Клинки максаров - Чадович Николай Трофимович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая

– Это правда, что еще ребенком ты пропал из родного дома? – спросил Артем. – Где ты находился до недавних пор?

– Не знаю… Далеко… Это место не имеет названия.

– Тебе там было хорошо или плохо?

– Я помню только боль…

– Для чего ты прибыл в Страну Забвения?

– Меня послали… Так было надо.

– Значит, тебя послали. – Артем задумался. – Ну а что конкретно ты должен был делать?

– Ждать… А потом действовать.

– Действовать клинком?

– Да.

– Тогда почему ты согласился уйти вместе с нами из Страны Забвения? Приказ действовать не поступил?

– Не знаю. – Калека выглядел совершенно растерянным. – Не знаю.

– Меня ты помнишь?

– Теперь помню.

– А ее?

– Помню. – Калека покосился на Надежду.

– Тогда ты должен помнить и Адракса.

– Нет. Его я не помню. Не помню, но найду обязательно! – Дикое возбуждение опять овладело Калекой. – От меня ему не скрыться!

Что-то уж очень много народа ищет Адракса, подумал Артем. Способность у него, что ли, такая – наживать себе врагов? Вслух же он сказал следующее:

– Надо идти. А то замерзнем здесь.

Однако Калека, казалось, не замечал холода. Давя босыми ногами лед в лужах, он рыскал вокруг, словно гончий пес, отыскивающий след зверя. Внезапно он замер, как будто прислушиваясь к чему-то. Лицо Калеки приобрело сосредоточенное выражение, и он решительно зашагал прочь от места побоища. Артему и Надежде не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил Артем.

– Раньше он рассуждал как ребенок. Как совсем маленький ребенок. Хотя в голове его и не было пусто, как у ребенка. Но его сознание было закрыто для всех. Даже для него самого. Оно было чем-то вроде бесполезного груза. А после того как ушел Адракс, в голове Калеки как будто открылась какая-то дверь. Но там такое… такое… У людей таких мыслей не бывает.

– А не за Адраксом ли он сейчас гонится?

– Не похоже. Адракс туда ушел. – Надежда махнула рукой куда-то в сторону.

– Попробуй остановить Калеку. Раньше ведь он тебя слушался.

– Попробую. – Она оперлась на руку Артема, прикрыла глаза и наморщила лоб. – Нет, не получается. Раньше он был немым, а теперь как будто оглох.

Дальше они шли в молчании. Быстрая ходьба немного согрела их, но Артем с тревогой думал о предстоящем ночлеге. Ведь идти бесконечно нельзя, а присесть даже на пару часов равносильно самоубийству. Однако даже эта проблема разрешилась сама собой. Отмерив несколько десятков километров, Калека, видимо решивший, что сегодня пройдено достаточно, остановился у характерного серого холмика, обозначавшего гнездо матери-черепахи. Раньше, для того чтобы добыть пищу, они пользовались клинком. Теперь же Калека выхватил у Артема лапу мрызла, уже начинавшую сочиться черной кровью, и принялся долбить костяным лезвием землю, успевшую примерзнуть сверху.

Сначала обнажились аккуратно свернутые в спирали, похожие на оцепеневших питонов могучие щупальца, совершенно не прореагировавшие на столь бесцеремонное обращение с ними, и розовая плоть чаши-ловушки, а затем уже стенка маточной камеры. Калека сделал в ней два длинных разреза, под острым углом сходящихся книзу. Образовавшийся клапан вывернулся наружу, и из него, как горох из дырявого мешка, потоком поперло черепашье потомство. Калека обеими руками выгребал мелочь, пока внутри маточной камеры не образовалось довольно приличное свободное пространство, без лишней суеты – примерно так опытный патологоанатом проводит вскрытие свеженького трупа.

– А это он неплохо придумал, – сказал Артем. – Там и от холода спастись можно, и еда прямо в рот лезет.

Он приподнял треугольный клапан и помог Надежде забраться в душную, но уютную берлогу. Черепашки шевелились под ними, издавая едва слышное звенящее гудение, похожее на писк комариной стаи. Снизу тянуло теплом разлагающейся навозной кучи, а сверху капала густая и сладкая, как мед, жидкость, которой, видимо, и питались черепашки.

