Французская демократия - Прудон Пьер Жозеф - Страница 31

Когда въ 1848 году, благодаря иниціативѣ временнаго правительства и торговой подпискѣ, была основана учетная контора, кто мѣшалъ тогда правительству, вдвойнѣ гарантировавшему этотъ новый банкъ облигаціями города Парижа и билетами казначейства, постановить, что акціонеры конторы будутъ пользоваться учетомъ своихъ векселей безъ процентовъ, получая простое вознагражденіе за коммиссію? Вскорѣ всякій сталъ бы добиваться этой выгоды, сталъ бы просить акцій, то есть выкупалъ бы добровольнымъ единовременнымъ взносомъ ту дань, которую платилъ банкирамъ ежегодно. Но въ 1848 году февральская республика вся углубилась въ политику; ей не было дѣла до взаимности; довольная тѣмъ, что пустила въ ходъ новую машину, она отказалась въ пользу акціонеровъ отъ всякаго участія въ барышахъ. Теперь государство взяло назадъ свою гарантію, сдѣлавшуюся безполезною; капиталъ конторы, состоявшій прежде изъ 6,666,500 франковъ вклада акціонеровъ, возросъ до 20,000,000, a акціи, стоившія вначалѣ 500 фр., цѣнятся на биржѣ въ 980 франковъ.

Что же касается ссудъ въ пользу земледѣлія и промышленности, то такъ какъ онѣ состоятъ изъ сырыхъ матеріяловъ, рабочихъ инструментовъ, скота, припасовъ и рабочихъ рукъ, такъ какъ выраженіе – поземельный кредитъ означаетъ вовсе не ссуды земель, луговъ, полей, виноградниковъ, лѣсовъ, домовъ или другихъ недвижимостей, а просто ссуды работъ и запасовъ; такъ какъ звонкая монета служитъ здѣсь, какъ и въ торговлѣ, только средствомъ обмѣна; такъ какъ, поэтому, означенныя ссуды могутъ дѣлаться лишь изъ сбереженій націи, и такъ какъ, слѣдовательно, единственное назначеніе поземельнаго кредита состоитъ въ томъ, чтобы облегчать своимъ посредничествомъ заключеніе займовъ, потому что подобная операція гораздо болѣе походитъ на срочную продажу, чѣмъ на заемъ подъ залогъ, – то изъ всего этого опять таки ясно, что и здѣсь взаимность можетъ и должна получить самое блистательное приложеніе, потому что дѣло идетъ только о практическомъ осуществленіи того, что въ сущности уже имѣетъ дѣйствительную силу, – а именно, что истинные заимодавцы – производители, что взаймы даются не деньги, а сырые матеріалы, рабочіе дни, инструменты и запасы; что для этой цѣли слѣдуетъ учредить не банкъ, a скорѣе магазины и склады; наконецъ, что всякія ссуды подобнаго рода должны дѣлаться въ виду воспроизведенія, и что поэтому производители должны организовать свои взаимныя ссуды посредствомъ синдиката; это доставило бы имъ дешевизну, невозможную для мѣнялъ.

Нельзя надивиться тому странному обаянію, которое деньги производятъ на нашихъ финансовыхъ рутинеровъ и псевдо–экономистовъ. Когда въ 1848 году въ республиканскомъ собраніи занялись учрежденіемъ поземельнаго кредита, спасителя нашего земледѣлія, то въ виду имѣли только одно: создать съ возможно меньшимъ количествомъ звонкой монеты возможно большую сумму въ кредитныхъ билетахъ; совершенно тоже дѣлалось и во французскомъ банкѣ. Но чѣмъ больше мечтали объ этомъ, тѣмъ больше встрѣчали затрудненій. Во первыхъ, никто не хотѣлъ согласиться ссужать свои деньги по 3, 3,65 %, такъ чтобы новое учрежденіе могло снова отдавать ихъ взаймы подъ залогъ на 20–60 лѣтъ по 5, 5 1/2 или 6 %, включая сюда расходы по погашенію и издержки на управленіе. Кромѣ того, еслибы и нашлись заимодавцы, къ чему же это привело бы? Закладъ недвижимыхъ имѣній, тѣмъ не менѣе, шелъ бы своимъ чередомъ; земледѣльческій долгъ возросталъ бы и становился бы все болѣе и болѣе неоплатнымъ, и учрежденіе поземельнаго кредита привело бы къ общему отчужденію собственности, еслибы продолжали занимать по 6 и 5 процентовъ, тогда какъ земля даетъ дохода всего 2 %. Когда противорѣчіе явилось такимъ образомъ съ обѣихъ сторонъ – и со стороны капиталистовъ, и со стороны земледѣльческаго долга, это превосходное учрежденіе поземельнаго кредита, на которое возлагалось столько надеждъ и которое сначала приписывали императорскому правительству, было покинуто: теперь земледѣліе занялось совсѣмъ другимъ. Мы сейчасъ упомянули, что вся сумма залоговъ простирается до 12 милліардовъ. Чтобы поземельный кредитъ могъ удобно выплачивать или пускать въ обращеніе такую сумму, нужно, чтобы онъ, подобно банку, собралъ въ своихъ кассахъ звонкой монетой по крайней мѣрѣ третью часть этого капитала, то есть, 4 милліарда, которые служили бы залогомъ на 12 милльярдовъ билетовъ. Не смѣшно ли это до послѣдней степени? А между тѣмъ это‑то и было камнемъ преткновенія, о который разбились и искусство нашихъ финансистовъ, и ученость нашихъ экономистовъ, и надежда нашихъ агрономовъ–республиканцевъ!… Stupete gentes!

