Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1 - Борн Георг Фюльборн - Страница 68

• Предыдущая
• 68/153
• Следующая

Под этими строками графиня приложила кольцом печать и сложила письмо.

— Завтра, когда наступит вечер, ты пойдешь в Прадо Вермудес. Там на реке Мансанарес лежит одинокий остров…

— Я его знаю, ваша светлость.

— На этом острове живет отшельница Мария Непардо. Ты переедешь к ней в гондоле, но не произнесешь ни слова о поручении, прежде чем не найдешь одноглазую женщину. Ты ей передашь письмо и кольцо и получишь от нее девочку. Все для меня зависит от этого ребенка, и ты мне отвечаешь жизнью, если с ним случится что-нибудь, прежде чем он дойдет до моих рук.

— Я вам его принесу невредимым, ваша светлость.

— Только не сюда, Иоаким! Я в десятом часу буду ждать у темной боковой двери Антиохской церкви, куда ты немедленно принесешь ребенка, тщательно закрытого.

— Слушаю, ваша светлость.

— Береги кольцо, ты без него не получишь ребенка, — проговорила Ая тихим, но настоятельным голосом, вручая слуге письмо и драгоценную вещь.

— Завтра в десятом часу я буду с ребенком у темной боковой двери Антиохской церкви, — проговорил он также вполголоса и удалился.

— Теперь опасно оставлять ее у корыстолюбивой Марии Непардо, потому что через несколько дней будут предлагать золото, чтобы достать сведения о ребенке, — проговорила шепотом Ая, — завтра в это время ненавистная соперница будет низвержена: Аццо не откажется от таинственного приглашения. Наконец-то я достигаю желанной цели.

Графиня генуэзская стояла величественно выпрямившись, рассчитывая все выгоды, какие могли ей принести только что предпринятые ею действия.

Ая как змея караулила свою жертву и манила ее всевозможными обманами, наблюдая сверкающими взорами за сокращающимся расстоянием, отделяющим ее от жертвы. Ая употребляла все прелести и обольщения своего прекрасного тела, чтобы возбудить самую горячую, самую буйную любовь, любовь, готовую на все, и потом с ужасающим хладнокровием использовала эту страсть для своей выгоды.

В прекрасной груди графини генуэзской не было сердца, а между тем она любила Аццо самой бешеной страстью.

Когда наступило утро, Франциско Серрано, после довольно спокойно проведенной ночи, почувствовал себя лучше и сильнее. Он встал, не желая, чтобы королева узнала о том, что он был ранен, и не подозревая, что Изабелле уже все было известно.

Стиснув от боли зубы, Франциско Серрано надел свой богатый мундир и стал принимать, как обычно, доклады генералов. Прим и Топете спросили его, как он себя чувствует, и радовались, видя его опять здоровым. Олоцага предпринял таинственное путешествие, о цели которого он не сообщил своим друзьям. Но несмотря на все любезности, в поведении дипломатично сдержанного дона было столько таинственности, что Серрано не стал более обращать внимания на рассказ Прима.

В эту минуту один из адъютантов принес герцогу письмо, маленький аккуратный формат которого доказывал, что оно было написано женской рукой. Топете Добродушно улыбнулся.

— Верно от высочайшей особы, — шепнул он своему Другу, пока тот распечатывал записку.

Франциско был поражен, и сердце его сильно забилось, когда он, вскрыв письмо, прочел следующее:

«Дорогой мой Франциско!

Приходи сегодня вечером в десятом часу в объятия твоей Энрики, которая страшно желает тебя видеть. Я нахожусь в заключении, и если ты не придешь в назначенный час, в который я буду совершенно одна, то я лучше умру, чем буду продолжать жить в разлуке с тобой».

Рука Франциско, державшая доказательство любви Энрики к нему, сильно дрожала. Прочитав эти строки, он почувствовал, как был несправедлив, заподозрив свою возлюбленную в неверности при виде ее богатого покровителя.

— Да, я приду к тебе, — проговорил он про себя, — хотя бы мне это стоило жизни.

Герцог де ла Торре не подозревал, что строки эти были подделаны. Он ждал вечера с мучительным нетерпением. С несвойственной ему поспешностью отстранял он самые важные дела, которые лежали на его ответственности как главнокомандующего. От волнения он забыл даже о ране, полученной им от брата во дворце Аццо.

