Доктор Джонс против Третьего рейха - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 14

– Вам удачи, – сказал Джонс уже в гудки.

Некоторое время он постоял в задумчивости, не отходя от телефонного аппарата. Оставалось последнее дело из запланированных на сегодняшнее утро. Звонить или не звонить? Собственно, он все для себя решил еще вчера вечером, вернее, ночью, когда прочитал засекреченные бредни о германском «магическом национал-социализме». Поэтому он протянул руку и вновь взялся за трубку.

– Майор Питерс, – ударил в ухо знакомый баритон.

– Приветствую вас, – сказал Индиана. – Я хотел бы сообщить, что…

– А-а, мистер Джонс! Отлично. Билеты заказаны на завтра, отправление в девять пополудни, поезд до Сан-Франциско.

– Поезд?

– Да, сэр, до Атлантики – железной дорогой, это привлечет меньше внимания. Из Фриско уже самолетом – до Гонолулу. Сейчас мой сотрудник занимается проработкой дальнейшего маршрута, делает запросы о наличии посадочных мест и так далее. Очевидно, из Гонолулу придется лететь гидросамолетом до Манилы. Вы как переносите гидросамолет?

– Нормально. Я хотел вам сказать…

– Далее, кстати, только самолетами. Из Манилы – в Сайгон. Можно было бы из Манилы в Токио, потом через Китай в Непал, но там война, так что не будем рисковать, – итак, в Сайгон, потом в Бангкок и наконец в Катманду.

– Если не ошибаюсь, мисс Кэмден живет в Кхорлаке.

– Вас доставят автомобилем, я телеграфирую в посольство… Кажется, все. У вас какие-то проблемы, мистер Джонс?

Разведчик замолчал, уступая место собеседнику.

– Проблемы? – спросил Индиана. – Пока нет, но я не обольщаюсь. Собственно, я позвонил вам, чтобы…

Майор Питерс неожиданно засмеялся.

– Подождите, док, чуть не забыл! Тот парень извинился перед вами?

– Какой?

– Как же его имя?.. Сейчас посмотрю, у меня записано. Да вы же сами мне давали…

– Декан, – догадался Джонс. – Извинился – не то слово, мистер Питерс, – лицо профессора осветилось хорошей, доброй улыбкой. – Очевидно, зря вы так с ним, из тяжелой артиллерии…

– Зато наверняка, – отрубил офицер. – Вы слишком важны для нас, чтобы мы жалели боеприпасы. Я повторюсь, но скажу: мы действительно навели о вас справки и выяснили, что ваша квалификация и экспедиционный опыт идеально подходят профилю нашего подразделения, хоть сразу в штат зачисляй.

– Вы преувеличиваете. Кстати, если уж упомянута моя квалификация, то в продолжение темы… Я прочитал материалы из папки, майор. Проделанная работа поражает, равно как и впечатляет эрудиция вашего аналитика. Я читал все это с огромным интересом и уважением. Жаль, что материалы даны только в изложении, в тезисах, я был бы не прочь ознакомиться с ними, так сказать, в оригинальном виде. Хотя, я знаю специфику вашей работы с архивами…

Джонс замолчал. Майор Питерс тоже молчал, никак не реагируя. Пауза затягивалась. Джонс тревожно подышал в трубку, затем постучал по ней пальцем, тогда майор откликнулся:

– Не беспокойтесь, мистер Джонс, я размышляю. Откровенно говоря, я несколько удивлен вашей реакцией… Оценка специалиста такого уровня для меня очень важна, именно поэтому я поступил так, как поступил – в нарушение наших правил. Давайте-ка подробный комментарий вы дадите мне при личной встрече. Не по телефону, понимаете?

– Понимаю, – развеселился профессор. – Шпиономания.

– Вернемся лучше к нашим делам. У вас есть проблемы?

Джонс хмыкнул:

– У меня только одна проблема – как сказать вам то, ради чего я, собственно, позвонил.

– О, простите, – спохватился мистер Питерс. – Я вас, кажется, перебил?

– Ничего, я привык. Я хотел торжественно сообщить, что принимаю предложение съездить в Непал за ваш счет. Но, по-моему, вам мое согласие и не требуется, Билл.

