Убийство со взломом - Харрисон Колин - Страница 30

• Предыдущая
• 30/91
• Следующая

Уже в машине Питер слушал по радио новости – суровым голосом, еле сдерживая возбуждение, диктор читал сообщение о гибели племянника мэра. Питер ехал в это время по Балтимор, вновь направляясь в сторону центра. Гибель мальчика была вторым по важности сообщением и следовала сразу же за очередным террористическим актом на Ближнем Востоке. Несколько дней эта трагедия будет оставаться горячей новостью, а потом о ней забудут – ее вытеснит другая какая-нибудь катастрофа, счастливо претендующая на то, чтобы заполнить собой газетные полосы и оправдать высокие тиражи и рейтинги газет. Что-то главное, основополагающие тенденции, действительно существенные события – он давно уж убедился в том, что не суждено ему на его веку узнать о месте, где он обитает, и времени, что выпало ему на долю. Лишь история умеет обнажать суть, вскрывать людскую глупость, но кому же хочется расписаться в собственной глупости?

Он выключил радио и припарковался возле окружной прокуратуры, располагавшейся в доме номере 1300 по Честнат. В тамбуре при входе дежурный поприветствовал его и указал на лифт. Кабинеты отдела убийств были на седьмом этаже, где испещренные кофейными пятнами ковровые дорожки и коробки с делами, громоздившиеся в коридорах, никак не соответствовали той мощной силе, которую представляли юристы, сидевшие в этих грязных помещениях.

Ему позвонила Кассандра, что его удивило, потому что он не ожидал ее звонка так рано. Разве не назначено у нее какое-то совещание? Ее звонок был дурным знаком, означавшим, что она не совсем учитывает, какой напряженный день ему предстоит. Кассандра казалась ему минутной слабостью, ошибкой, которую он допустил и которую, как он себе обещал, не следует повторять. Секс с ней ему теперь хотелось оценить не слишком высоко, в чем, несомненно, была доля истины, если принять во внимание, что они почти не знали друг друга, однако память упрямо хранила непрошенно приятное ощущение чужого теплого тела рядом с его собственным.

Он сидел за столом, перебирая бумаги, передвигая грязные пластиковые стаканчики, остававшиеся здесь со вчерашнего дня, тоскуя по Дженис и уставясь в пустоту пространства в состоянии прострации и ожидания того момента, когда он сможет, забыв о себе и о том, кто он есть на самом деле, с головой уйти в работу, в новый день, чтобы к концу его вынырнуть опять, став еще на день старше и усталее. Семь часов назад он трахал незнакомку. Два часа назад он говорил с мэром пятого по величине города Америки. Час назад заглядывал в лицо убитой девушки. А десять минут назад ел булочку рядом с приехавшими из-за города и только-только сошедшими с поезда служащими, листавшими за едой экземпляры «Уолл-стрит джорнал».

Зазвонил телефон. Это был детектив.

– Мы поймали Каротерса.

– Знаю, – сказал Питер. – Вы его уже опознали и арестовали?

– Да, по дороге на работу.

– Так он еще и на работу ходит?

– Ага. Документ ляжет вам на стол не позже чем через час.

– Вы, ребята, проявили прыть для разнообразия, – сказал Питер.

– Ну, нам позвонили от мэра с просьбой, чтоб все было проделано честь по чести. Там, где это касается меня, это значит, чтоб не было проволочек. Вот мы и подготовили бумаги.

– Санкция произвести обыск у Каротерса имеется?

– За этим я и звоню.

Выслушав детали, Питер дал свое согласие на проведение обыска. Теперь дело было за дежурным судьей; получив от него добро, полиция уже утром произведет обыск.

