Французская демократия - Прудон Пьер Жозеф - Страница 45

Послѣдователи Фурье, по моему, очень заблуждались, вѣруя, что увлекутъ весь свѣтъ, если имъ позволятъ только разбить свой шатеръ и устроить первый образцовый фаланстеръ. Они предполагали, что первый, болѣе или менѣе успѣшный опытъ повлечетъ за собою второй и такъ далѣе, и идея ихъ, двигаясь впередъ, какъ лавина, охватитъ наконецъ всю націю, такъ что въ одинъ прекрасный день всѣ 37,000 общинъ Франціи превратятся въ группы гармоніи и фаланстеры. Въ политикѣ и соціальной экономіи самопроизвольное зарожденіе, какъ говорятъ физіологи, – принципъ совершенно ложный. Чтобы измѣнить весь общественный строй, надо дѣйствовать одновременно и на весь соціальный организмъ, и на каждую отдѣльную часть его. Какъ! чтобы починить дрянную проселочную дорогу, нужна иниціатива префекта, то есть центральной власти, нужны сборы съ двадцати общинъ; а тутъ воображаютъ, что можно увлечь тридцать семь милліоновъ душъ какими‑то подписками, пожертвованіями и быстро охлаждающимся рвеніемъ непостоянной и безсильной черни! Подобныя бредни приличны только въ школѣ Братства, Государства–Семьи и вольной любви.

Есть вещи, и очень важныя, которыя могутъ исполняться, развиваться, преуспѣвать одною лишь силою слова: такова наука, философія, религія. Но есть другія, которыя требуютъ всѣхъ способностей, всей преданности и полнаго самоотверженія цѣлаго народа: между ними первое мѣсто занимаютъ политическія учрежденія и соціальныя реформы. Будемъ проповѣдывать, писать, печатать, разсуждать – это наше право: того хотѣла французская революція, обнародовавъ великій законъ прогресса и, какъ орудіе этого прогресса, свободу мысли и полную гласность мнѣній. Но пусть демократія не забываетъ, что, узаконивъ декретомъ свободу мысли и печати, революція хотѣла вызвать и обезпечить всѣ послѣдствія этой свободы, сущность которыхъ въ томъ, что управленіе должно принадлежать большинству; другими словами, что правительство должно слѣдовать общественному мнѣнію, куда бы оно ни повлекло его, лишь бы оно дѣйствительно было мнѣніемъ большинства.

Такимъ образомъ, теперь, какъ и въ 1848 г., у насъ, во Франціи, торжество рабочей демократіи зависитъ отъ нея самой. Она должна доставить своей идеѣ большинство и затѣмъ потребовать, чтобы правительство возвратило ей верховную власть. Весь вопросъ въ томъ, чтобы узнать, пойдетъ ли рабочая демократія, для достиженія своей цѣли, обыкновеннымъ путемъ выборовъ и парламентскихъ преній, путемъ предвидѣннымъ и болѣе или менѣе обезпеченнымъ прежними конституціями, или не будетъ ли лучше для ея идеи, достоинства и выгодъ, чтобы она выбрала другой путь, не выходя впрочемъ изъ предѣловъ законности.

Я утверждаю, что правительство, въ томъ видѣ, какъ оно было задумано и осуществлено во Франціи съ 1789 г., теперь уже неумѣстно; что рабочая демократія имѣетъ серьезныя обязанности; что она не должна уже терять времени на пріисканіе себѣ адвокатовъ и на упреки правительству языками этихъ попугаевъ; что, наконецъ, эти упреки только компрометируютъ ее и совершенно безполезны, съ какой бы точки на нихъ ни смотрѣть.

Вспомнимъ, что съ 1749 г. старыя партіи, которыхъ раздѣляютъ только политическіе предразсудки или даже просто дипломатическіе цвѣта, находятся въ неразрывномъ союзѣ и заговорѣ противъ черни, нетерпѣнія которой онѣ опасаются; что, не смотря на ожесточеніе ихъ полемики, всѣ онѣ въ сущности слѣдуютъ одной и той же политической системѣ; что отличительныя черты этой системы, – съ одной стороны, правительственная централизація, а съ другой, экономическая анархія, прикрывающая именемъ свободы грабежъ, монополію, тунеядство, ажіотажъ и лихоимство, которыми новая каста существуетъ съ 89 года; что при этомъ странномъ сочетаніи монархической власти и анархіи капитала и торгашества, которое составляетъ буржуазный порядокъ, оппозиція правительству является уже не отрицаніемъ системы, а ея необходимою составною частью; что она противорѣчитъ правительству, но далеко отъ вражды съ нимъ; что, наконецъ, старинныя партіи, легитимистская, орлеанская, бонапартистская и форменно–республиканская, поочередно смѣняя другъ друга въ правительствѣ, поддерживаютъ другъ друга и дѣйствуютъ всѣ заодно, не жертвуя при этомъ своими политическими мнѣніями; для очистки совѣсти имъ достаточно воздерживаться отъ заговоровъ и не измѣнять своей кастѣ и системѣ. Все это надо всегда имѣть въ виду.

