святом чувстве. Как в тяжелом, смутном сне я смотрел на эту сцену.
Отец в оцепенении стоял, как пораженный громом. Он страшно дрожал.
В пылу страсти Адель и ее любовник не заметили нас. Она вскочила только тогда, когда я, дрожа всем телом, подошел к ним. Ужас, злоба, презрение кипели во мне.
Виктор сделал презрительную наглую гримасу. Адель ломала руки.
– Несчастный, – вскричал я. – Ты обольстил мою жену! Брат презрительно засмеялся.
– Дурак! – отвечал он. – Она любит меня! Зачем ты настаивал, чтобы она вышла за тебя?
Я был уничтожен, а гласим потемнело, я был готов убить брата, но отец удержал меня за руку. Как я ему благодарен за это! Я не сказал Адели ни слова, не взглянул на нее ни разу. Вместе с отцом я вышел из комнаты, где потерял свое счастье, и направился в комнаты отца.
Там я бросился на колени перед распятием и зарыдал о потерянном счастье.
Добрый старый отец хотел меня утешить, ободрить, он плакал вместе со мной. При виде его слез иссякли мои.
– Успокойся, сын мой, – сказал отец, видя мои страдания. – Не поступай опрометчиво. Впрочем, мне известны твои хладнокровие и рассудительность, и ты, конечно, знаешь, что я должен чувствовать!
Эти ласковые слова тронули меня. Я бросился к нему на шею. В настоящую минут>' мне особенно была дорога его любовь. Она облегчала страдания, нанесенные мне неверной женой и братом. Будь на месте отца чужой человек, я совершил бы убийство.
Из любви к отцу я удерживал злобу против брата, виновника моего несчастья. На другой день отец мой слег в постель, у него развилась горячка. Скорбь и волнение усиливали болезнь.
Наутро Адель пришла ко мне. Я встретил ее холодно, но какое мучение перенес я, когда она, рыдая, бросилась мне в ноги! Слезы мешали ей говорить. Она чувствовала всю тяжесть своего проступка.
– Чего ты еще хочешь от меня? – спросил я совершенно хладнокровно.
– Клод, – молила она раздирающим душу голосом. – Клод, сжалься! Я виновата перед тобой, но я раскаиваюсь!
– Ты могла подумать об этом раньше. Ты постыдно изменила мне, и Виктор вчера хвастался твоей любовью! Между нами все кончено! Один Бог может простить тебе твое преступление.
– Ты не хочешь простить меня, не хочешь меня выслушать? – спросила она.
– Между нами все кончено навсегда! Не старайся умолить меня.
Лучше, если мы с тобой никогда не увидимся. Твоя совесть будет твоим судьей.
Она встала, простирая ко мне руки с мольбой, глаза ее страшно расширились и с ужасом смотрели на меня. Никогда не забуду я этой минуты.
– Так ты не прощаешь мне, что я склонилась на сладкие речи Виктора? – спросила она беззвучным голосом. – Если я поклянусь тебе слушать с этой минуты только одного тебя…
– Даже и тогда! Я тебе больше не верю; я не могу любить тебя. Она вскрикнула.
– Ступай к тому, который оторвал тебя от моего сердца. На что я тебе? Ступай к своему обольстителю.
– Клод, – вскричала она страшным голосом. – Сжалься, не отталкивай меня от себя!
– Ты требуешь невозможного! Не расточай своих просьб, я тверд и холоден. Ты обманула меня, насмеялась над моим святым чувством, которое уже никогда не пробудится. Расстанемся. Будь уверена, что мое сердце закрыто для женщин.
– Даже для меня, для меня, которая готова носить тебя на руках и обожать?!
– Даже для тебя. Я не изменю своего решения. Прощай! Адель содрогнулась. Казалось, так долго дремавшие демонские страсти пробудились в ее сердце; она хохотала, тогда как по ее щекам катились слезы; этот смех был ужасен, я содрогнулся.
– Хорошо, – прошептала она. – Так я заглушу испытываемые теперь мучения, бросившись в бездну порока. Ты бы еще мог спасти меня, простив мою вину, – теперь все погибло. Оставленная Богом и людьми, я теперь предамся греховной жизни. Горе тебе и мне! Не знаю, что будет, потому что сердце мое переполнено мукой и упреками, я хочу заглушить их, забыть свои страдания – только повтори еще раз, что никогда не простишь меня! Клод, только ты можешь спасти меня, Клод, сжалься!
