Французская демократия - Прудон Пьер Жозеф - Страница 9

Развѣ съ такими страшными силами трудно уничтожить въ пять лѣтъ всякую оппозицію?

III. Эту почти несокрушимую силу, какую даетъ правительству императора присяжная законность, эту силу оппозиція старается еще обратить въ орудіе разныхъ стѣсненій. Она поминутно подстрекаетъ власть къ деспотизму, то газетными статьями, то рѣчами, то подачей голосовъ. Не будь парламентскаго большинства, не будь министерскихъ депутатовъ, избранныхъ чернью, я, право, не знаю, что съ нами бы сталось.

Касательно внѣшней политики, напримѣръ, императоръ имѣетъ право въ силу конституціи предпринять все, чего пожелаетъ самъ, наперекоръ министрамъ и государственному совѣту. Онъ можетъ по своей волѣ объявить войну, кому вздумается, и завязать потасовку съ цѣлой Европой. – Оставимъ въ сторонѣ всѣ болѣе или менѣе вѣрныя соображенія, почему императоръ не рѣшится на подобное дѣло, и обратимъ вниманіе только на ту огромную власть, которой пользуется правитель съ точки зрѣнія политическаго и гражданскаго права, законности и, наконецъ, народнаго самодержавія. Судя по отзывамъ оффиціальныхъ газетъ имперіи, надо полагать, что по настоящее время Наполеонъ III не пускался на вздорныя предпріятія, по поводу гольштейнскихъ, венгерскихъ, итальянскихъ и прочихъ сомнительныхъ дѣлъ, болѣе всего изъ уваженія къ совѣтамъ преданныхъ и близкихъ придворныхъ, большинства членовъ законодательнаго корпуса и сената. Онъ чувствовалъ, что при всей неограниченности правъ, какими наградила его конституція, здравый смыслъ велитъ, однако, пользоваться ими съ крайней умѣренностью и осторожностью. Онъ сознавалъ, что первый долгъ государя – согласовать свою волю съ общественнымъ мнѣніемъ, а не съ текстомъ конституціи.

Но что же дѣлали газеты и депутаты оппозиціи? Чѣмъ продолжаютъ они заниматься по настоящее время? Они постоянно твердятъ ему о его верховной власти и подстрекаютъ на самовольное рѣшеніе, на безотчетный произволъ. Эти мнимые демократы, которые подчасъ выставляютъ себя врагами самовластія, всегда готовы рукоплескать ему. Они проповѣдуютъ безъ умолку, что правое дѣло покрываетъ неправду формы и прихоть рѣшенія, и потому императору не слѣдуетъ колебаться: самый щекотливый либерализмъ не найдетъ тутъ ничего предосудительнаго. Такимъ образомъ, оказывается, что они порицаютъ въ политикѣ правительства уже не проявленіе его личнаго характера, какъ это дѣлалось до 1848 года, а просто порицаютъ его за неловкость, за то, что его величество не дѣлаетъ того, чего имъ хочется.

Вотъ какъ оправдываетъ существующій порядокъ оппозиція, выдвинутая на сцену выборами 1863–64 года! Вотъ какъ уничтожаетъ она завѣтныя преданія 89 года въ вопросахъ мира и войны! Другъ Лудовика XVI, Мирабо, когда народъ обвинялъ его въ измѣнѣ, – и тотъ никогда не требовалъ для своего короля даже сотой доли того самовластія, которымъ хотятъ наградить Наполеона III такъ называемые демократы.

Предположите теперь, что императоръ, поддаваясь ихъ безумнымъ желаніямъ, объявитъ войну Пруссіи, Австріи, Германскому союзу, предположите, что изъ угожденія Кошуту или Гарибальди онъ подыметъ противъ себя почти всю Европу и самовольно потребуетъ отъ Франціи сразу 400,000 людей и три милліарда. Напрасно тогда сенатъ, большинство депутатовъ и масса народа – горожане и поселяне – станутъ ужасаться: императоръ будетъ правъ; никто не осмѣлится упрекнуть его въ деспотизмѣ; мало того, по мнѣнію оппозиціи, мы должны будемъ прославлять его…

Война объявлена. Одно изъ двухъ: императоръ побѣдитъ или будетъ побѣжденъ. Въ случаѣ побѣды онъ запряжетъ оппозицію въ свою тріумфальную колесницу, а желаемой свободѣ опять отсрочка. Если же императора побѣдятъ, то его назовутъ несчастнымъ героемъ, достойнымъ всей нашей любви и преданности, a депутаты–патріоты непремѣнно потребуютъ отъ насъ послѣдняго гроша и послѣдняго рекрута.

Предположите, наоборотъ, что императоръ, повинуясь болѣе разумнымъ внушеніямъ, не обратитъ вниманія на эти пошлыя подстрекательства и станетъ рѣшительно слѣдовать мирной политикѣ. Въ этомъ случаѣ онъ пріобрѣтаетъ если не расположеніе, то, по крайней мѣрѣ, молчаніе всѣхъ тѣхъ демократовъ или недемократовъ, которые не преклоняются передъ геніями оппозиціи; и она сама, рано или поздно, отрекаясь отъ своего воинственнаго азарта, должна будетъ сознаться, что императоръ былъ умнѣе ея. – Какая, подумаешь, слава нашимъ конституціоннымъ нравамъ! Какая честь демократіи! И какъ намъ, краснымъ республиканцамъ и соціалистамъ, простительно послѣ этого вопіять противъ деспотизма власти!!.

