Дисбат - Чадович Николай Трофимович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/87
• Следующая

– Твое спасение мне не зачтется?

– Кто я такой? – махнул рукой бес. – Вот если бы ты кого-нибудь из паханов спас… Да только они в твоей помощи не нуждаются.

– Ну тогда придется рискнуть.

– Придется…

Избегая центральных улиц, они пробирались закоулками, населенными в основном бесами низших сословий. Шишига полагал, что собственные проблемы просто не оставляют им времени для охоты на людей.

Кроме того, он сразу объяснил Синякову, что самые могущественные бесы имеют наиболее близкий к человеку облик. Это считается высшим шиком, хотя каждый из них в любое мгновение может обернуться и кошкой, и совой, и верстовым столбом.

Синяков в свою очередь рассказал Шишиге о цыганке, превратившейся в рой зеленых мух.

– Это высший класс, – произнес бес с завистью. – Но если она тебя запомнила, берегись.

– Я ей вроде ничего плохого не сделал.

– Но и хорошего тоже. Такие бесы любят, чтобы перед ними расшаркивались.

Путь, которым они сейчас двигались, кое в чем совпадал с маршрутом, некогда проложенным Синяковым к общежитию медучилища, кроме обыкновенных фельдшериц готовившего еще и зубных техников. (Туда-то он обычно добирался общественным транспортом, а вот назад чаще всего приходилось возвращаться пешком, поскольку к этому времени с улиц исчезали даже такси.)

Не стоит говорить, что Синякова обуяло любопытство, благодаря чему он даже об осторожности забыл. И ничего удивительного – сразу за хорошо известным ему зданием госкомитета по печати («Шарашка пустолаек»), на котором все вывески сохранились в целости и сохранности, располагалась мясная лавка некоего купца Бауэра, чьи стены украшали свежие пулевые отметины и декрет реввоенсовета о безусловной сдаче оружия всеми категориями городских обывателей. Тумбу для объявлений (такие Синяков видел только в кино) покрывали печатные свидетельства давно забытой жизни, среди которых особо выделялись афиша варьете «Аквариум», обещавшая ежевечерний дивертисмент и французскую кухню, реклама патентованного средства от полового бессилия «Казанова» и постановление городской думы об обязательном вывозе нечистот в предписанные для этой цели места.

Дальше опять все пошло вперемешку – химчистка, собор кармелиток, по слухам, разрушенный еще в XVIII веке, бревенчатые купеческие хоромы с явными признаками недавнего грабежа, синематограф «Одеон» (разрушенный) и престижная кооперативная девятиэтажка «Кошкин дом».

Синяков, глазея по сторонам, настолько утратил бдительность, что едва не столкнулся с вывернувшимся из-за поворота эсэсовцем в полной форме – черный мундир, черная фуражка, украшенная эмблемой мертвой головы, высокие сверкающие сапоги. Более того – даже лицо у него было черным, как сажа.

К счастью, эсэсовец не обратил на Синякова никакого внимания и проворно скрылся в подвальном заведении, на неряшливо исполненной вывеске которого значилось: «Кухмистерская Герца-Лейбы Рубинштейна. Свежая кошерная пища».

– А этот откуда здесь взялся? – опасливо поинтересовался Синяков.

– Разве таких в этом городе никогда не было? – покосился на него Шишига.

– Были, – вынужденно признал Синяков. – Только почему он черный? Ему бы блондинистая масть больше подошла.

– Спросил бы лучше у него сам. Не забывай, мы находимся в мистическом месте. Здесь ничему нельзя удивляться.

«Не ты первый мне об этом говоришь», – подумал Синяков.

Тут они вышли на улицу Советскую, нынче почему-то называвшуюся Губернской. Посреди мостовой лежали рельсы, которых на памяти Синякова здесь никогда не было.

С горки, подавая тревожные звонки, катился старомодный трамвай, переполненный самой разношерстной публикой. Синяков засмотрелся на него и едва не угодил под колеса другого трамвая, бесшумно подъехавшего сзади.

– Варежку-то не раскрывай! Задавят! – крикнул Шишига, отскочивший к противоположному тротуару.

