Французская демократия - Прудон Пьер Жозеф - Страница 4

Если бы этотъ планъ удался, – а все заставляло предполагать, что онъ удастся, – то переходъ отъ самодержавной монархіи къ монархіи конституціонной могъ бы совершиться безъ потрясеній и безъ опасности для Наполеоновской династіи, и притомъ въ самую благопріятную минуту. Буржуазія возвратилась бы къ своимъ старымъ обычаямъ; революціонное движеніе было бы снова отклоненно, и явилась бы возможность принять мѣры на будущее время противъ всякихъ нечаянностей всеобщей подачи голосовъ.

Что за тѣмъ произошло, извѣстно всякому. Династическая оппозиція въ Парижѣ обдѣлала свои дѣла слишкомъ хорошо. Администрація почти не получила представителей въ столицѣ; меньшинство ея въ Парижѣ было самое жалкое, и все это нанесло правительству сильный нравственный уронъ. Теперь намъ предстоитъ найти причину этого пораженія, непредвидѣннаго, неожиданнаго и до сихъ поръ необъясненнаго.

1) Парижскіе выборы. – Привожу цифры, ограничиваясь, относительно городскихъ выборовъ, Сенскими, такъ какъ движеніе болѣе или менѣе сильное было всюду одинаково. Вотъ какъ распредѣлились въ декабрѣ 1851 года, послѣ государственнаго переворота, голоса сенскихъ избирателей;

Примѣчаніе. На этихъ выборахъ правительство 2 декабря имѣло на своей сторонѣ большинство 100,000 голосовъ противъ оппозиціи, которая состояла преимущественно изъ буржуазіи или, вѣрнѣе, изъ лицъ средняго класса, принадлежавшихъ къ прежней партіи National'я и Reforme'ы; ихъ поддерживала значительная часть народа. Но вообще родъ, которому было возвращено право всеобщей подачи голосовъ, стоялъ за государственный переворотъ.

Я не буду говорить о національныхъ выборахъ 1852 года, которые доставили Имперіи 300,000 голосовъ болѣе, чѣмъ сколько оно имѣло въ 1851: воспоминаніе о 2 декабря было еще слишкомъ свѣжо; народное мнѣніе не подвинулось впередъ; къ тому же извѣстно, что демократія имѣла свои, болѣе или менѣе уважительныя, причины держаться въ сторонѣ.

Наступили выборы 1857 года, и вотъ ихъ результатъ.

Примѣчаніе. – Хотя число лицъ, внесенныхъ въ списокъ избирателей, уменьшилось съ 1851 года на 35,957, тѣмъ не менѣе мы видимъ, что число отказывающихся отъ баллотировки увеличилось на 48,134; – число голосовъ за правительство понизилось съ 196,530 на 110,526, т. е. на 86,013; – что число голосовъ оппозиціи осталось почти неизмѣннымъ: она потеряла около 198 голосовъ. Итакъ, въ 1857 въ Парижѣ существовала оппозиція въ 100,000 голосовъ, почти не измѣнившихъ своего мнѣнія въ теченіе семи лѣтъ, между тѣмъ какъ правительство понесло значительный уронъ, получивъ вмѣсто прежнихъ 196,539 голосовъ только 110,526. Къ какой партіи принадлежали неизвѣстные голоса, числомъ 44,000, увеличившіе собою въ 1857 число отсутствующихъ? Я, не колеблясь, говорю, что то были главнымъ образомъ народные голоса, голоса работниковъ, равнодушныхъ къ выборамъ или даже такихъ, между которыми начинало бродить неудовольствіе.

Выборы 1863 года даютъ слѣдующіе результаты:

Примѣчаніе. Число лицъ, внесенныхъ въ списокъ, еще уменьшилось съ 1857: изъ 356,069 остается только 326,000 – разница въ 30,000 голосовъ. Не смотря на это, число голосовъ, поданныхъ за правительство, понизилось съ 110,526, на 82,000, – разница въ 28,000, и, наоборотъ, 96,299 голосовъ, преданныхъ оппозиціи, усилились 57,000 голосовъ, перешедшихъ въ оппозицію изъ разряда отсутствовавшихъ. Нѣтъ сомнѣнія, что эти 57,000 голосовъ принадлежали народу, который со времени государственнаго переворота не являлся на выборы. По соображеніямъ, приведеннымъ нами выше, мы можемъ заключить, что изъ 153,000 голосовъ, поданныхъ за оппозицію въ 1863 году, по крайней мѣрѣ половина принадлежитъ рабочей демократіи.

Послѣ этого какое же значеніе, какой смыслъ имѣютъ эти выборы?