И такъ, согласіе на шестилѣтнюю отсрочку всѣхъ демократическихъ требованій; обязательство во имя и передъ лицомъ всего народа – уважать и поддерживать существующій порядокъ, сначала въ теченіе шести первыхъ лѣтъ, a затѣмъ до тѣхъ поръ, пока законодательное большинство не рѣшитъ иначе; далѣе, возвратъ къ старой парламентской монархіи, то есть, самое опасное отступленіе народа къ прошлому; – тѣмъ временемъ, самовластное правленіе, которое будетъ продолжать располагать по своему силами и судьбой Франціи, подстрекаемое оппозиціей на военный деспотизмъ и на войну съ Европой, – вотъ окончательный и непремѣнный результатъ выборовъ 1862–64 год., результатъ, доказанный фактами, цифрами, фамиліями, газетными статьями и признаніями выборныхъ оппозиціи.

Да, безъ сомнѣнія, парижане – народъ самый бойкій и остроумный; но при этихъ рѣдкихъ качествахъ у него, по счастью, развита удивительная способность самоотреченія и противорѣчія; не будь у парижанъ этой способности, пришлось бы въ нихъ отчаяться. Недолговѣчны дѣти съ бойкимъ умомъ.

IV. «Пусть будетъ по вашему», скажутъ мнѣ. «Революція 24 Февраля, государственный переворотъ 2 декабря и всѣ слѣдовавшія затѣмъ событія были для народа, безспорно, страшнымъ несчастіемъ – несчастіемъ, похожимъ на продолжительное съумашествіе. Но развѣ изъ этого слѣдуетъ, что мы должны упорствовать въ нашемъ безуміи? Развѣ мы должны постоянно гнуть шею подъ игомъ желѣзнаго деспотизма, отказываться отъ всякой политической жизни и держать безконечно въ осадномъ положеніи наши города и деревни? Не лучше ли намъ, напротивъ того, поскорѣе возвратиться къ тѣмъ свободнымъ и правильнымъ учрежденіямъ, которыми прославлена наша исторія? Зачѣмъ намъ отвергать, какъ безплодныя, усилія тѣхъ людей, которые стараются вернуть насъ къ прошлому порядку? – И такъ, да воскреснетъ народъ и да смирится демократія! Вотъ мысль, которая должна одушевлять всѣхъ и каждаго въ настоящую минуту».

И эту иллюзію, эту послѣднюю мечту приходится мнѣ разсѣять. Нѣтъ, говорю я, возвратъ къ системѣ 1830 года и ко всякой ей подобной – къ конституціонной монархіи или мѣщанской республикѣ, – такъ же невозможенъ, какъ и возвратъ къ феодальной системѣ 1788 года. Не забывайте же, что при всеобщей подачѣ голосовъ намъ приходится имѣть дѣло не съ одной только крупной и мелкой буржуазіей, съ ея завѣтными политическими цѣлями и неизмѣнными экономическими правилами. Не забывайте, что передъ нами стоитъ толпа, та февральская толпа, которая чувствуетъ свое отчужденіе отъ буржуазіи и громко заявляетъ передъ ней и противъ нея свою волю, свои интересы и желанія. Эта толпа исповѣдуетъ иную экономическую вѣру и уже явно стремится къ тому, чтобы поглотить и уничтожить старое среднее сословіе. Хотя эта толпа не умѣетъ еще создать для себя особую конституцію, согласную съ своими экономическими и соціальными вѣрованіями, но она все‑таки, рано или поздно, создастъ ее. Мало того: въ политическихъ вопросахъ рабочая масса расходится съ конституціонной буржуазіей несравненно болѣе, чѣмъ въ вопросахъ о трудѣ, ассоціаціяхъ и задѣльной платѣ. Будьте увѣрены, что если эта масса провозгласила сначала вторую имперію, a затѣмъ неожиданно обратила часть своихъ силъ на сторону оппозиціи, то она сдѣлала это вовсе не изъ довѣрія къ ней, а просто съ досады на императорское правительство, которое обмануло ея надежды. Придетъ время, когда деревенскіе и городскіе работники узнаютъ и поймутъ другъ друга – и тогда услышите нежданныя новости.

Подумайте еще разъ о томъ, что рабочій народъ во Франціи добивается капитала и собственности; и этого народа нельзя уже согнать съ политической сцены, и этотъ народъ искренно ненавидитъ всѣ мѣщанскія учрежденія, какими бы конституціями они ни заявлялись, въ какія бы династіи ни воплощались. Ни конституція 1830, ни 1848, ни 1852 годовъ, ни династія орлеанская или наполеоновская – ничто не по душѣ народу.