Доктор Джонс против Третьего рейха - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 16

– Это ваше, майор.

Папка перешла из рук в руки.

– Кстати, мой аналитик очень благодарен вам за внимание, проявленное к его работе, – отвлекся разведчик. – Он очень высоко оценил ваши неравнодушные высказывания. Я дал ему прослушать запись утренней телефонной беседы.

– Объем проделанной работы и в самом деле заслуживает уважения.

– Помнится, утром я сказал, что удивлен вашей реакцией. Я ведь был почти уверен, даже в какой-то степени надеялся, что вы растерзаете папку в клочья. И тогда я с чистым сердцем прикажу своему аналитику смыть с себя все это оккультное дерьмо и заняться настоящим делом.

– Причем здесь оккультизм?

– Как причем! Он черным по белому написал, что нацистов привело к власти увлечение древней магией!

– Это – сильное преувеличение. К вашему сведению, майор, я историк-профессионал, поэтому никогда не стану объяснять важные исторические события колдовской деятельностью секретных обществ и лож. Какими бы глобальными ни были их цели, и фантастическими – методы. Нацистов привели к власти серьезные люди, ворочающие большими деньгами.

– Я профессиональный военный, сэр, но я с вами полностью согласен. Почему же вы тогда говорите, будто всерьез восприняли все это нагромождение нелепостей?

Профессор сел на кровать, поскольку привычное место за столом было занято, и приступил к объяснению. В его голосе уже не осталось ни раздражения, ни обиды.

– Во-первых, ваш аналитик вовсе не отрицает таких мощных факторов, дестабилизировавших общественное сознание Германии, как экономический кризис, безработица, инфляция и стагнация. Он попросту проследил, на каких опорах стоят убеждения вождей национал-социализма, а ведь эти убеждения явно влияют на конкретные их решения. И во-вторых. По-моему, вы не поняли главную мысль, на которую нанизаны все тезисы, хотя, между прочим, исходные материалы находятся у вас, а не в папке. Мне показалось, что ваш сотрудник, наоборот, категорически не верит в описываемые им верования и культы, напрасно вы недовольны.

– Еще не хватало, чтобы мальчик в это верил! – вставил майор без прежней уверенности в голосе.

– Он очень наглядно показал, – продолжал Джонс будто на лекции, – что нацисты могут с типично немецкой педантичностью преследовать цели, имеющие иррациональный характер. В этом – ценность проделанного анализа. И, несомненно, подобная версия имеет право на существование, доверенные мне фрагменты достаточно убедительны. Почему бы вам просто не спросить у своего сотрудника, какова его истинная позиция?

– Он неразговорчив, – уклончиво ответил майор. – И слишком уж заносчив. Да вы не думайте ничего такого, это хороший парень… В общем, спасибо, профессор, вы мне очень помогли, – и зачем-то постучал себя пальцем по лбу.

– Я еще во время телефонного разговора с вами, мистер Питерс, хотел спросить, да как-то к слову не пришлось. О том человеке, который готовил материалы, об этом историке. Хороший специалист, честно. Возможно, я с ним знаком. Из какого он университета?

– Вы с ним действительно знакомы, док, – кивнул гость. – Это сержант, помните, который меня сопровождает, – он указал в сторону окна.

Джонс непроизвольно выглянул. Сержант был там: стоял, заложив руки за спину, лениво перекатываясь с пятки на носок, и рассеянно смотрел в небо.

– Неужели это он? – не поверил профессор.

– Увы, да. Увлекается черт знает чем. Мой старший сын, прошу любить и жаловать.

– Ваш сын? – куда сильнее удивился Индиана. – Эта горилла?

– Да, ростом он удался. И ростом, и мозгами, даже завидно иногда становится. Однако вернемся к нашим неприятностям.

– Вы правы, – спохватился Джонс. – Если микрофон не вы подсунули, то…

– Где-то у нас случился прокол. Пока не знаю, где, но разберемся обязательно. Это враг, мистер Джонс, поймите – главный враг Америки.

– Но почему немцы вдруг заинтересовались мной?

– Враг невероятно силен и опасен, мистер Джонс, теперь вы убедились сами. Ни на секунду не забывайте об этом в Непале.