Франциско был поражен появлением в чудесном дворце того, кого он считал умершим, но Прим, который видел насквозь все мошенничества его презренного брата, вскоре разъяснил себе это обстоятельство. Теперь же он видел, как Франциско получил письмо, и, когда наступил вечер, не мог не предостеречь своего друга от неожиданных опасностей, которым он снова мог подвергнуться.

Франциско благодарил заботливого Прима, но никакое препятствие, никакое предостережение не могло бы заставить его отказаться от намерения отправиться на Гранадскую улицу.

— Мы с Топете не можем тебе сопутствовать, — сказал Прим, предчувствуя недоброе, — и потому позволь тебя уговорить быть осторожным. Ты превосходный боец и герой на поле битвы, но ты не можешь себя защитить против презренных, которые подстерегают из-за угла в темных проходах.

— Спасибо тебе, дорогой Жуан, но ты не скажешь более ни одного слова, когда я тебе сообщу, что письмо это от Энрики, которая томится в заточении. Сегодня вечером, в десятом часу, я отправлюсь к ней, чтобы освободить и возвратить себе возлюбленную, — проговорил Серрано голосом, исполненным чувства, — теперь посуди сам, могу ли я не стремиться туда? Я насилу могу дождаться блаженного часа.

— Нам приказано явиться к королеве, — произнес Прим в раздумье.

— К королеве? — спросил удивленный Франциско, но потом с поспешностью прибавил, — хорошо, что она меня не пригласила, иначе я должен был бы в первый раз в своей жизни придумать ложь, чтобы уйти из ее гостиной. А вы, не думая обо мне, предайтесь веселью и всем удовольствиям, которые вам предлагают. Я же спешу к своей Энрике.

Друзья расстались. Прим, с тягостным предчувствием в сердце, пошел к Топете, чтобы вместе с ним отправиться к королеве, а Франциско, так как уже приближался столь желанный час, надел большую шляпу, закрывающую его лицо, и темный плащ.

Наконец, стрелка его больших стенных часов подошла к десятому часу. Франциско ощупал свою шпагу под плащом, надвинул шляпу на лоб и отправился через боковой коридор.

Через несколько минут он был на улице. Никем не узнаваемый, пробирался он через толпу и достиг, наконец, дворца на Гранадской улице. Балкон был освещен, но Энрики не было на нем.

Немедля Франциско вошел доверчиво в ротонду и через бесчисленное множество проходов все же достиг вертящейся двери. В темном проходе добрался он до лестницы и быстро вбежал на нее.

Вдруг раздался вблизи нежный напев женского голоса. Франциско стал с восторгом прислушиваться. Он узнал голос Энрики. Несколько шагов только отделяли его от возлюбленной, но он никак не мог найти входа в покой, у которого стоял так близко.

Наконец Франциско решился позвать свою возлюбленную и громким голосом произнес:

— Энрика!

Дверь отворилась у ближайшего перекрестка, около которого он бродил, и осветила темное пространство.

— Энрика! — крикнул он еще раз и приблизился к проходу, по которому раздавались навстречу легкие Шаги. Лицо его засияло, когда увидел свою возлюбленную. Энрика слышала зов, узнала его голос и с трепещущим сердцем, молча, обессиленная счастьем, упала на руки так давно ожидаемого возлюбленного.

— Мой Франциско, — проговорила она наконец, между тем как слезы радости катились из ее прекрасных глаз, и в этих двух словах выразилось все блаженство ее души. Сердца их сильно забились и губы соединились в горячий поцелуй. Что за счастливое свидание для двух любящих сердец, всегда пламенно стремившихся друг к другу, несмотря на все, что случилось во время их внезапной разлуки!

— Я пришел тебя освободить, моя Энрика, — сказал наконец Франциско, — возьми скорее плащ и пойдем со мной.

— Прежде всего дай мне насмотреться на тебя, дай мне прийти в себя от блаженства, которое я чувствую, покоясь в твоих объятиях! Как тяжела была эта долгая разлука! — проговорила Энрика с такой любовью, так чистосердечно, что Франциско был глубоко тронут. Он последовал за ней в гостиную, из которой она вышла к нему навстречу.

• Предыдущая
• 68/153
• Следующая