Евангелие от Тимофея - Чадович Николай Трофимович - Страница 41
- Предыдущая
- 41/55
- Следующая
– У каждого из них не менее трех учеников, которые никогда не бывают в одних и тех же местах одновременно. Все предусмотрено.
В это время дудки на мгновение замолкли, затем коротко, истошно завыли. Послышался характерный свист боевых бичей, и толпа на площади раздалась. По крутой высокой лестнице на Престол стали цепочкой подниматься люди, чьи портки, куда более длинные, чем у обыкновенных смертных, были сплошь обвешаны жестяными, деревянными и стеклянными наградами. По мере того как, взойдя на самый верх Престола, они выстраивались у его дальнего края, Яган комментировал:
– Добрый Друг, Близкий Друг, Ближайший Друг, Душевный Друг, Закадычный Друг…
– Все, что ли?
– Да нет. Есть еще с полсотни просто Друзей. Но они обычно не поднимаются на Престол. Их место ниже, у его подножия.
Вновь взвыла одинокая дудка – звук был настолько высок, что у меня заломило в висках. Еще трое людей поднялись на Престол и установили что-то похожее на пюпитр и положили на него довольно объемистый сверток.
– Письмена вынесли! – Яган заметно волновался. Все происходящее явно бередило его душу. Это был уже не колодник, гнивший вместе со мной в проклятом рву, и не узник подземной тюрьмы, втихомолку пожиравший мокриц. Сейчас это был совсем другой человек, и место его было на самой вершине Престола, никак не иначе.
А ведь он добьется своего, вдруг подумал я, глядя на искаженное вожделением и ненавистью лицо Ягана. Непременно добьется, а значит, и мне стоять на этой шаткой, наспех и неумело сляпанной пирамиде. Если сейчас последует какое-нибудь затмение, быть мне владыкой Вершени, с отчаянной решимостью загадал я.
Толпа, до этого молчавшая, взорвалась торжествующим воплем, заглушившим даже варварскую какофонию дудок. Четверо из Друзей спустились вниз и с видимым напряжением поволокли на Престол внушительных размеров короб, обтянутый коричневой кожей.
– Реликвии! – вскрикнул Яган. – Реликвии Тимофея! Такое не каждый день увидишь!
На узкой, лишенной перил лестнице тем временем произошла непредвиденная заминка. Один из Друзей, поддерживавший короб сзади, оступился. Его напарник предпринял отчаянную попытку в одиночку удержать груз, но ему не за что было уцепиться, кроме воздуха. Гвардейцы, построенные в каре вокруг Престола, хладнокровно наблюдали за всем происходящим точно так же, как и стоящие внутри этого каре второстепенные Друзья. Короб скользнул по лестнице вниз, и спустя секунду до нашего слуха донесся глухой удар. Толпа ахнула.
– Растяпы! – злорадно сказал Яган. – На кол надо сажать за такие дела!
У подножия Престола происходила какая-то суета. Главные Друзья, сбившись в кучу, совещались. По толпе волнами распространялись противоречивые слухи: «Лестница была подпилена злоумышленниками!» – «Да нет, просто Друзья оказались пьяными!» – «Плохая примета, такой случай был накануне Великого Мора!»
Лучший Друг, отличавшийся от своих соратников только чрезвычайной худобою, подошел к краю Престола и объявил:
– Ничего страшного не случилось, братцы. Реликвии не пострадали. Добрый Друг, да будет с ним благосклонность Тимофея, подставил под них свое собственное тело. Прорву он предпочел бесчестью.
– Одним меньше! – сквозь зубы процедил Яган.
– Однако все мы считаем, что столь зловещее событие не может быть простой случайностью, – продолжал вещать с Престола Лучший Друг. – Здесь чувствуются чьи-то злые козни. В ряды добрых друзей и верных слуг Тимофея затесался лютый враг. Уверен, он присутствует здесь. Уверен также, что Письмена без труда изобличат его. Заодно и проверим, кто из нас чего стоит. Отделим достойных от недостойных, преданных от предателей, зерна от плевел, правду от лжи.
– Что-то не нравится мне все это, – сказал Яган. – Здесь попахивает ловушкой. Давай лучше уйдем.
Он двинул плечом влево, вправо, напрягся изо всех сил, но никто из окружающих нас людей не тронулся ни на один миллиметр. Более того, они даже не заметили попыток Ягана вырваться из толпы. Мы были прочно замкнуты в живое кольцо. На Престоле между тем началась мрачная мистерия, похожая одновременно и на средневековой «Божий суд», и на воровскую «правилку». Служивых и чиновников, вне зависимости от их рангов, по одному вызывали на Престол и ставили перед пюпитром. Затем Лучший Друг ласковым и прочувственным голосом начинал задавать простые и ясные вопросы. Иногда в этом ему помогали и другие Друзья. Вот как это выглядело.
