Двести веков сомнений - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 1

• 1/132
• Следующая

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 11-й час

Скучное это занятие — работать в лавке зеленщика. В особенности, работать там помощником хозяина лавки. А ещё хуже — работать там младшим помощником.

Впрочем, на чужой территории люди обычно ведут себя сдержанно. Это я к тому, что Буарт Осталийский, мой хозяин — Человек. Как и я. Зовёт он меня Клемменом; мой возраст и положение не обязывают его упоминать, откуда я родом. Кстати, когда-то меня звали Ланенсом. Не стану объяснять, что означает это на языке Веннелера, где я родился, иначе снова огорчусь.

Итак, день сегодня проходит вполне обычно. Работа, надо признать, не слишком грязная. Главное в ней — уметь быстро находить нужный адрес: я у Буарта в качестве рассыльного. Шесть часов в день, два дня в неделю. Красавцем меня не назвать, чего уж греха таить — но коль скоро мы с этим мрачным торговцем оба Люди, он относится ко мне достаточно уважительно. Конечно, где-нибудь в Веннелере или, не приведите боги, в Киншиаре, почёта мне было бы куда меньше.

Сегодня Веантаи 27 (по среднему календарю — сорок девятый день весны), сайинант — пятница — последний день работы на неделе. С утра посетителей кот наплакал: в городе скоро праздник, а в такие дни по лавкам с утра не ходят. Это значит, что развозить всю эту зелень должен я (и мои напарники). Напарников у меня двое, Айгес и Пройн. Лет пять назад я бы, конечно, радовался их компании, да ещё старался бы походить на них во всём… Теперь мне не по душе их слишком простая жизнь. Как говорит Д., чисто физиологическое существование. Страшно подумать, что они со мной сделают, если я как-нибудь брякну пару-другую подобных умных слов. Если же казаться при них таким же простым человеком, то — напомню — их компания вполне приемлема.

Сегодня пятница, значит, завтра и послезавтра — дни занятий. Думаете, по выходным я наслаждаюсь бездельем? Как же! Бездельем я как раз наслаждаюсь на работе. Потому что настоящую работу, где ко мне относятся по-человечески, видят и знают далеко не все. Иногда нет-нет, да и вспомню тот день, когда впервые познакомился с Д…

Веннелер, Лето 42, 429 Д.

Ланенс стоял в длинной очереди и заранее терзался тем, какова будет реакция окружающих, когда придётся назвать своё имя. Хорошо бы не покраснеть при этом, не начать заикаться и не потерять самообладание. Дважды с ним это уже было — всякий раз здесь, на бирже труда. Громкое название для небольшого каменного здания, которое уже лет пять как нуждается в покраске, и лет сорок — в основательном ремонте. Хвала всем богам, что последние несколько лет окрестные работодатели проявляют столь высокий интерес к Веннелеру. Особенно это приятно, если ты — третий сын в семье из восьми человек, и отец мечтает о том дне, когда ты перестанешь обременять его своим присутствием. У Ланенса (которого несколько недель назад звали иначе) хватило храбрости сказать всё, что он думает о кожевенном ремесле своего отца.

После чего выяснилось, что храбрости нужно было куда больше. Отец проклял сына по всем правилам: дал оскорбительное новое имя, официально от него отказался и вышвырнул на улицу. Лето оказалось милостивым сезоном, а Веннелер — достаточно большим городом, чтобы рассчитывать на какой никакой заработок. Однако двадцатилетний Ланенс, который не был ни достаточно красив, ни достаточно остёр умом, всё же понял: спасать его некому. Несколько раз он встречался с матерью, но та не смела перечить разгневанному отцу и молча плакала при встрече. После третьей такой встречи юноша твёрдо решил покинуть ставший чужим город.

Ближайшие родственники — на западе, в Киншиаре. Вряд ли они будут рады его приютить. Худые вести мчатся резво. Остаётся податься, куда глаза глядят. Жаль, войн нет — наёмникам, по слухам, платят немало, а обучиться военному делу — небольшая премудрость…

От размышлений Ланенса отвлёк шорох падающей бумаги. Он заметил, что рядом с ним находится какой-то важный господин — не иначе, купец — в богатой кожаной одежде, с изящно подстриженной бородкой и хитрыми цепкими глазами. У ног незнакомца валялись бумажки — видимо, только что выронил. Повинуясь внезапному порыву, Ланенс шагнул навстречу владельцу бумаг и, нагнувшись, принялся помогать тому собирать их. При этом они слегка стукнулись лбами.