– Вы согласны? – искренне обрадовался Уильям Питерс. Он на секунду оторвался от разговора, чтобы объявить куда-то в сторону: «Мальчики, он согласился!», затем смущенно сказал. – Я все время боялся, мистер Джонс, что вы откажетесь, это была бы, знаете, такая проблема…

В нашем хрупком мире все имеет конец. Завершался и этот день. Информационные агентства лихорадило от последней новости – нацистский путч в так называемой Судетской области Чехословакии, правительственные войска жестоко подавляют мятеж[13]. Все имеет свой конец – завершалось и мирное время в Европе, очередной шаг к войне был сделан. Мирная жизнь вообще крайне недолговечна, кому как не профессору археологии это знать? Сегодня ты в Чикаго, в университетском кампусе, неторопливо плывешь, увлекаемый плавным течением скучных американских будней, а завтра?..

Профессор археологии собирался в поездку. Полусобранная дорожная сумка стояла на полу в центре помещения, постепенно наполняясь необходимыми предметами. Скальпель. Измерительная лента длиной в тридцать футов. Противопылевая повязка, попросту именуемая «намордником». Охотничий нож производства Швеции – добротная вещь, со стоком, с пилой; затем веревка – прекрасный корд из манильской пеньки; затем армейская лопатка, москитная сетка, электрический фонарь с питанием от маленького ручного динамо… Что еще? Вместо компаса – буссоль[14], дающий точность до сотой градуса, настоящая драгоценность… Широкая кисть типа «флеши»[15], предназначенная для расчистки находок от песка… Папка с листами размеченной бумаги…

После недолгого размышления профессор вытащил обратно кисть вместе с папкой. Это не понадобится, с некоторым сожалением подумал он, и не просто с сожалением, а со странным болезненным чувством, отдаленно напоминающим стыд. В который раз, в которую поездку он не берет привычнейшие атрибуты любого нормального археолога. Устройство лагеря, нанесение реперов, чтение профилей, расчистка стоянок, – нет, не для него. Профессор Джонс не был нормальным археологом, так уж складывалась его горькая походная жизнь. Зато, вот чего никак нельзя оставить дома…

Он улыбнулся и посмотрел на стену. Там висел «Пацифист», разложенный на нескольких гвоздиках – потрепанный, видавший виды. Нет, не портрет Махатма Ганди, хоть и очень похоже по силе воздействия на умы людей – особенно в условиях, приближенных к боевым. А в других условиях профессору Джонсу почти и не приходилось работать, так уж складывалась его горькая научная карьера. «Пацифист» – это старый добрый кнут, каким ковбои из фильмов наказывали грубых индейцев, а пастухи из жизни гоняли разнообразный скот. Двенадцать футов плетеных волокон, ручная работа. Пятнадцатилетний Индиана выменял его еще в Старфорде у одного приезжего господина, а взамен дал какую-то никчемную деревянную фигурку, вытащенную из стола отца. Отец тогда, помнится, повел себя не вполне достойно, узнав о сделке своего отпрыска. В общем, вспоминать детали дальнейшей научной дискуссии с отцом не хочется. Зато кнут был хорош. Он и сейчас пригоден для настоящего дела, в отличной спортивной форме. Как и его хозяин, с гордостью подумал Индиана и шагнул к шкафу.

Шляпа лежала наверху. Он взял ее, надел и взглянул на себя в зеркало. Впечатление от увиденного осталось самое благоприятное. Подтянутый сорокалетний мужчина, не старый, достигший в жизни… нет, эту тему лучше не трогать. Но шляпа хороша. Доблестный майор Питерс любит настоящие ковбойские стетсоны – если, конечно, не заврался в своих неуклюжих попытках продемонстрировать интерес к собеседнику. Ишь ты, любитель шляп. А у нас вовсе не стетсон (подмигнул Джонс отражению в зеркале). Нормальный головной убор, причем, устаревшего образца. Теперь такие не носят. Это немудрено, если учесть, что шляпе чуть больше двадцати лет, что она куплена в молодости и умудрилась объехать на голове хозяина почти весь мир, выйдя целой и невредимой из десятков безвыходных ситуаций. Стал бы он носить ковбойскую шляпу, как же! – улыбнулся Джонс сам себе. Он романтик, конечно, и с большой любовью относится к истории Дикого Запада, но не настолько, чтобы позориться в нелепых нарядах… Индиана чуть повернул голову – в одну, в другую сторону, – придирчиво изучая свой внешний облик. А что, стетсон бы ему тоже пошел, вполне, о да…