Я оттолкнул ее от себя; в эту минуту моему воображению предстал образ Виктора, обнимавшего Адель. Да простит мне Бог, если я поступил тогда несправедливо, иначе я не мог действовать. Я отвернулся, тогда как сердце обливалось кровью; когда же взглянул вокруг себя, Адели уже не было в комнате, она ушла – к погибели. Кто пережил подобные минуты, тот перенес самое тяжелое испытание в жизни.
Маркиз замолк, в комнате воцарилась тишина. Глубоко тронутый рассказом своего друга, Олимпио не мог выговорить ни слова.
– В скором времени отец мой умер, благословляя меня и проклиная Виктора. Он не мог перенести горя. Я потерял в нем благороднейшего, лучшего человека, с которым мог делиться своим горем.
Однажды ко мне в комнату вошел слуга Виктора.
– Ради Бога, господин маркиз, – вскричал он, ломая руки. – Он помешался, он неистовствует!
– Кто? – спросил я, испугавшись.
– Маркиз Виктор, ваш брат.
Все кончено. Я давно предчувствовал это. Еще в дверях квартиры Виктора я услышал ужасный, резкий хохот. Брат узнал меня, взгляд его был ужасен. Он сидел в углу, поджав под себя ноги; лицо его выражало совершенное отсутствие мысли. Он рвал и кусал вышитую золотом скатерть, потом вскочил, стал царапать стены, ломать стулья.
Не могу описать тебе, что я перенес в эти тяжелые минуты! Когда я вошел, сердце мое было переполнено злобой и ненавистью, теперь я стоял бледный, с мучительной тоской смотря на страдания несчастного.
Помочь ему было нельзя. Я предлагал докторам все, лишь бы они возвратили рассудок моему брату, – все было напрасно. Он умер через несколько недель в страшных мучениях, ни разу не придя в себя.
Итак, проступок моей жены убил две несчастные жертвы: моего отца и брата.
– Я согласен, что Адель виновна в смерти твоего отца, – сказал Олимпио, – но должен напомнить тебе, что брат твой уже давно был душевно больной.
– Я тоже думаю, и эта мысль примиряет меня с Виктором. Может быть, он оторвал от меня любимую женщину, не сознавая этого преступления. Но Адель во всяком случае должна была избегать его ухаживаний.
– Ты был прав, считая Адель недостойною твоей любви. Но она женщина, Клод, а женщина не всегда имеет силу устоять против сладких речей страстного мужчины. Она была легкомысленна. Ты отдал свою чистую, горячую любовь недостойной женщине.
– Я похоронил брата и остался одиноким. Все перенесенное мною было так ужасно, что я едва не впал в отчаяние! Я был еще молод и не мог так владеть собою, как теперь. Мне готовилось новое испытание. Я случайно увидел Адель в обществе, которое доказывало, что она сдержала свое обещание отдаться греху. Она искала забвения своих мук в чувственных наслаждениях. Тогда я был готов лишить себя жизни, и только вера спасла меня от самоубийства. Никогда еще я не был так близок к Богу, как в эти тяжелые минуты, – во мне явилось мужество жить. Хотя впоследствии меня одолевала иногда жажда смерти и я с отчаянием бросался в битву, однако же смерть как будто щадила меня, я научился бороться с собою, покоряться своей судьбе. Проходили годы. Сознание своей правоты усиливалось во мне с каждым годом. На могиле брата я простил ему все. Жены для меня более не существовало. Я потерял к ней всякое чувство. Я Даже простил Адель, но сперва поборол и забыл свою любовь к ней.
После нескольких лет рассеянной жизни я приехал в Париж. Я не ожидал встретить там маркизу де Монтолон, о которой уже давно ничего не слышал. Я молил Бога, чтобы не встретиться с нею, но Бог судил иначе! Мне пришлось увидеть ужасный конец всех испытаний. Я увидел Адель среди нищих в Пале-Рояле. Она узнала меня и поспешила скрыться. На другой день я напрасно искал ее около Пале-Рояля и на близлежащих улицах. Наконец, несколько недель тому назад, когда я опять был около Пале-Рояля, ко мне подошла нищая по имени Марион Гейдеман, по-видимому, подруга Адели.
- Предыдущая
- 4/122
- Следующая
