Практичное изобретение - Кларк Артур Чарльз - Страница 25

— А реклама… мой бог, какая реклама! Вашим детям не понадобятся дорогие игрушки!.. Тридцать часов «Эйфи» обойдутся вам не дороже билета в кино!.. Шестьдесят часов «Эйфи» стоят дешевле бутылки виски!..

— Зато действие — как у бутылки цианистого калия, — вставил Фред.

— Да неужели вы не понимаете?! — воскликнул Гаррисон с недоверием. — Это воссоединит супружеские пары, спасет американскую семью. Не будет больше ссор по поводу того, какой телевизионный канал включать, какую радиопрограмму слушать. «Эйфи» доставит удовольствие всем и каждому — мы доказали это. И скучных программ у «Эйфи» просто не может быть…

Его прервал стук в дверь. Ремонтный рабочий просунул голову в щель и объявил, что минуты через две-три дадут ток.

— Слушайте, Лю, — сказал Фред, — это крохотное чудище прикончит цивилизацию быстрее, чем варвары, спалившие Рим. Мы не желаем делать бизнес на оболванивании человечества, вот и все!

— Шутите! — воскликнул Лю, побелев. — Вы что, — он повернулся к Марион, — не хотите, чтобы ваш муж нажил миллион?

— Как содержатель притона, где торгуют электронным опиумом? Пет, не хочу, — сухо ответила Марион. Лю хлопнул себя по лбу.

— Но публика жаждет «Эйфи»! И мог же Луи Пастер отказаться от идеи пастеризации молока!..

— Как хорошо, что снова будет электричество, — произнесла Марион, меняя тему. — Свет, кипятильник, насос, ра… О, боже!..

Не успела она это произнести, как вспыхнул свет, но мы с Фредом были уже в воздухе, на полпути к серой коробочке. Схватили мы ее одновременно. Карточный столик прогнулся, вилка с треском вылетела из розетки. Лампы «Эйфи» зарделись на мгновение и тут же погасли.

Фред бесстрастно вытащил из кармана отвертку и снял с коробочки верхнюю крышку.

— Не хочешь ли сразиться с прогрессом? — спросил он, протягивая мне кочергу, которую обронил Эдди.

В припадке бешенства я крушил и молотил кочергой по стеклянным и проволочным внутренностям «Эйфи». Левой рукой, с помощью Фреда, я держал Гаррисона, который все порывался броситься между кочергой и прибором.

— А я-то думал, вы на моей стороне, — сказал Лю.

— Если ты хоть словечком обмолвишься об «Эйфи» кому бы то ни было, — ответил я, — я с удовольствием вышибу из тебя дух точно таким же способом, что из этой штуки…

Леди и джентльмены, я считал, что тем дело и кончилось. Оно не заслуживало иной участи. Теперь же благодаря луженой глотке Лю Гаррисона все это перестало быть секретом. Он обратился к вам, Федеральной комиссии связи, за разрешением на коммерческую эксплуатацию «Эйфи». Он и те, кто стоит за ним, построили свой собственный радиотелескоп.

Разрешите повторить еще раз: все утверждения Гаррисона соответствуют истине. «Эйфи» действительно даст то, что обещано. Счастье, которое приносит «Эйфи», совершенно, оно не блекнет перед лицом любых бед. Трагедий, таких, какая едва не случилась во время первого эксперимента, без сомнения можно избежать с помощью часового механизма, включающего и выключающего прибор. Экземпляр, стоящий на столе перед вами, как я вижу, уже оснащен часовым механизмом.

Вопрос вовсе не в том, будет ли «Эйфи» работать. Будет! Вопрос в другом: вступит ли Америка в новую трагическую фазу своей истории, когда люди перестанут стремиться к счастью, а будут попросту покупать его. Не пройдет и двух дней, как забвение приведет к всеобщему помешательству. Единственная польза, какую мы могли бы извлечь из «Эйфи», — это подсунуть капкан душевного покоя нашим врагам и в то же время уберечь от него наш собственный народ.

В заключение я хотел бы обратить ваше внимание на то, что Лю Гаррисон, возомнивший себя повелителем «Эйфи», — бесчестный человек, не достойный общественного доверия. Меня не удивило бы, например, если бы он установил часовой механизм на данном приборе с таким расчетом, чтобы его излучение лишило вас способности трезво мыслить, когда надо будет принять решение. В самом деле, «Эйфи» что-то подозрительно шумит, и… я сейчас так счастлив, что вот-вот заплачу. У меня самый замечательный в мире сын, и самые замечательные друзья, и самая замечательная старушка-жена. А старина Лю Гаррисон — это же соль земли, можете мне поверить. И я, разумеется, от души желаю ему удачи в новом его предприятии.

Бесконечно длинный коридор. Светящаяся полоса потолка, темные в крупную клетку стены и голубоватый блестящий пол где-то вдали сходятся в одну точку. Светло, чисто и даже весело. Лаут совершенно иначе представлял себе это место, поэтому он был приятно удивлен, когда вместо мрачных катакомб его глазам предстала такая картина.

Врач, который его сюда привел, некоторое время стоял молча, предоставив пациенту возможность свыкнуться с обстановкой. Потом мягко взял его за локоть и медленно повел по коридору.