Что самое интересное – оба трамвая двигались навстречу друг другу по одному и тому же пути. Столкновение произошло так близко от Синякова, что его задели осколки вылетевших стекол. Тот трамвай, который катился с горки, сделал стойку на передних колесах. Его соперник сошел с рельсов и развернулся поперек улицы, въехав задней частью в витрину отделения связи (Синяков однажды покупал тут праздничные открытки).

Восторгу пассажиров обоих трамваев не было предела. Лязг покореженного металла и хруст расщепленного дерева еще не утих, а они уже сыпались на мостовую – сплющенные, искалеченные, порезанные стеклом – и, словно по мановению волшебной палочки, обретали прежний облик.

– Это у вас развлечение такое? – поинтересовался слегка ошеломленный Синяков.

– Бесы всегда питали страсть ко всевозможным каверзам. Это у нас в натуре. Не вижу тут ничего плохого, – сказал Шишига, с интересом наблюдая, как один из его собратьев, разорванный пополам, пытается соединиться в единое целое.

– А как быть в тех случаях, когда ваши каверзы приносят зло людям?

– Это вопрос сугубо философский. Насколько мне известно, лучшие умы человечества так и не нашли на него ответа. Читай «Фауст» Гете.

Обходя намертво сцепившиеся трамваи, Синяков обратил внимание, что оба они, как военные корабли, носят собственные имена – «Асмодей» и «Аваддон». Еще его удивило полное отсутствие над улицей каких-либо проводов.

– Обрати внимание, – Шишига кивнул в сторону разбитой витрины отделения связи.

Внутри операционного зала прямо на полу расположились три духа, судя по топорной внешности, голь перекатная.

Один из них, даже не удосужившийся обзавестись более или менее сносными чертами лица, был занят тем, что покрывал неразборчивыми каракулями лист почтовой бумаги, который затем был помещен в конверт.

Его принял второй бес, весь, как обезьяна, покрытый грубой рыжей шерстью, и официальным тоном поинтересовался:

– Какое письмо? Местное или иногороднее?

– Международное! – рявкнул первый бес.

Волосатый наклеил на конверт нужное количество марок, лязгнул штемпелем и торжественно вручил оформленное по всем правилам письмо третьему члену своей компании.

Тот с важным видом принял послание, небрежно распечатал и некоторое время водил носом над листом бумаги, изображая процесс чтения, а потом под общий хохот разорвал его в клочья.

Затем та же операция повторилась в обратном порядке.

– Можно только посочувствовать тому, кто сдаст сюда свое письмо, – сказал Синяков.

– Не зарекайся, – ухмыльнулся Шишига. – Тот, который в центре, со штемпелем в руке, считается у нас самым лучшим почтальоном. Если найдешь с ним общий язык, он доставит твою цидулку куда угодно.

– Даже на небо, в верхний мир? – Синяков и сам не знал, зачем он это спросил.

– Про верхний мир у нас упоминать не принято, – нахмурился Шишига. – А не то вдруг начнутся всякие сравнения не в пользу преисподней… Пусть пасут свои облака и упиваются солнечным светом. Истинные ценности обитателям верхнего мира недоступны. По крайней мере, мы, бесы, должны придерживаться такого мнения.

– Пусть тогда доставит записку моему сыну!

– Доставит, если ты сможешь указать точный адрес. Он же почтальон, а не сыщик. Напиши лучше семье или знакомым.

– Ладно, я подумаю, – пообещал Синяков.

– Пива не желаешь? – внезапно предложил Шишига.

– Разве духи пьют пиво? – Синяков не переставал удивляться делам, творящимся в столице Пандемония.

– Как правило, нет. Но уж если мы по воле судьбы оказались в чужой шкуре, почему бы нам не предаться чужим порокам. Это вполне отвечает нашему нраву.

– Мне вообще-то не советовали есть и пить из ваших рук. – В душе Синякова сомнение боролось с вожделением.

– Хочешь сказать, что здешнее пиво хуже того пойла, которым тебя угощал Решетняк? – разобиделся Шишига.

– Что я могу сказать, если еще не пробовал его.

– Тогда в чем дело? Пошли!

– Местные пивные я и без тебя знаю. Ближайшая, если не ошибаюсь, вон за тем углом.

– Верно. Именно туда мы и направляемся.

• Предыдущая
• 54/87
• Следующая