– Тебя, кажется, зовут Верк? – спрашивал Лучший Друг. – Ты старший над гонцами?
– Неужели это неизвестно тебе, угодный Тимофею? – отвечал допрашиваемый. – Не ранее как вчера ты соизволил распить со мной бадью браги.
– Много чего изменилось со вчерашнего дня, братец Верк, – скорбно изрек Лучший Друг. – Доволен ли ты своей службой?
– Доволен.
– Блюдешь ли ты верность законам? Чтишь ли Письмена? Исполняешь ли указы?
– Блюду. Чту. Исполняю. А как же еще?
– Вот и проверим. Раскрой Письмена там, где тебе подсказывает судьба.
– Раскрыл. – Старший над гонцами Верк полистал что-то, разложенное на пюпитре (очевидно, те самые знаменитые Письмена).
– Бросай Дырявое Железо. Когда-то его держал в руках сам Тимофей.
– Хвала ему! – Верк принял из рук Лучшего Друга и осторожно бросил на пюпитр какой-то мелкий предмет, не то монету – не то пуговицу.
Затем оба склонились над Письменами.
– Ты выбрал слово УКСУС. Тут следует понимать нечто едкое, опасное для здоровья, особенно в больших дозах. Ты, конечно, еще не злоумышленник, но со временем можешь принести вред. В сердце твоем кроется сомнение. Изведи его и можешь приходить сюда снова. Пока же послужи простым гонцом. Твой преемник будет объявлен позднее.
– Благодарю тебя, угодный Тимофею.
– И я благодарю тебя, братец… Позовите следующего!
Следующим оказался некто Лоча, сотник Стражей Площади. Службой он был доволен, все что положено исполнял, чтил и соблюдал. В последних ошибках, совершенных его Стражей, полностью раскаивался, хотя никакого отношения к ним не имел. Слово, выпавшее ему в Письменах, было КИЛЬКА. Лучший Друг прокомментировал это следующим образом: «Ты, Лоча, человек мелкий и заурядный, зато верный и бескорыстный. Пора воздать должное и таким людям, ведь их большинство на Вершени. Быть тебе отныне Главным Стражем Площади и Другом, Допущенным к Столу. Служи на совесть!»
Подобным образом решалась судьба каждого, кто поднимался на Престол. Повар назначался губернатором, губернатор – сборщиком нечистот, правда, не простым, а первостепенным. Лекаря отправляли в глашатаи, глашатая производили в тысяцкие и направляли в действующую армию. Место погибшего геройской смертью Доброго Друга занял рядовой соглядатай, неизвестно чем приглянувшийся Лучшему Другу (выбранное им слово КОСТЬ было определено как высшая степень преданности, деловитости и компетентности). Несколько человек были осуждены на смерть, но не за покушение на реликвии Тимофея, а за куда более мелкие проступки, якобы случайно всплывшие по ходу дела. Все это напоминало хорошо подготовленный, заранее отрепетированный спектакль.
Лишь однажды Лучший Друг оказался в затруднительном положении. Взобравшийся на Престол звероватого вида гигант оказался не Свиром, смотрителем крутопутья, а Троилом, знаменитым разбойником.
– Здоровья тебе и долголетия, угодный Тимофею! – рявкнул он. – Есть у меня намерение разграбить завтра этот вонючий город. Что скажут об этом Письмена?
– Открой их и сам выбери вещее слово, – не растерялся Лучший Друг.
– Это мы запросто. Давай свое железо. Только чтоб без обмана!
– ФРИТЮР! – объявил Лучший Друг, в очередной раз склонившись над Письменами. – Смысл этого слова скрыт от нашего понимания. Это нечто такое, чему еще не пришел черед. Выходит, и замысел твой преждевременный.
– Неужели ты собираешься отпустить этого невежду с миром? – возмутился тот из Друзей, который, по словам Ягана, командовал Гвардией.
– Почему бы и нет, если так определено в Письменах. Но, если ты настаиваешь, я гляну еще разок. – Лучший Друг, как дятел, ткнулся носом в пюпитр. – После слова ФРИТЮР здесь стоит запятая. А запятая – это знак ограничения, усечения. Раз так, значит, ты можешь укоротить нашего гостя Троила с любого конца, хоть сверху, хоть снизу.
- Предыдущая
- 41/55
- Следующая