Только теперь Лаут рассмотрел, что клетки эти на самом деле — передние стенки множества одинаковых ящиков. Словно картотека. Почти все ящики были снабжены небольшими табличками с надписями.

— Наш депозитарий, — бросил врач, подходя к стене. — Взгляните.

Он потянул за ручку. Из стены выдвинулся длинный ящик. Повеяло резким холодом. Лаут отступил на шаг.

— Этот контейнер пуст, — объяснил врач. — Один из немногих свободных. Желающих хватает, порой приходится ждать месяцами… Места освобождаются не так уж часто, а строительство не поспевает за спросом. Вам повезло: только что сдан в эксплуатацию новый участок. В вашем положении ожидание смерти подобно. Процесс прогрессирует с каждым днем. Надеюсь, вы решились?..

Лаут еще раз взглянул на бесконечный ряд ящиков с пятнышками белых табличек. С трудом повернулся к выходу и стиснул зубы.

— У меня нет выбора, — сказал он уже в лифте. — Сегодня я чувствую себя исключительно скверно. Пусть уж это случится скорее.

Зал, освещенный большой бестеневой лампой, масса приборов неизвестного назначения. Холод охватывал тело, сознание понемногу меркло. Лаут подумал о жене, для которой с этого момента он станет лишь воспоминанием…

Сквозь веки пробивался свет, он падал прямо на лицо. По ступням и ладоням забегали мурашки.

— Готово. Забирайте. Быстро следующего! — отрывисто произнес кто-то над самым ухом.

Лаут почувствовал, что его несут — осторожно, но быстро, словно ловкий кельнер несет тарелку с супом на подносе. Сквозь веки уже не пробивался красный свет. Лаут мог открыть глаза, но все еще ждал.

— Ну, как? — удалось ему наконец произнести.

— Жив. Опять жив, — услышал он теплый низкий голос.

Тогда он открыл глаза. Он был в маленькой кабине. Лежал, вытянувшись на мягком матраце. Человек в белом наклонился над ним, прикрывая его нагое тело мохнатой тканью.

— Что-нибудь… не получилось? — Лаут взглянул на свои руки, пошевелил головой.

— Наоборот. Все в порядке. Ты здоров и находишься под надзором специалистов. Еще два-три дня — и сможешь ходить.

До сознания Лаута с трудом доходил смысл сказанного. Потом, когда он наконец понял, тело свела резкая судорога.

— Сколько… сколько времени это продолжалось? — выдавил он, настороженно изучая человека в белом.

— Долгонько… — не сразу ответил тот.

— Сколько? Сорок лет? Шестьдесят?

— Сто пятьдесят. Но иначе было нельзя, пойми, нельзя было ничего ускорить, сам видишь, что творится: один сходит с витализатора, другой уже ждет, ни минуты передышки, и так двадцать четыре часа в сутки, — человек в белом говорил все быстрее, словно опасаясь, как бы Лаут не прервал его. Но Лаут молчал.

«Сто пятьдесят лет! Сто пятьдесят… — подумал он. — Хотя вообще-то какая разница — полвека или полтора?.. Это была смерть и новое рождение, только вот память, воспоминания… такие свежие, такие живые…»

— Меня зовут Оври, — продолжал человек в белом, теперь уже медленнее, словно успокоенный поведением пациента. — Я твой куратор, в мою задачу входит помочь тебе на первых порах советом и объяснениями. Полтора века — большой срок, за это время мир преобразился, но не бойся. Люди изменились не так уж сильно. Попробуй сесть… Нет, еще рановато. Полежи спокойно. Сейчас ты почувствуешь в себе силы, проглоти таблетку и полежи еще. Да, люди такие же, как и раньше. А может быть, стали немного лучше, рассудительнее… Вы-то были довольно легкомысленны. Ваш метод, благодаря которому ты оказался в нашем времени, до сих пор доставляет нам массу хлопот. Для вас это было просто; заморозить неизлечимо больного и сохранить в таком состоянии до того момента, пока болезнь не научатся излечивать. Отличная идея, но никто не подумал о последствиях. А теперь сам видишь: мы получили в наследство от вас и от ваших потомков сотни тысяч километров подземных коридоров-холодильников с миллионами замороженных пациентов, ожидающих излечения! Вместо того чтобы пытаться лечить, вы совершенствовали методы консервации пациентов. Твою болезнь можно было вылечить уже девяносто четыре года назад. В таком же положении находятся многие другие, еще не витализированные. Лечение перестало быть ключевой проблемой — проблемой стало количество пациентов, ожидающих своей очереди! Ваши примитивные методы требуют чрезвычайно сложных способов витализации, почти ручной работы. Это отнимает массу времени. Сотни тысяч людей, уже излеченных, ждут пробуждения. Миллионы — начала процедур. Я сказал, что мы — такие же, как и вы. Может быть, немного лучше. Поэтому мы и стараемся выполнить моральные обязательства, которые на нас наложило прошлое, передавая нам вас. Вы превратились в одну из основных проблем нашей цивилизации. Тысячи ученых разрабатывают методы автоматического обслуживания ледышек, которые вы нам презентовали. Но истинные заботы начинаются только потом, после виталиэации. Ну, довольно, а то ты еще подумаешь, что я брюзжу из-за тебя. Просто в мои обязанности входит объяснить тебе все.