– Вы полагаете, в подобных обстоятельствах я все равно должен ехать?

– В подобных обстоятельствах, – жестко сказал майор Уильям Питерс, – я попрошу вас отправиться на вокзал не завтра.

– А когда? – простодушно спросил профессор.

– Немедленно.

Непал похож на…

Вспомните большой книжный шкаф. Внизу роскошные издания, глянцевые обложки, золотые тиснения, кисточки закладок. На средних полках приличные книги в кожаных переплетах. Ну, а наверху всякая пыльная позабытая-позаброшенная дребедень. Так и Непал. Начинается он с тропиков, многоцветья, пестроты индуистских храмов, хохолков и криков попугаев, задниц и визгов обезьянок, слонов и бананов. Дальше в гору кедр и дуб, овес, свиньи и овцы, буддистские ступы. А в конце – скалы, хилые цветочки, плоские крыши, залепленные ячьим навозом, жалкие козы, редкие пагоды. Все это переходит в лед и наконец в близкое-близкое небо, с которого смотрит вселенская душа.

Лилиан Кэмден забралась по гималайскому склону аж в Кхорлак, где даже летом густой туман становится промозглой водянистой взвесью, а то и изморозью. Тем не менее там росли березки, что было весьма трогательно. Может, они и привлекли Лилиан в это странное, попросту чудовищное место. Впрочем, по мнению доктора Джонса, она могла выкинуть и что-нибудь более экстравагантное, например, поселиться в дупле дерева или в гнезде грифа.

Прежде чем осторожно встать на пороге того сооружения, которое Лилиан именовала «Двором Рамзеса II», Индиане пришлось преодолеть немалую дистанцию.

Все, как обещал мистер Питерс.

От Чикаго поперек Америки до Сан-Франциско – на поезде, от Фриско до Гонолулу – на «дугласе», от Гонолулу до Манилы – на гидросамолете. А потом осточертевший Тихий океан все-таки оборвался, но впереди были еще Сайгон, Бангкок и Катманду. Там Индиане окончательно стало ясно, чем закончился роман Лилиан с британским офицером. Гималайской глухоманью. Единственное, что утешало – сам офицер Его Величества, завзятый картежник и пьяница, тоже оказался не на курорте (если сплетни майора Питерса насчет назначения Фергюссона в Родезию были верны).

От Катманду до Кхорлака – на грузовике, далее от так называемой гостиницы до «Двора Рамзеса» – на мохнатой лошадке. Этому животному не только не угрожало попасть на картину или в бронзу конного памятника, даже скакать на нем можно было лишь в клоунских целях. В лучшем случае его мучили блохи, в худшем – чесотка. Но оно терпеливо сносило ледяную крупу, срывающуюся с горных высот.

«Двор Рамзеса» снаружи представлял собой сарай. Индиана оставил шелудивую лошаденку породы пони и проводника из племени бхотия на внутреннем дворе среди таких же псевдоконей и таких же бхотия. Проводник мгновенно стал неразличим в обществе одинаковых тарелкообразных физиономий.

Внутри «Двор Рамзеса» был не лучше. От сарая его отличала только заметно оживленная публика, стойка с бутылками, кривоногие столы и большой очаг. Публика была чем-то занята, на археолога внимания не обратила, тем более, что к людям европейского вида в этих краях уже привыкли. Доктор Джонс уселся в дальнем углу и не отказался от традиционных местных угощений – лепешек, вымазанных салом, и чая с жиром. От него стало не по себе, но дело спасла ячменная водка и порция козлятины. Индиана принялся усердно бороться с недожаренным козлом – который, намотав изрядное число миль на крутых горных склонах, оказался весьма жилист, – и заодно пытался уяснить причину оживления в зале.

У стойки что-то происходило. Увы, не слишком чистые халаты публики преграждали путь любопытствующим взглядам доктора Джонса. Местный язык не был ему знаком, однако интонации давали понять, что возгласы носят характер подбадриваний, вполне уместных на каких-нибудь соревнованиях. Какое спортивное мероприятие может проводится у стойки? Причем, не только спортивное мероприятие, но и тотализатор. Господа в засаленных халатах делали свои ставки, мятые купюры лихо перекочевывали из одних немытых рук в другие.