— Прошу прощения, — огорчился Ланенс. И здесь не везёт. Была слабая надежда обратить на себя внимание человека побогаче, но теперь…

— Ничего, ничего, — отозвался собеседник добродушно и, приняв от Ланенса несколько листов бумаги (юноша изо всех сил старался в них не заглядывать, хотя было страсть как любопытно), неожиданно смерил нового знакомого взглядом и некоторое время пристально смотрел в глаза.

— Ланенс? — спросил купец вполголоса.

Попался! Юноша неохотно кивнул. Очередь принялась оборачиваться, на лицах появлялось выражение — сначала изумления, затем — насмешки. Сейчас и этот посмеётся и уйдёт. Всего хорошего, парень, с таким именем ты мне не нужен.

Тут и случилось то, что повергло юношу в изумление, граничащее со священным ужасом. Господин с бумагами тихо щёлкнул пальцами и время… остановило свой ход. Вернее сказать, остановило свой ход для всех в здании биржи, исключая самого господина и Ланенса. Всё остальное стало слабо-пепельного цвета; шум и гам прекратились; воздух из отчаянно спёртого стал безвкусным и шершавым — к некоторому облегчению обоих.

— Давно ищешь работу? — спросил купец после того, как ошалелое выражение покинуло лицо его собеседника. Тот как раз начал соображать, что, наверное, это всё-таки не купец. Купцы, они магией не очень интересуются, потому как боятся её. «Купец» продолжал смотреть юноше в глаза и тот понял, что надо говорить правду и только правду.

— Четвёртую неделю, — ответил Ланенс в конце концов. Голос его изменился — стал гораздо ниже; голос «купца», однако, остался прежним.

— Почему ушёл из дому?

Откуда он это знает?

— Мне не понравилось то, чем занимается отец, — ответил Ланенс, поражаясь своей откровенности. — После этого у меня не стало дома.

«Купец» кивнул.

И задумался. При этом не переставал смотреть на юношу, в голове которого роились десятки предположений относительно того, что сейчас будет. Самых разных — от чудовищных до в высшей степени заманчивых. Хоть бы повезло!

— Держи, — купец медленно, словно то была гремучая змея, протянул сложенный вчетверо лист. — Бери медленно… ещё медленнее… молодец. Спрячь в карман, прочтёшь позже. Завтра зайдёшь в банк Двух Золотых Лун — слыхал о таком?

— Слыхал, — мрачно ответил Ланенс. Интересно, долетит он до ближайшей луны от пинка, который получит от тамошнего охранника?

— Отнесёшь туда вот это… медленнее бери, медленнее! Не шевелись! Отлично. Получишь деньги. Серебряными монетами, запомни это. Всё остальное прочтёшь в бумаге. Читать-то умеешь?

— Умею, — с гордостью признался Ланенс. Местному и среднему наречиям его обучала мать — сама, правда, не очень грамотная, и всё же. Остальному пришлось обучаться самому — книги, правда, покупать не осмеливался. Во-первых, дорого, а во-вторых — впрочем, отца можно уже не бояться. Для жареного цыплёнка всё худшее позади.

— Вот и хорошо. А сейчас уходи отсюда как можно естественнее.

Не дожидаясь ответа, «купец» вновь щёлкнул пальцами, и биржа вернулась в нормальное состояние.

— Ланенс? — расхохотался купец, громко и презрительно. — Нет, парень, такой ты мне не нужен. — Повернулся и пошёл.

Покраснев, как рак, под громовой хохот очереди (опустив глаза, чтобы не встречаться ни с кем взглядом), юноша протолкался к выходу и, не останавливаясь, побежал — подальше отсюда, как можно дальше.

Забежав в ближайший парк, он остановился и, свернув в неприметную аллею, с опаской полез в нагрудный карман. Вдруг наваждение!

• 1/132
• Следующая