Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ - Брайан Фрэнсис - Страница 45
- Предыдущая
- 45/98
- Следующая
— А ведь верно, — изумился дядюшка Амброуз. — Сбросил его с доски!
К нам вышел очень серьезный Луи; весь его вид говорил о том, что он сильно обеспокоен. Ни слова не говоря (это была его обычная манера), он поманил меня пальцем, и я последовал за ним в укромное место на палубе.
— Вот, — сказал он и протянул мне небольшой сверток. Я развернул его и увидел два сдобных печенья и замечательное красно-синее перо. — Это мое счастливое перышко. Я его нашел, когда был с мамой в Шотландии. У моря. Оно всегда приносит мне удачу.
Ожидая, пока найдутся нужные слова, я пытался отгадать, что за птица обронила такое перо. Но догадка мне не давалась, так что я просто ласково потрепал его по плечу:
— Спасибо, Луи. Будь на страже, пока нас нет. А если почувствуешь опасность, скажи капитану Риду. Я думаю, ты ему по душе пришелся.
Луи протянул мне руку, и я ее пожал; мальчик старался быть отважным, как взрослый мужчина.
Толстые руки кока управлялись с веслами, а течение влекло челнок к берегу, прочь от «Испаньолы». Мы быстро добрались до прибрежной полосы, высадились и выгрузили провизию. Я заранее знал, что всю работу придется делать мне самому. Бен метался вокруг, как человек, не знающий, как выйти из трудного положения: он испытывал одновременно и отвращение к острову, и гордость оттого, что он так хорошо его знает. Я тщательно уложил провизию под деревом — целый холмик, укутанный парусиной и обложенный камнями, чтобы уберечь продукты от зверей, птиц и даже, как я надеялся, от насекомых.
Челнок уплыл от нас прочь, и — вот они, мы: Джим Хокинс, бывший юнга, который десять лет тому назад недалеко отсюда встретил Бена Ганна, старого пирата, оставленного на необитаемом острове, и Бен Ганн, с его скрипучим, словно ржавый замок, голосом и страстной любовью к жареному сыру. Он в одиночестве прожил три года на этом острове, питаясь козьим мясом и молоком, ягодами и устрицами.
— Ну что ж, Бен, вперед! — вскричал я, подбадривая своего спутника.
Мы оба обернулись — посмотреть на океан. В утреннем свете сверкали всплески весел удаляющегося челнока.
— Красивый корабель, — грустно сказал Бен, глядя на «Испаньолу».
И вправду, «Испаньола» выглядела словно на картине: ее мачты золотились от солнца, паруса были туго свернуты, будто манильские сигары.
— Ну ладно, Бен, пошли. Нас ждет долгая дорога.
Я решил, что мой тон должен быть всегда веселым, что бы я на самом деле ни чувствовал. Дай Бену хоть на миг почувствовать, что ты мрачен, и он ускачет прочь, как одна из его коз. Мы отправились в путь.
— А что, нам надо вот так идти? — спросил Бен через полчаса и дернул меня за одежду. А я уже начинал беспокоиться — он не делал этого с того дня, как я впервые его встретил.
— А ты знаешь другую дорогу?
— Так мы к серебру не пройдем, Джим. А мы скоро остановимся поесть, Джим? Можно до ручья дойти.
— Послушай. Бен, мы ведь только что с корабля сошли. Ты поел перед этим. Мы можем провести здесь не один день.
— Джим, куда ж мы идем-то?
— На холм Подзорная труба, Бен, — ответил я.
— Бену не надо Подзорную трубу, Джим, и тебе тоже не надо. Это плохое место.
— И все-таки, Бен, нам придется туда пойти.
Он немного успокоился и принялся рассказывать мне о своей жизни на острове. Места, мимо которых мы проходили, поднимаясь на холм, напоминали ему о штормах, какие он видел, живя здесь, о кораблях, что проходили вблизи берега, не останавливаясь.
— Один раз, Джим, корабель пришел, и он спустил кого-то на берег. Я его видел, только я спрятался. Он ушел. Больше никогда его не видел. Слышал — он ломится через кусты и вопит во всю глотку. Никогда его больше не видел.
— Это было задолго до нашего прибытия на остров, Бен?
— Может, год, Джим, а может — сколько-то недель. Откуда Бену знать?
— Остров его забрал, Бен, но ведь тебя-то он не забрал. Вот видишь, и Всевышний тебя любит, Бен.
— А он-то был большой, Джим, большой-большой. И волос на нем рыжий был.
У другого поворота он рассказал мне, как переносил серебро.
— Вишь, Джим, Бену больше нечего делать было. Начал по одному слитку таскать. А после такую вроде суму сделал, через плечо, смотри, видишь?
Пришлось остановиться — он хотел показать мне плечо. Я нетерпеливо глянул — и отшатнулся. Глубокая впадина — словно колея от тележного колеса — осталась там, где сделанная из лиан лямка от сумы врезалась в тело. Должно быть, он тогда сильно страдал от этой раны.
— А что твоя мать, Бен? Она у… Она скончалась до твоего возвращения домой?
— Не знаю, Джим. Бену было не узнать. Ее не было, когда я стал искать. У меня ее Библия, Джим. Ее Библия мне веру принесла, Джим.
— А кто был твой отец, Бен?
— Не знаю, Джим. Никогда не знал. А мать — она добрая была со мной, Джим.
— А как же ты в море попал, Бен? — Нам нужно было пройти еще несколько ярдов до того места, где начинался трудный подъем.
— Ром, Джим, когда я совсем молодой был. Вербовщики меня забрали. Били. Всегда все Бена бьют, это уж так.
Мне хотелось дотронуться до его руки, как-то выразить сочувствие.
— А потом я в матросы к Флинту попал, с Билли Бонсом и Сильвером. Я уж тебе говорил. И там били. Да только тут, в этом вот месте, хуже всего было, Джим. Вера опять ко мне пришла, после того как я тут три года совсем один пробыл, Джим.
Образ Бена Ганна — мальчишки, которого допьяна напоили и отнесли на корабль вербовщики, его жизнь на море под постоянной угрозой порки линем[15] , с ежедневными тычками да оплеухами от пьяного кока или помощника капитана, глубоко тронул мою душу. Я тут же решил, что, когда мы вернемся, Бен должен переехать жить к нам, в гостиницу «Адмирал Бенбоу». О бедном, милом старике никто никогда в жизни не заботился, а ведь он — совершенно безобидное существо!
К этому времени под деревьями стало темно. Там, куда никогда не проникали солнечные лучи, бьио холоднее, чем я мог припомнить. Мягкая земля уступила место камням, которые оказались столь трудны для мистера Колла и его матросов. Я чувствовал себя несколько пристыженным из-за того, как совсем недавно мчался по этим камням к морю, словно за мной гнались дикие звери.
- Предыдущая
- 45/98
- Следующая