За окном поток машин увеличивался, город теперь бурлил в полную силу. С автострады съезжали тысячи автомашин, в то время, как водители слушали радиопередачу «За рулем». Из своего окна на седьмом этаже он наблюдал толпу прохожих на Тринадцатой улице. Бесконечное это шествие угнетало своим однообразием. Ничего страшного он не видел в ощущении себя обычным маленьким человеком, но было неприятно сознание, что рядом находятся люди, чья жизнь в Филадельфии или в других американских городах в точности имитирует его жизнь, отличаясь от нее лишь незначительными мелочами. Другие многообещающие молодые люди с солидным образованием, как и он, поднимаются утром, облачаются в костюм, отправляются на работу и начинают день. То, что предшествовало работе этим утром, было лишь обманом, аберрацией. Миллионы американцев, как и он, покупали «Тудэй» из-за хорошей спортивной странички, брились пять дней в неделю в один и тот же утренний час, вели точный счет своим победам на любовном фронте, умели различать местные новостные радиопрограммы по вступительным музыкальным аккордам и знали каждую дверь на пути с работы к дому. Мужчины, которые в подростковом возрасте придирчиво измеряли длину своих пенисов и некогда запоем читавшие классическую литературу – так Питер проглотил в свое время «Эссе» Ральфа Уолдо Эмерсона, содержание которых теперь почти полностью забыл, – мечтавшие когда-нибудь выкроить месячишко-другой, чтобы попутешествовать по Америке в трейлере с прицепом, мужчины, болезненно озабоченные собственной раздавшейся талией, мало-помалу осознавшие благодаря собственному опыту то, кем были их отцы и сколько им пришлось в свое время вытерпеть, мужчины, которым вечно не хватало времени на то, чтобы вникнуть, как положено и как им того хотелось бы, в умные аналитические газетные статьи, мужчины, плохо знавшие географию и время от времени позволявшие себе расистские высказывания, о чем они потом сожалели, мужчины, никогда не испытывавшие настоящих материальных трудностей, не знавшиеся с людьми, которым трудности эти были знакомы, и не чувствующие еще трепета при мысли о смерти.

Суждено ли ему когда-нибудь сделать нечто великое, то, что останется в памяти людской? Или же проживет он свою жизнь, пройдя отмеренную ему дистанцию, и уйдет, как будто и не жил? Не удивительно, что все обзаводятся детьми; ведь ребенок служит доказательством того, что ты существовал на свете. Даже эти мысли, как и сам он понимал, были безнадежно ординарны: схожие мысли рождались и у других. Наверное, и мозг его мало чем отличался от прочих. Ведь целых три года его натаскивали мыслить привычными категориями юриспруденции. Он грыз гранит юридической науки в библиотеках, конспектировал судебные дела, входил в класс конституционного права в абсолютной готовности отразить любую атаку профессора и с блеском ответить на любой его вопрос. Что за жалкое тщеславие! Он хорошо успевал по конституционному праву, недолюбливал налоговое право, зато был совершенно очарован уголовным правом.

К концу третьего года обучения, после летней интернатуры, он ясно понял, что хочет работать в окружной прокуратуре. Приказ о его назначении до сих пор валялся где-то у него в шкафу, и он помнил, как радовался, получив постоянную работу в качестве независимого юриста. В то время как другие новоиспеченные юристы просиживали штаны в юридической библиотеке на двадцать пятом этаже, он вел бои с общественными защитниками, несостоятельными адвокатами, якшался с преступниками всех мастей, выводил на чистую воду нечестных на руку судей. Доводилось ему сотрудничать и с блистательными юристами, профессионалами высшего класса, такими как Берджер. Это было одно из тех жизненно важных решений, которыми он мог гордиться, да и Дженис гордилась тем, что он поступал именно так, хотя теперь, оглядываясь назад, она, может быть, и считала, что лучше бы ему тогда поступить в крупную фирму. И дело тут было не в самой работе – работать пришлось бы тогда не меньше, и день у него был бы столь же напряженным, а неприятной стороной такой работы и тем, что она не по вкусу, можно было бы и пренебречь. Зато поступи он в фирму, и шестизначная цифра дохода была бы ему обеспечена. Смог бы он тогда этим купить для Дженис хоть немного счастья? Он отправлял бы ее в путешествия, нанял бы прислугу, которая приходила бы дважды в неделю убирать в доме. И все же – в этом он был уверен, зная себя и свои слабости, – он превратился бы тогда в ходячего мертвеца, бесповоротнее даже, чем теперь. Он видел вокруг себя таких людей, чья жизнь была заполнена лишь одним – переносом денег из чужих карманов в их собственные. Они прогнили насквозь, потому что дело их жизни имело мало общего с самой жизнью. Он презирал и ненавидел их, но основания этой ненависти теперь пошатнулись. Они знали, что являются винтиками в системе, а если в свое время и приняли решение взять с этой системы все, что только можно, то он теперь отвергал и подобное решение не столь уж безоговорочно. На юристов, вроде него, они поглядывали свысока – в их глазах они мало чего стоили, трудяги, работавшие за жалкие подачки. Но конечно, на судебных заседаниях весы выравнивались – ведь у юристов из фирм опыта хватало лишь на то, чтобы таскать свой портфель. Но он ненавидел их за алчность и за то, что, не в пример ему, они могли чувствовать себя обеспеченными и защищенными от всех превратностей судьбы.

• Предыдущая
• 30/91
• Следующая