Происшествія послѣднихъ шестнадцати лѣтъ обнаружили это въ самомъ яркомъ свѣтѣ.

Въ 1848 г. республика учреждаетъ всеобщую подачу голосовъ, назначаетъ законодательное собраніе, даетъ себѣ конституцію. Все это были просто варіаціи на тему идеала, которымъ мы одержимы съ 89 г. Чѣмъ администрація, правосудіе, политика правительства и общественная экономія республики отличались отъ того, чѣмъ они были въ концѣ царствованія Людовика Филиппа? Республика не сбила съ толку никого, ни легитимистовъ, ни орлеанистовъ, ни бонапартистовъ; при ней всѣ партіи были очень довольны своимъ положеніемъ; даже духовенство, обвинявшее первую республику въ ереси, приняло участіе въ трудахъ второй. Эта республика, созданіе формалистовъ, ничѣмъ не отличалась отъ монархіи, и мы были правы, отрекаясь отъ нея.

Настало 2 декабря. Конституція 1852 года замѣнила конституцію 1848; въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ люди, исключенные государственнымъ переворотомъ, держались въ сторонѣ по чувству собственнаго достоинства. Но наконецъ они одумались, и мы снова видѣли ихъ, роялистовъ, республиканцевъ, членовъ временнаго правительства, на своихъ оппозиціонныхъ мѣстахъ въ парламентѣ. И неудивительно, потому что въ конституціи 1852, какъ и въ конституціи 1848, они узнали свой идеалъ въ очень мало измѣненномъ видѣ.

Другое дѣло трудящійся народъ: онъ не нашелъ своего идеала ни въ одной изъ конституцій, которыя Франція задавала себѣ съ 1789 г.; и для него вся революція выражается только въ разныхъ неопредѣленныхъ формулахъ, какъ то: общая подача голосовъ, право на трудъ, уничтоженіе пролетаріата, и т. д. Въ 1848 г. онъ протестовалъ противъ конституціи, а въ 1863 снова ставитъ на очередь вопросъ экономической реформы.

Въ 1848 г., въ республикѣ мы были, какъ дома: конституція, несмотря на свои признанія и свои недомолвки, свидѣтельствовала о нашемъ существованіи, о нашихъ требованіяхъ, о нашемъ близкомъ торжествѣ. Наше подчиненіе было условное, временное; мы могли безъ противорѣчій, безъ отступничества, безъ клятвопреступленія пользоваться всѣми законными гарантіями, a тѣмъ временемъ собираться съ силами и готовиться къ преобразованію республики. Опираясь на право 1848 года, мы ожидали 1852 г.

Нынѣ, по возстановленіи императорскаго престола, послѣ закона, предписывающаго депутатамъ присягу, послѣ декрета 24 ноября 1860, послѣ возвращенія прежнихъ партій и воскресенія конституціонной Оппозиціи, – положеніе радикальной демократіи измѣнилось. Правительство хранило молчаніе, но за него Оппозиція сказала намъ: подавайте голоса заодно съ нами или подите прочь. На это рабочей демократіи слѣдовало отвѣтить, какъ десять колѣнъ Іеровоама: Хорошо же, буржуазы; обдѣлывайте себѣ ваши дѣлишки! А ты, Израиль, назадъ къ своимъ шатрамъ!

Но дѣло разыгралось иначе. Рабочая демократія, предпочитая дѣйствіе слову, забрала себѣ въ голову, что ей здѣсь есть какое то дѣло; вмѣсто того, чтобы отдѣлиться, она снова сдѣлалась смиренной прихвостницей; точно дѣтенышъ двуутробки, она вернулась въ носившую ее утробу и по безразсудству подала голосъ въ пользу Оппозиціи, которая не хотѣла и не могла ее признать.

И такъ, мы видимъ, что политическій и экономическій идеалъ рабочей демократіи далеко не тотъ, который, вотъ уже 70 лѣтъ, тщетно преслѣдуетъ буржуазія. Поэтому мы не можемъ участвовать съ буржуазіей не только въ одномъ парламентѣ, но даже въ одной Оппозиціи: у насъ слова имѣютъ совсѣмъ другое значеніе; наши идеи, принципы, формы правительства, учрежденія, нравы совершенно иныя. Постоянно, но безплодно обѣщаемыя вольности и гарантіи 89 года, неосуществимы въ буржуазномъ конституціализмѣ, тогда какъ въ демократической системѣ они вытекаютъ сами собой безъ всякаго затрудненія. Отсюда мы приходимъ къ неизбѣжному заключенію, что, если рабочій народъ могъ отвергнуть на послѣднихъ выборахъ кандидатовъ правительства, какъ представителей идеи, противной его принципу, то тѣмъ болѣе слѣдовало ему поступить точно также съ кандидатами Оппозиціи, потому что и тѣ, и другіе представляютъ одну и ту же идею, одну и ту же политику, одинъ и тотъ же порядокъ, съ тою только разницею, что министерскіе кандидаты откровенно выдаютъ себя за то, что они есть, тогда какъ оппозиціонные обманываютъ своихъ избирателей, скрывая свою мысль.