А мы-то еще гадали, каким образом можно узнать, что в Стране Забвения кончилось Лето, подумал Артем. Как только чрево матери-черепахи прорвется и все это подросшее воинство двинется на поиски своей привычной пищи, можно смело возвращаться обратно. Значит, над голой сожженной землей уже прошли дожди, ветер неизвестно откуда принес семена трав, из глубины почвы на поверхность пробились источники, многострадальная степь зазеленела и двери Убежищ, успевшие заплавиться, разрезаны изнутри. Вернусь ли я когда-нибудь в те края? Вряд ли. А впрочем, кто знает. Ведь на Тропе нет ничего невозможного.

Калека уже старательно чавкал, восстанавливая истраченную за долгий переход энергию. Теперь он все делал целеустремленно и расчетливо, как хорошо налаженный механизм. Артем перевернулся на другой бок и в темноте нащупал его ногу.

– А ты, похоже, в этих краях уже бывал? – спросил он.

– Бывал когда-то, – буркнул Калека, но больше от него Артем ничего не добился.

К концу следующего перехода пошел сырой снег и немного потеплело. Белая муть стерла грань между землей и небом и, словно саваном, прикрыла холмы серого праха. Вначале это встревожило Артема, решившего, что снег скроет от глаз черепашьи гнезда, однако его беспокойство оказалось напрасным – столбы пара, клубившиеся над сугробами, безошибочно указывали их местонахождение.

Калека с истовостью паломника, стремящегося к святым местам, неутомимо шагал впереди. Его глубокие следы на свежем снегу были окрашены кровью, однако, казалось, он совсем не замечал этого, как не замечал жуткого холода, пронизывающего ветра и летящего в лицо снега. Он стремился к какой-то, только ему одному известной цели, и не было на свете другой силы, кроме смерти, которая могла бы его остановить. На все расспросы он отвечал неохотно и односложно, а на стоянках сразу засыпал, едва успев утолить голод. Однако, если Артем и Надежда начинали вдруг отставать, он всякий раз с раздосадованным видом возвращался обратно. С лапы мрызла он умудрился ободрать мышечные ткани вместе со шкурой и при случае весьма ловко пользовался этой пилой-мотыгой.

– Как ты считаешь, он действует сейчас по своей воле? Или его направляет кто-то другой? – спросил однажды Артем.

– Не знаю. – Надежда задумалась. – Возможно, сила, ведущая его теперь, скрыто присутствовала в нем с самого начала, а потом вдруг проснулась… Недаром он стал совсем другим.

– А что нового известно об Адраксе?

– Я уже почти не могу следить за ним. Наши пути расходятся все дальше.

– Какой нам смысл идти за Калекой? Что, если он ведет нас в ловушку?

– Куда-то ведь все равно надо идти. В Страну Забвения я возвращаться не собираюсь, здесь оставаться не хочу. Надоели мне черепахи и мрызлы. Быть может, в других краях нам повезет больше. – Горстью снега она вытерла разгоряченное от ходьбы лицо.

Покосившись на девчонку, Артем внезапно вспомнил, каким всегда теплым было ее хрупкое тело. Получалось так, что во время коротких стоянок, когда они, спасаясь от мороза и ветра, тесно прижимались друг к другу, именно Надежда согревала его, а не наоборот.

– Похоже, ты совсем не боишься холода?

– Он мне не мешает.

– Но ведь люди Страны Забвения терпеть его не могут. При малейшем прохладном ветерке завешивают в домах все окна и двери.

– В этом они похожи на клопов, обитающих в щелях. Пусть душно, тесно, грязно, зато спокойно. А я люблю простор и свежий воздух.

– Ты совсем не похожа на свой народ.

– Разве ты только сейчас заметил это?

– Нет, конечно… Скажи, а кем была твоя мать?

– Обыкновенной женщиной. Как все. Пока не сошла с ума в саркофаге.

Вот, значит, как, подумал Артем. У обыкновенной женщины родилась необыкновенная дочка. Что ж, бывает и такое. Почему-то он вспомнил женщин Страны Забвения – вялых, податливых, сонно-похотливых. Вспомнил их неторопливые плавные движения, легкую склонность к мазохизму, непоколебимую веру в предопределенность всего сущего, приверженность к оседлой жизни, апатичный, неразвитый ум. В кого же тогда могла уродиться эта отчаянная девчонка? В судью Марвина? Тоже вряд ли. Что она могла унаследовать от такого отца – фатализм, косность, отвращение к жизни? А может, она вовсе и не его дочь. В Стране Забвения это не такое уж редкое событие. Но не спрашивать же об этом девчонку. Да она и сама, возможно, не знает тайны своего рождения. Если только мать перед смертью не раскрыла ей всех своих секретов.

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая