Убийство со взломом - Харрисон Колин - Страница 54

• Предыдущая
• 54/91
• Следующая

Годы спустя Дженис вернула ему родителей. Он стал проще, не таким ершистым. Мама – тогда это им казалось совершенно непостижимым – вдруг передала молодоженам фамильное серебро и посуду, до последнего цента оплатила все расходы по свадьбе. Он оценил щедрость и доброту матери и полюбил ее вновь за то, что она приняла Дженис. Несколько лет понадобилось ему на то, чтобы наладить отношения с родителями, как бы вернуться домой. Теперь они часто беседовали вчетвером, и он чувствовал, что родители его понимают, по крайней мере отчасти, насколько им это было доступно. А еще он видел, что их любовь к Дженис помогала той залечить раны, оставленные в ней ее сиротским детством, и таким образом понял и оценил, еще когда ему не исполнилось и тридцати, целительную силу семьи.

Начало смеркаться. Он тихо прикрыл дверь кабинета и позвонил Дженис. Отец был прав, Питер должен вновь поставить ее перед необходимостью решать, должен сказать ей, как сильно он ее любит, как хочет быть с ней, но он ошибается, советуя выждать. Тут уж, решил Питер, самому ему лучше знать. Гудок, она сняла трубку, и он подумал, уж не с Джоном ли Эпплом она там сейчас.

– Дженис, прежде всего прости меня за то, что я заявился тогда к тебе в твой новый дом. Это было глупо и больше не повторится.

– Я знала, что ты меня разыщешь.

Она произнесла это мягко, и это было хорошим предзнаменованием. Это означало, что насчет дневника она не догадалась. Догадайся она, что он прочитал о Джоне Эппле, и для Питера все было бы кончено.

– Это непростительно, Дженис. Но я просто…

– Я рада, что ты позвонил, Питер.

– Я скучаю по тебе. Некстати говорить это сейчас, но не могу не сказать. Я скучаю по нам. – Признается ли она о Джоне Эппле? – Иногда я так хочу все вернуть, исправить.

– Иногда, – отозвалась она негромко, и голос ее дрогнул в доверительности, большей, чем та, на которую он мог даже рассчитывать, – я мечтаю о том, чтобы мы опять были вместе. Не просто вместе, а вместе навечно. Чтобы ты опять был совсем близко, рядом.

– Я очень хочу быть с тобой рядом, Дженис… Ведь ты единственная, которую я…

– Послушай, – радостно встрепенулась она, – давай поужинаем сегодня вместе!

– Где?

Там, где они всегда праздновали годовщины. В тихом сумраке безупречно элегантного и умопомрачительно дорогого ресторана. Там, где официанты-французы, выстроившись по стенам, не сводят с посетителя глаз, заставляя его чувствовать себя ужасно неуклюжим и ужасно невоспитанным. Но Питеру нравилась праздничная символика этого места, и, как всякий поднаторевший в судебных процессах юрист, он знал, в какой момент выгодно уступить. Он ответил согласием и вызвался заказать столик.

Позже, уже перед тем, как уезжать, он спросил мать, не даст ли она ему одну-две лампочки.

– Конечно, – ответила мать.

– Вообще-то мне надо даже больше, чем одну-две, мама.

– Бери, сколько надо. – Она улыбнулась.

Он поцеловал ее, ухватив обеими руками за плечи, так, чтобы глядеть ей прямо в глаза.

– В понедельник утром увидимся, мама. Когда пройдет эта гадость, которую все наотрез отказываются обсуждать из одного только страха, в чем боятся признаться кому бы то ни было, даже самому себе.

Мать ласково глядела на него увлажнившимися глазами.

– Это несправедливо. – Она улыбнулась сквозь слезы. – И ты это знаешь.

Шагая от метро к Деланси-стрит с карманами пальто, набитыми электрическими лампочками, он верил, что благие надежды его оправданны. Он убрал в гостиной и на кухне, сменил на новые перегоревшие лампочки на обоих этажах, испытывая искреннее удовольствие оттого, что возвращает жизнь в обычную колею. Если Дженис вернется, ей будет приятно, что в доме порядок; она поймет тогда, что он желал ее возвращения не в качестве прихода уборщицы, что было абсолютной правдой. Опять накопилась почта, так что пришлось заняться и этим – он положил на письменный стол счета, выбросил бумажный мусор. Пришло письмо от Фила Маструда, в котором он вкратце описывал предпринимаемые им шаги; к письму был приложен ксерокопированный листок:

Недрогнувшей рукой Питер выбросил в корзину Вечные истины, оставив прочую почту на столе в холле. Потом, как спортсмен перед важным матчем, он заставил себя лечь и полтора часика подремать. Проснувшись, он побрился и осмотрел свое лицо в зеркале: не обрюзг ли, не выглядит ли утомленным? Он принял душ, прикончив шампунь Дженис, и вышел из ванной разгоряченным и расслабленным. В спальне он впервые за этот день прослушал сообщения на автоответчике:

– Питер? Это Кассандра. Сейчас пятница, и я считаю, что самое время немного развлечься. А ты как считаешь? – Голос Кассандры казался более кокетливым, чем следовало. Она что, видит в сексе средство вроде наркотика, прибегая к нему, как другие к пилюлям? Была в этом какая-то неумеренность, оголтелость; голодная она, что ли? Чего-то ей явно не хватает. Когда она шептала той ночью ему на ухо непристойности, он прикидывал, помнит ли она на самом деле, кто именно оседлал ее сейчас в постели. Она была из тех редких баб, которые начинают постанывать, когда партнер еще только входит в комнату.

– К тебе трудно дозвониться, – продолжал голос Кассандры, – а мне пора на совещание, которое продлится до конца дня, так что я решила оставить сообщение. Тут у нас в воскресенье намечается вечеринка, я тоже приглашена, и мне сказали, что я могу привести… – Ну, смелее! Неймется, а духу не хватает? – подумал он. – Привести тебя. Ладно, еще поговорим сегодня.

Нет, не поговорим, подумал он. Сегодня я приеду домой с женой! Он стер сообщения. Уничтожил все следы Кассандры, все до одного окурки. Пропылесосил ковер на случай, если на нем ненароком отпечатался след дамского каблука; ему было известно, что женщины замечают вещи, на которые мужчины обратить внимание не способны, и, подумав про это, он вспомнил о колпачке, который Кассандра оставила в пакетике наверху. Пакетик ссохся и затвердел. Он вымыл колпачок и вернул его на прежнее место. Постелил свежее постельное белье и выстирал старое – вдруг Дженис унюхает что-нибудь. Он распахнул окна и проветрил помещение, впустив туда морозный воздух. Заглянул под кровать – не завалились ли туда какие-нибудь трусики или чулки. Проверил, вымыла ли Кассандра посуду. Вымыла. Столовые приборы были аккуратно разложены по отделениям: ножи к ножам, вилки к вилкам, ложки отдельно. Он перемешал приборы: Дженис известно, что он сует их как попало. Делая в прошлый раз тосты, Кассандра потом завернула хлеб в целлофан. Долой. Он вторично пропылесосил спальню, облазил ее всю на четвереньках в поисках – чего? – зубной пасты марки, которой они никогда не пользовались, какого-нибудь чужого волоска, чужой заколки. Женщины такие приметливые. Он стер отпечатки пальцев со всех гладких поверхностей, хотя, конечно, никаких отпечатков там не было и быть не могло. Какая-нибудь сережка, какой-нибудь карандаш для бровей – и вся игра насмарку. Нет, тут нужна хорошая команда детективов, как та, которой требуется сейчас обнаружить лишь пятнышко крови Джонетты Генри на пальто Вэймана Каротерса. Только и всего.

• Предыдущая
• 54/91
• Следующая