Стало быть, здѣсь, какъ и вездѣ, приходится истреблять троякое злоупотребленіе, которое уже давно изчезло бы, еслибы не глупость нашихъ предпринимателей и не потачка имъ со стороны нашихъ правительствъ:

1) Все болѣе и болѣе упорное нарушеніе экономическаго права.

2) Безвозмездная и постоянно возростающая потеря части ежегодно создаваемаго богатства подъ видомъ процентовъ.

3) Развитіе чудовищнаго тунеядства, все болѣе и болѣе развращающаго общество.

Реформы въ духѣ взаимности отличаются тѣмъ, что онѣ въ одно и то же время и строго держатся права, и проникнуты высокой общественностью: цѣль состоитъ въ томъ, чтобы прекратить всякаго рода поборы, взимаемые теперь съ работниковъ подъ такими предлогами и такими средствами, которые когда‑нибудь будутъ оговорены въ конституціи и вмѣнены правительству въ преступленіе[13].

Взаимность, которую въ наше время такъ страстно отрицаютъ защитники привиллегій и которая составляетъ отличительную черту новаго ученія, не требуетъ, чтобы мы давали взаймы, ничего за это не ожидая: Mutuum date, nihil inde sperantes. Отступая отъ нравственнаго ученія древнихъ моралистовъ, новѣйшіе теологи подняли вопросъ о томъ, заключается ли въ этихъ словахъ положительное запрещеніе давать въ долгъ на проценты; считать ли ихъ предписаніемъ или просто совѣтомъ. Различіе, которое мы выше установили между закономъ милосердія и закономъ справедливости, и наше теперешнее объясненіе личнаго кредита и кредита взаимнаго, который всегда долженъ быть обезпеченъ, но никогда не долженъ разсчитывать на выгоду, раскрываютъ намъ истинный смыслъ этого изрѣченія.

Моисей первый сказалъ еврею: Не бери процентовъ съ брата, а лишь съ чужеземца. Его главною цѣлью было предупредить смѣшеніе и отчужденіе наслѣдствъ, которымъ въ его время, какъ и въ наше, угрожалъ закладъ. Съ тою же цѣлью онъ установилъ отпущеніе долговъ черезъ каждые 50 лѣтъ. Но Іисусъ Христосъ, обобщая законъ Моисея, говоритъ: Давай въ долгъ безъ процентовъ и брату, и еврею, и чужеземцу. Такимъ образомъ онъ закончилъ вѣкъ эгоизма, вѣкъ національностей и открылъ періодъ любви, эру человѣчности. Теперь, не возвращаясь къ общинности и къ милосердію, мы утверждаемъ экономическую взаимность, гдѣ никто ни отъ кого не требуетъ жертвы и гдѣ каждый получаетъ всякую вещь за настоящую цѣну труда. Не смотря однако на простоту этой идеи, мы можемъ сказать о себѣ: Они насъ не поняли – Et sui eum non comprehenderunt[14].

Прикрытый ложнымъ именемъ свободы, эгоизмъ въѣлся въ насъ и развратилъ все наше существо. Нѣтъ на свѣтѣ той страсти, той ошибки и той формы порока и неправды, которая не лишала бы насъ доли нашего скуднаго продовольствія. Мы платимъ дань невѣжеству, случаю, предразсудку, ажіотажу, монополіи, шарлатанству, рекламѣ, безвкусію, платимъ такую же дань чувственности и лѣни, кризисамъ, застоямъ, стачкамъ, прекращенію работъ, не говоря уже о томъ, что, благодаря нашимъ рутиннымъ привычкамъ, мы кромѣ того платимъ дань конкурренціи, собственности, власти, религіи, даже наукѣ, объ уничтоженіи которой, очевидно, не можетъ быть и рѣчи, – всему этому платимъ мы дань, превышающую оказываемыя намъ услуги. Вездѣ экономическое право нарушается въ своихъ основныхъ принципахъ, и вездѣ это нарушеніе влечетъ за собою, въ ущербъ намъ, отчужденіе богатства, развитіе тунеядства и развратъ общественныхъ нравовъ.