Въ исторіи, можетъ быть, не было примѣра, чтобы народъ, въ тѣсномъ смыслѣ, въ смыслѣ сословія, въ противоположность дворянству, буржуазіи и церкви, заявилъ какимъ нибудь поступкомъ собственную мысль, собственную волю. Народъ умѣлъ всегда только кричать: Да здравствуетъ императоръ! или Да здравствуетъ король! или Да здравствуетъ господинъ! или Да здравствуетъ хозяинъ! Римскій плебей, создавъ имперію, не основалъ ничего; напротивъ, онъ все разрушилъ. Онъ всегда неизменно выражалъ только одно: ненависть къ патриціямъ. Самъ онъ не произвелъ никакой идеи; распри его съ патриціями были просто бунты эксплуатируемыхъ кліентовъ, чтобы не сказать – рабовъ. Давъ Цезарю и его преемникамъ, до Августула включительно, безсмѣнную диктатуру, римскій народъ уничтожилъ республику и замѣнилъ ее самодержавіемъ. Что значили во Франціи народные выборы съ 89 года? Подражаніе или, вѣрнѣе, содѣйствіе мѣщанскимъ выборамъ. Народъ игралъ въ политику, какъ дѣти въ солдатики. Ни санкюлотизмъ, ни робеспьеризмъ, ни бабувизмъ, ни бонапартизмъ не могли дать всеобщей подачѣ голосовъ самобытности и значенія. Въ 1799, 1804, 1815 годахъ народъ вотировалъ за своего императора, а вовсе не за себя. Хартія 1814–1830 лишила массу права подачи голосовъ. Но что потеряла она чрезъ это? Что потеряли общественное право и свобода? Ровно ничего. Самъ народъ, повидимому, нисколько не жалѣлъ объ этомъ. Февральская республика возвращаетъ ему избирательное право. Но какъ онъ пользуется этимъ правомъ? Онъ выбираетъ преимущественно буржуа, орлеанистовъ, легитимистовъ, бонапартистовъ, республиканцевъ – кого ни попало, да вдобавокъ еще поповъ, монаховъ, поэтовъ и епископовъ. Въ учредительномъ и законодательномъ собраніяхъ большинство реакціонеры. Потомъ народъ избираетъ до трехъ разъ Лудовика Наполеона. Гдѣ тутъ, спрашиваю, державная, самостоятельная мысль?

И вотъ вдругъ, черезъ двѣнадцать лѣтъ по возстановленіи имперіи, этотъ народъ безъ всякой видимой причины дѣлаетъ крутой поворотъ, и 57,000 избирателей, рукоплескавшихъ въ 1851 году государственному перевороту и съ тѣхъ поръ хранившихъ молчаніе, внезапно переходятъ на сторону оппозиціи и численнымъ перевѣсомъ рѣшаютъ парижскіе выборы противъ правительства. Чтоже имѣетъ народъ противъ своего великаго избранника? На что онъ жалуется? Жаловаться! Это значило бы, что, по примѣру стараго дворянства, буржуазіи и духовенства, народъ понимаетъ себя, какъ сословіе; что на политику онъ смотритъ съ точки зрѣнія своихъ особенныхъ сословныхъ интересовъ и стремится управлять правительствомъ въ своихъ особенныхъ видахъ[6]. Но ничего подобнаго никогда не было ни прежде, ни послѣ революціи.

Вотъ это то и составляетъ характеристическую черту девятнадцатаго вѣка. Въ ней также нѣтъ ничего удивительнаго, какъ въ полигаміи и рабствѣ временъ патріарховъ, какъ въ феодализмѣ и папствѣ среднихъ вѣковъ.

Когда между монархіей божественнаго права и рабочей сельской и городской массой стояли посредствующіе классы духовенства, дворянства и буржуазіи, или средняго сословія, народъ не могъ выдти на политическую арену: онъ не принадлежалъ себѣ; каждый простолюдинъ зависѣлъ отъ какого нибудь патрона, отъ господина, епископа или аббата. Революція 89 года разорвала эту связь; народъ предоставленъ самому себѣ, и изъ него составился классъ пролетаріевъ, работниковъ на задѣльной платѣ, въ противуположность классу собственниковъ и капиталистовъ. Въ 1848 году соціализмъ, овладѣвъ этой нестройной массой, далъ ей первую организацію: онъ создалъ изъ нея особое тѣло, вдохнулъ въ нее мысль, душу, создалъ ей права, внушилъ различныя идеи: право на трудъ, уничтоженіе задѣльной платы, пересозданіе собственности, ассоціацію, искорененіе пауперизма и т. д. Однимъ словомъ, простой народъ, который до 1848 былъ ничто, который едва отличался отъ буржуазіи, хотя съ 89 года и составлялъ отдѣльное сословіе de jure et de facto, вдругъ пріобрѣлъ самостоятельность, благодаря именно тому, что былъ лишенъ всего и противупоставленъ классу землевладѣльцевъ и промышленныхъ эксплуататоровъ. Теперь, подобно буржуазіи 1789 года, онъ стремится стать всѣмъ.